При этом основные разграничительные линии будут проходить там, где проходили веками, – между главными силовыми центрами мира. Хаос, который порождается соперничеством, очень скоро сменит собой порядок, предложенный эпохой американского величия.
Вне зависимости от того, готовы американцы к этому или нет, им придется столкнуться с новыми опасностями и с неопределенностью, которой будет сопровождаться закат эпохи американского превосходства. Американская экономика глубоко связана с международным рынком. Бум прошлого десятилетия стимулировался большей открытостью мировой экономики, каковая открытость одновременно способствовала существенному увеличению международного торгового оборота и вынуждала Соединенные Штаты повышать конкурентоспособность своих товаров. На долю международной торговли сейчас приходится более 1/4 объема мирового валового продукта. В случае возвращения к экономическому национализму и протекционизму американцы могут серьезно пострадать.
Не менее актуальна задача, определяющая основу качества жизни. На протяжении более чем сорока лет американцы адаптировались к «холодной войне» и угрозе ядерной войны. Около 100 000 американских граждан отдали свои жизни в сражениях против коммунизма в Корее и Вьетнаме. А ведь противостояние с коммунизмом наступило после долгой и изнурительной, потребовавшей невероятных усилий борьбы с фашизмом в Германии, Японии и Италии; Вторая мировая война в целом унесла более 50 миллионов жизней.
Среди политиков и ученых нынче популярны высказывания о том, что концепция глобальной войны устарела, поскольку в мире установился продолжительный, даже перманентный мир. Но далеко не в первый раз ожидания долгого мира оказываются напрасными. Если история и вправду повторяется, то конец периода американского превосходства приведет к более непредсказуемому и непонятному миру. Сейчас, пока американское лидерство все еще обеспечивает сравнительно стабильное состояние мировой системы, самое подходящее время для начала разработки большой стратегии выживания в мультиполярном мире.
Кроме того, настало время и для наполнения новым содержанием лозунга американского международного присутствия (американского интернационализма). Идея всеохватности, всемирности американского интернационализма, существующая сейчас, пригодна для нынешней внешней политики, но не годится для политики будущего. Внешняя политика демократической и республиканской партий подвержена сильному влиянию со стороны представителей старшего поколения, которые сохраняют живую память о Второй мировой войне и «холодной войне» и свято верят в необходимость доминирования Америки на международной арене. Однако ситуация в мире радикально изменилась после падения Берлинской стены. Приверженность нового поколения американцев стабильной вовлеченности в международные дела еще подлежит выяснению.
Интернационализм 1990-х годов поддерживался длительным экономическим подъемом. Спад же не только ослабит интерес страны к внешним обязательствам, но и заставит Америку критичнее относиться к необходимости воевать и расходовать финансовые средства во имя международного порядка. Подобный вариант развития событий становится еще более вероятным, если возрастет стоимость обязательств по поддержанию мира. До последнего времени Америка позволяла себе активно вмешиваться в зарубежные проблемы, поскольку не несла значительных потерь в военных конфликтах. К примеру, от войны в Косово американская общественность не ожидала сколько-нибудь серьезных боевых действий и потерь. Даже военная кампания против террористов и их духовных лидеров в Афганистане, потребовавшая участие наземных войск, привела лишь к сравнительно небольшим потерям со стороны Америки. «Аль-Кайеда» нацелила свои удары на американские небоскребы и посольства, но в прямом столкновении с американской военной машиной рассыпалась, как карточный домик. Пока общественность поддерживает «заморские» операции, которые заканчиваются быстро, но будущее потребует больших потерь со стороны американцев.
Американская война с терроризмом и курс администрации Джорджа У. Буша в общих чертах подтверждают тенденцию к ослаблению американского интернационализма. Заняв президентский пост, Буш сдержал свое обещание проводить более «тихую» внешнюю политику и более осторожно относиться к вовлечению страны в вооруженные конфликты. В первые месяцы пребывания у власти он сократил численность американских войск в Боснии и держал армию США в Косово «на строгом поводке», несмотря на распространение военных действий на Сербию и Македонию. Он также уменьшил объем посреднических дипломатических усилий Америки при разрешении региональных конфликтов. Вдобавок администрация отказалась от целого ряда многосторонних договоров и отдала предпочтение автономным, односторонним действиям.
