Закончив это письмо к вам, этот маленький рассказ о себе, я вдруг услышал чьи-то всхлипывания.
– Это вы плачете? – спросил я.
– Я, – подтвердил Hiprotomus Viktotolamus. – Вы тронули меня своим рассказом! Удивительно сентиментальная история. Очень и очень печальная!
– Эта история не для вас была предназначена! – разозлился я.
– Я тоже хочу продолжить свою историю! – не слушал меня жук. – Когда я был человеком…
– Позже! – прервал я и капнул на шишку перекисью водорода.
– Ах!.. – проговорил жук.

ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ

Отправлено 27-го января
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.
Милый мой, дорогой, единственный!
Сколько же несчастий выпало на вашу бедную голову!.. Читая строки вашего исповедального письма, я вынуждена была то и дело прерываться, устраивая длительные отвлечения на телевизор, дабы унять и утереть слезы, ручьями текшие по моим щекам!..
В вашей судьбе так много общего с моей жизнью, что я уже не стесняюсь кричать во всеуслышание, что вы самый близкий мне человек на этой земле, что нет и не будет никого дороже вас во веки вечные!
Страдания, выпавшие на нашу долю, есть не что иное, как испытания судьбы, тренировка настоящего чувства, пришедшего лишь сейчас, когда наши души подготовлены к нему! Я уже радуюсь, что Бог послал мне паралич, иначе бы мы не повстречались в суете, и я бы прожила всю жизнь в глупости и никчемности!..
Теперь вы есть у меня!.. Я счастлива этим!..
В среду он опять пришел… Ночью…
В этот раз я не услышала его шагов.
Вероятно, Владимир Викторович был очень осторожен и с помощью специального устройства выдавил в прихожей окно. Он влез в дом, крадучись подошел к кровати, в которой я спала, и со всей силы ударил по моему носу. Ошеломляющая боль вырвала меня из сна, я открыла глаза, но лишь кровавые круги плыли перед глазами, густо стекая из носа в рот юшкой.
– Ну что, гадина! – услышала я голос. – Не нравится тебе!
Я узнала его голос тут же и испугалась страшно, до немоты, до отвисшей челюсти. Я смотрела на него выпученными глазами, а он подсвечивался из окна луной и улыбался жутко.
– Узнала, – прошипел он довольно. – Вижу, узнала!.. Я на рыбалку шел, дай, думаю, по дороге к соседке загляну! Думаю, рада будет! И вот ведь, не ошибся!.. Правда, Анна Фридриховна? Рады вы мне?
Я облизала губы и проглотила капли крови, сочащиеся из носа.
– Не слышу ответа! – прорычал Владимир Викторович, и в его руке блеснул луной нож.
Зарежет, – решила я и мне стало невыносимо жаль себя. Я представила свое лицо со стороны – окровавленное, беззащитное, и всхлипнула многократно.
– Будешь отвечать, тварь?!
– Я рада, – удалось мне выдавить.
– Я не об этом! – он навис надо мной, блестя маленькими зубами. – Кто такой Молокан, спрашиваю? Почему о нем нет информации в справочном бюро?!. Где найденный тобой ящик?!.
– Музыкант, – пролепетала я, пуская носом розовые пузыри. – Вы ведь сами знаете, что в ящике саксофон…
Лицо сапера исказилось от ненависти. Он зашевелил ножичком и зашептал отчетливо:
– Сейчас я от тебя кусочки отрезать буду!
Владимир Викторович сбросил с меня одеяло и оглядел от макушки до пяток:
– Начну резать с мест, которых ты не чувствуешь! Мизинчик с правой ноги срежу. Знаешь, как грибки срезают под корешок? – Он улыбнулся. – С другой стороны, зачем тебе мизинец, да впрочем как и другие пальцы! Ходить ты не ходишь, а красотами твоих ног любоваться некому!
– Что вы хотите? – спросила я жалобно. – Не мучайте меня! Я ни в чем не виновата!
Моя слабость только раззадорила его. Сапер шлепнул мне на живот ладонь, затем высунул язык и пошевелил кончиком, как змея.
– Семя мое галактиками ценится, а ты его на грязный пол проливаешь! Энергия моя – энергия всех горящих звезд, а ты ее на ложь переводишь! – С красного языка капнула слюна. – Что в ящике, спрашиваю?!
И тут спасительная мысль пришла мне в голову. Я прокашлялась и, набрав в легкие воздух, во все горло крикнула:
– Лучший Друг! Помоги мне! Лучший Друг!!!
Оставленная накануне на столе после хозяйственных дел рука сбросила полотенце и, перебирая пальцами, побежала по полу.
– Что такое? – вскинулся сапер, услышав за спиной дробный звук. – Ты кого зовешь, гадина?!
Но не успел он договорить последних слов, не успел выставить для защиты свой ножичек, посеребренный луной, как со спины, по ноге, к горлу его взбежала рука и вцепилась железными пальцами в самый кадык.
Владимир Викторович оторопел от неожиданности, хрюкнул от стального зажима на горле и выпучил во тьме глаза.
– Хххе-е-е-е… – захрипел он.
Я видела, как взбугрились на Лучшем Друге мускулы, как жестко мяли пальцы адамово яблоко на шее сапера, лицо которого с каждой секундой наливалось синевой, а душа, казалось, вот-вот готова вырваться из вишневого рта.
– Хххе-е-е-е… – вышел из горла последний воздух, и сапер взмахнул вооруженной рукой, словно подстреленная птица.
– Отпусти его! – приказала я, когда лишь мгновение отделяло Владимира Викторовича от небытия. – Отпусти его, Лучший Друг, и жди меня на кухне!
В ту же секунду рука распустила свой смертельный зажим и ежиком, забарабанив пальчиками по полу, скрылась на кухне.
Не понимающий, что произошло, что стряслось с ним, сапер ошеломленно стоял и раскачивался как стрелка от метронома. Рот его был открыт во всю ширь, он заглатывал им порции воздуха и смотрел на меня дураком.
– Что случилось? – наконец вымолвил он. – Что это было?
– Мой друг, – ответила я с вызовом.
– Какой друг?
– Мой. Что в этом необычного?
– Мужчина? – спросил Владимир Викторович и обернулся, потирая шею.
– Мужчина, – подтвердила я.
– Ах ты сука! – зашипел сапер и, сверкнув очами, изготовился к броску.
– Не советую! – предупредила я. – В следующий раз я его останавливать не буду! Вырвет кадык!
Владимир Викторович осек себя на полшаге и закривил от бессильной злобы лицом.
– Сука! Сука! – приговаривал он одними губами и крутил ножичком.
– Господи! – возмутилась я. – Сколько же это будет продолжаться! То он меня насилует на глазах своей сестры, то с ножом ночью вломился!
– Я доберусь до тебя, тварь! – шептал сапер, оглядываясь по сторонам и тыкая ножом в темноту. – Я еще понарежу из тебя ремней, шлюха!
– Убирайтесь отсюда! – твердым голосом сказала я. – Еще одно мгновение, и вас ничего не спасет!
Владимир Викторович было открыл рот, чтобы выронить еще какую-нибудь гадость, но я опередила его.
– Ни слова более! – произнесла я с пафосом. – Иначе даже мое доброе отношение к Соне не спасет вас!
Сапер зарычал от бессильной злобы и шатнулся к входной двери.
– Постойте!
Он остановился как вкопанный.
– Как вы сюда попали? Через окно?
Владимир Викторович кивнул.
– Через прихожую?.. Через другую комнату?
– Через комнату, – ответил он тихо.
– Вот таким же способом и проваливайте!
– У-у-у!.. – завыл сапер и заковылял в противоположную сторону.
Через минуту я услышала, как скрипит свежий снег у него под ногами, а из-под двери потянуло холодом.