После событий 11 сентября Буш изменил курс, сделав внешнюю политику высшим приоритетом. Он поклялся, что США не ограничатся только Афганистаном и будут пристально следить не только за Ираком, Ираном и Северной Кореей. По инициативе Буша, назначившего генерала Энтони Зинни своим специальным посланником, Америка вновь включилась в мирный процесс на Ближнем Востоке. Но, несмотря на все это, стремление к односторонним действиям и изоляционистские настроения Буша в период первых месяцев пребывания на президентском посту не следует рассматривать как влияние момента. Данные действия и настроения отражают не только предпочтения «внешнеполитической команды» президента, но и политические убеждения самого Буша. Президент апеллирует к избирателям американского Юга и горного Запада, которые всегда выказывали меньший энтузиазм по поводу либерального интернационализма, нежели городские жители обоих побережий. Эти регионы представляют собой реальную опору Буша, и он не может обмануть доверия своих преданных сторонников и отказаться от популистского «одностороннего интернационализма», который разделяется многими в тех краях. Президент сам родом из этих мест, он не проявлял интереса к внешней политике, пока не обосновался в Белом доме.
Как ни удивительно, и изоляционистские устремления, и склонность к односторонним действиям вызывают одинаковые возражения, хотя на первый взгляд они представляются противоположно направленными тенденциями. Изоляционисты призывают к уходу с мировой арены, а приверженцы односторонности восхваляют мировое главенство Америки. На самом деле это две стороны одной медали. Они имеют общее идеологическое начало, а именно издавна присущий американцам страх того, что международные обязательства могут поставить под сомнение свободу и суверенитет Америки. Такая позиция предписывает стране сделать все возможное, чтобы избегать международных обязательств, а если уж принимать их необходимо, то это следует делать так, чтобы сохранить возможность автономных действий. Обе тенденции также основаны на представлении об американской исключительности, которое побуждает нацию к «отгораживанию» от международной системы и к перекройке этой системы в соответствии с собственными воззрениями.
Хорошо это или плохо, но политическая культура и демократия в американском стиле оказывают решающее влияние на внешнюю политику. Дипломатическая сфера перестала быть элитарным клубом для избранных, курсирующих между Туманным Альбионом, Уолл-стрит и мировыми столицами. Что происходит «внутри Beltway», имеет сегодня значение даже большее, чем когда-либо раньше, потому что от этого зависят действия американских политиков и положение дел в Атланте, Далласе, Сиэтле, Силиконовой долине и Лос-Анджелесе, хотя каждый из этих регионов имеет собственные, непересекающиеся интересы и собственный взгляд на интернационализм. Региональное разделение вряд ли породит такие же страсти, как в первые десятилетия существования Америки. Но политические, экономические и культурные различия, существующие между регионами, снова начинают играть важную роль в формировании внешней политики страны.
Демографический фактор также влияет на внешнюю политику, усложняя и политику внутреннюю. Наследственная преданность американского электората своей первой родине – Европе, сокращается вследствие постоянного притока иммигрантов из Латинской Америки и Азии; ситуация усугубляется высокой рождаемостью в этих иммигрантских общинах. К середине нынешнего века выходцы из Европы будут составлять менее 50% населения Соединенных Штатов. Если из этого этнического котла и разнообразия региональных интересов и сможет выкристаллизоваться внятная внешняя политика, то только в случае, когда американские лидеры станут учиться и совершенствоваться в искусстве создания политических предпосылок для разработки новой большой стратегии.