– Точно окно выдавил, паразит! – решила я и позвала Лучшего Друга.
Рука явилась на зов мгновенно и забалансировала на пальчиках возле кровати, как балерина.
– Забирайся сюда, – с нежностью сказала я и похлопала по матрацу.
Лучший Друг закачал предплечьем, как будто стеснялся, и отступил чуть назад.
– Ну же! – подбодрила я и протянула навстречу руки.
Он приблизился к ним, раскрытым, как бы качнулся в раздумье и лег всей длиной в мои ладони.
Я вознесла Лучшего Друга на подушки и только тут, поглаживая своего спасителя в благодарность, вдруг поняла, что рука тепла, что в ней существует жизнь и как будто даже волоски стали пробиваться на коже.
– Спасибо тебе! – поблагодарила я в умилении.
Лучший Друг задрожал от похвалы и пошевелил пальцами в знак того, что принял мою благодарность.
Я гладила его и представляла себе вас, Евгений. Я чувствовала сильные мускулы, сейчас расслабленные, воображала сильную грудь, втянутый живот, твердый, как стальной лист, и ноги, крепкие, как у породистого скакуна…
Я люблю вас, мой дорогой! Я вся дрожу лишь от одной фантазии о вас! Я устремляюсь к вам силою мысли одной через пространство и время и отдаю вам тело и душу на всю длину своей жизни! Примите их и пользуйтесь во всю радость, только не погубите, прошу вас!
Ваши руки столь нежны, столь умелы их пальцы, что уже через одно мгновение, через прикосновение одно, я успокаиваюсь и чувствую кожей папиллярные узоры на подушечках, ласкающих мою грудь.
Все во мне просыпается навстречу, все волнуется и вибрирует в ожидании желаемого. Но ваши руки опытны. Они настраивают мое тело не торопясь, горяча его постепенностью и анатомическими знаниями. Мозг мой отключается, мысль растворяется в ощущениях и вдруг… Вдруг!.. О, чудо!.. Что-то заныло внизу моего живота, заставляя меня застонать по-кошачьему и завыть ночной птицей мое сердце, рвущееся в неведомое! И сквозь ускользающее сознание, через нервический настрой души я поняла, я радостно осознала, что ожила, встрепенулась моя муши, доселе только декоративная и бесполезная!.. Лицо расплылось в блаженной улыбке, живот напрягся, и река моего удовольствия вышла из берегов.
После, лежа на смятых простынях, я вспоминала ваше лицо, и столь умиротворенным мой организм, казалось, не был еще никогда. Рядом ласкался Лучший Друг, а в форточке всходило зимнее солнце, маленькое и круглое, как новогодний мандарин.
Следующие несколько дней я только и ждала наступления вечера, чтобы встретиться с вами и соединить наши, чуть завядшие от долгого ожидания ласки, тела. В одну из таких ночей, когда в мое опустошенное существо вернулось сознание, я обнаружила на своем животе кольцо со змейкой. Оно лежало возле самого пупка, и сверкали бриллиантами змеиные глаза. Лучший Друг находился здесь же, охраняя меня от нежданных гостей, и чуть дергался его указательный палец.
– Это твой подарок? – спросила я, вновь разглядывая странную надпись на внутренней части.
Лучший Друг осторожно взял из моих рук колечко и надел мне на безымянный палец. И оно неожиданно оказалось мне впору.
– Спасибо! – сказала я растроганно. – А она не плюнет в меня ядом, как в прошлый раз?
Неожиданно Лучший Друг взметнулся с подушек и схватил мою руку с блестящей на ней драгоценностью. Затем сплюснул пальцами змеиную головку и длинными ногтями вырвал из ее пасти раздвоенное жало.
– Теперь я в безопасности?
Лучший Друг легонько хлопнул меня по животу, затем пощекотал ниже.
– Однако ты много себе позволяешь для друга! – искренне возмутилась я и толкнула его с кровати. – Иди-ка, ложись под полотенце!
Он нехотя поплелся по полу и, обиженный, забрался по ножке на стол.
– Накрывайся-накрывайся! – подгоняла я.
Лучший Друг укрылся полотенцем и затих.
– Так-то вот!
На следующий день я решила попробовать следующую руку. Позавтракав, я вытащила из шкафа черный футляр, откинула его крышку и осмотрела содержимое, вспоминая инструкции. Затем отвязала кожаный ремешок, поддерживающий одну из рук, вытащила ее и положила на стол. Сняла чехол и следом осторожно срезала полиэтиленовую обертку.
Рука называлась – Горький. Именно ее я решила попробовать, оставляя Лучшую Подругу как-нибудь на следующий раз.
Следуя инструкциям, прежде чем начать использовать конечность, я тщательно размассировала ее по всей длине и только потом нажала на костяшку пальца. Раздался щелчок, но, как и в случае с Лучшим Другом, Горький даже не пошевелился.
Надо давать конкретное задание, – вспомнила я и громко сказала:
– Вымой посуду.
Никакой реакции.
– Свари кофе!
Безрезультатно.
Тогда я попробовала воздействовать на руку с помощью иглы, воткнув ее в ложбинку между безымянным пальцем и мизинцем.
– Приклей крючок в ванной! – приказала я, но и тут Горький даже не вздрогнул.
Вероятно, на этот раз без адреналина не обойтись, решила я и прикрыла дряблую руку Горького большим махровым полотенцем.
В дверь позвонили, и сердце мое рухнуло в желудок, оборванное воспоминанием о Владимире Викторовиче.
– Кто?!! – громко и стараясь быть бесстрашной, спросила я.
– Это Соня, – донеслось из-за двери. – Почтальонша.
– Вы зачем?
– Газеты принесла.
– Я ничего не выписываю.
– Это бесплатные. С кроссвордами и телевизионной программой.
– Положите в ящик.
– Откройте, пожалуйста! – жалобно попросилась Соня. – Мне нужно с вами поговорить!
– О чем?
За дверью помолчали, а затем я услышала всхлипывания.
– Вы одна?
– Одна, одна! – ответила Соня голосом плачущего ребенка. – Владимир Викторович с утра уехал в Петербург.
Я открыла дверь и впустила ее, маленькую, всхлипывающую в варежку, с газетами и журналами в огромной кожаной сумке на боку.
– Спасибо, – благодарила почтальонша, усаживаясь за стол в кухне. – Большое спасибо за то, что пустили!
Я налила ей горячего чаю в большую кружку и пододвинула банку с конфитюром.
– Холодно на улице?
– Ой, мороз, – ответила Соня и много хлебнула из кружки.
– Я вас слушаю, – сказала я, и почтальонша опять заплакала, проливаясь слезами в чай.
– Я… Я… – скулила она. – Я не знаю, почему плачу. Вероятно, потому что я очень слабая женщина… У меня… меня… У меня очень мало сил, и я ничего не могу поделать с этой слабостью!.. Вот вы – очень сильный человек, и мне всегда хотелось дружить с вами! Но вы… Вы…
Она обильно залилась слезами, пуская губами пузыри.
– Милая Соня! – сказала я, испытывая огромное чувство жалости к этой несчастной женщине с покрасневшим от слез носом. – Милая Соня! Я прекрасно к вам отношусь. Скажите, что случилось?
От моей ласки почтальонша взревела в голос и заколотила ладошкой по столу.
– Возьмите себя в руки немедленно! – закричала я, и Сонин плач прервался вдруг на самой высокой ноте; женщина уставилась на меня, широко раскрыв от удивления глаза. – Что случилось, еще раз спрашиваю?!
И она, втянув носом слезы, начала докладывать по-деловому:
– После того вечера, как я вас застала с Владимиром Викторовичем, он перестал даже смотреть на меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39