Обязательства Америки в сфере международной экономики, несмотря на их весомость и масштаб, вряд ли смогут эффективно укрепить позиции страны в политической роли ревнителя международной стабильности. Соединенные Штаты создали широкую сеть заграничных военных баз и международных институтов для сдерживания коммунизма, а вовсе не для защиты рынков. И хотя эти институты иногда осуществляют и коммерцию, все же экономические интересы и стратегические обязательства существуют раздельно. Во времена колониализма Британия и Франция, конечно, вывозили богатства из своих заморских колоний, но также тратили много времени и сил на освоение Африки, несмотря на сомнительные перспективы экономической выгоды. И не стоит ждать прибыльных коммерческих связей с Индией, районом Персидского залива и Индокитаем, страны этих регионов вряд ли согласятся на размещение на своей территории американских баз, если к этому их не вынудят политические и экономические расчеты.
Как и всем великим державам, существовавшим ранее, Соединенным Штатам не нужно для соблюдения своих экономических интересов сохранять весь спектр стратегических обязательств перед миром. Американское присутствие все еще является важным экономическим фактором в некоторых регионах планеты. Присутствие американских войск в Восточной Азии помогает сохранить мир и тем самым создает благоприятные условия для развития бизнеса. Также американское военное присутствие играет важную роль в сохранении нефтяного канала из Персидского залива.
Но с повышением благосостояния государств ЕС, живущих в мире друг с другом, постоянное американское военное присутствие в Европе перестает быть необходимым для поддержания достаточного объема торговых и денежных потоков через Атлантику. Эти потоки – результат взаимовыгодного сотрудничества, а никак не американского стратегического присутствия в Европе. Более того, Соединенные Штаты могут позволить себе отдельные неудачи на заморских рынках. Хотя экспорт ни в коей мере не является несущественным, в 2000 году он составил всего около 11% американского валового внутреннего продукта. И приблизительно 30% экспорта пришлось на Канаду и Мексику, что дает Северной Америке некоторую коммерческую свободу для маневра даже в век глобализации(34). Но если политические и стратегические расчеты диктуют необходимость дистанциирования от многосторонних институтов и ослабления интернационализма, экономические интересы не должны этому препятствовать. Со временем Америка может обнаружить, что вернулась к стратегии, подобной той, что предшествовала периоду «холодной войны», когда США часто применяли силу для защиты торговых интересов и инвестиций, но при этом неохотно брали на себя постоянные обязательства или подчинялись международным институтам.
Вполне простительно и, возможно, оправданно стремление Америки избавиться от этой «обузы» и отступиться, по крайней мере, от некоторых обременительных международных обязательств последних, 60 лет. Мир, который потребовал принятия таких обязательств, изменился, и американская стратегия, соответственно, нуждается в пересмотре. Но в свете традиционно изоляционистских настроений и постоянного стремления к односторонним действиям, которые играли важную роль на протяжении всей американской истории, сегодняшним руководителям нужно найти новый баланс между внутренними и внешними интересами и новый, возможно, сокращенный, но пользующийся поддержкой общественности перечень американских обязательств в мире.
Подобные действия повлекут за собой реконструкцию ныне патронируемого Америкой либерального интернационализма, направленную не просто на отказ от прежних обязательств, но к возникновению многосторонних обязательств, которыми будут управлять международные институты. Основываясь на необходимости поделить права и обязанности в области управления мировой системой с другими странами, либеральный интернационализм предлагает нечто среднее между крайним изоляционизмом и крайними тенденциями односторонней активности, тем самым создавая новую Америку, одновременно противящуюся тренду самоизоляции и готовую к сотрудничеству с вновь возникающими силовыми центрами. Прежде чем поспешное решение об отстранении от международных дел войдет в силу, а потенциальная самодостаточность оттолкнет партнеров, Америке следует сформулировать новую концепцию интернационализма(35).
Не следует ожидать от американцев энтузиазма по отношению ко всем без исключения международным организациям, равно как и по отношению к идее взвалить на себя большее, чем страна способна выдержать, бремя по поддержанию мирового порядка. Слишком амбициозная внешняя политика, вызыва ющая внутреннюю реакцию, направленную против лишних жертв, может оказаться даже более опасной, чем постепенный переход к изоляционизму. Сенат отказался от участия Соединенных Штатов в работе Лиги Наций просто потому, что президент Вудро Вильсон «перегнул палку», настаивая на такой вовлеченности Америки в международные соглашения для которой не имелось достаточной внутренней политической поддержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72