«Они точно дети, – сказал он, – они подчиняются не столько голосу разума, сколько доброму слову и мягкому обращению или же розге». На это я ничего не ответил, однако спросил, как далеко находится Хардхемский монастырь. Он рассмеялся и сказал, что я изрядно отклонился от правильного пути, удалившись на два лье от главной дороги. Он сказал, что его зовут Артур из Хастинджа, и настойчиво уговаривал поехать с ним, ибо в его доме я смогу отдохнуть. А заметив мою арфу, висевшую в сумке позади седла, он заявил, что не многие трубадуры и менестрели наведываются в эти отдаленные места, и он сочтет за великое одолжение, если я соглашусь сыграть и спеть для него что-нибудь по своему выбору. И речь его, обращенная ко мне, была столь приятна и учтива, что я не смог отказать ему, отправившись вместе с ним и не предполагая того, что вскоре осуществится мое желание, во исполнение коего я приехал в Англию.
* * *
Первое впечатление Дени о добродушии и жизнерадостности незнакомца оказалось верным: Артур из Хастинджа был человеком, не утратившим к двадцати пяти годам внутренней гармонии. От природы он обладал уравновешенным характером и редкостным дружелюбием и никогда не думал дурно о других; он очень любил жизнь, и столько всего занимало его, что в его душе не оставалось места для зависти, ненависти или алчности. Он дал вассальную клятву епископу Чичестерскому и был обязан нести рыцарскую службу за четыре хайды земли, к тому же, по другому соглашению, за плату в размере двух свиней и одной овцы ежегодно имел в своем держании еще участок земли, принадлежавший Фекампскому аббатству. Его соседи были весьма приветливыми людьми. С одной стороны лежали земли Мод Фитцлерой, связанной узами вассалитета с лордами Хотерива, а с другой – владения предприимчивого семейства из ла Ли, члены которого прославились как большие мастера улаживать различные споры и любители основательно поесть. Артур жил в довольно большом и сыром замке, наполовину каменном, а наполовину деревянном и покрытом штукатуркой. Замок был хорошо защищен добротным частоколом. Артур был холост, но время от времени вступал в плотскую связь с любезной и привлекательной вдовушкой из числа своих держателей земли, которая заменяла любовными играми уплату своей ренты. Его мать, весьма внушительная старуха, которой, по досужим слухам, исполнилось уже сто три года, бдительно следила за его управляющим и заботилась о том, чтобы в отчетах не было никакого надувательства. Таким образом, дела Артура шли недурно, а его земли стоили несколько больше рыцарского вознаграждения в размере двадцати фунтов, положенного за вассальную службу.
Он был посвящен в рыцари в возрасте двадцати двух лет своим сеньором, милейшим епископом. С тех пор прошло три года, и за это время он лишь дважды обнажал свой меч: первый раз во время набега банды грабителей, который был успешно отражен, и второй – когда он подвергся нападению разъяренного, ополоумевшего гусака на скотном дворе поместья. В обоих случаях он держался с обычным для себя добродушным мужеством. Несмотря на то, что его жизнь протекала спокойно, Артур вполне уважительно относился к рыцарским обычаям и с огромным удовольствием слушал рассказы и песни о знаменитых воинах-христианах. Подобно большинству людей знатного происхождения, препоясанных мечом и носивших шпоры, он не умел ни читать, ни писать, но никогда не сожалел об этом упущении. У него был, впрочем, один серьезный изъян, который он с успехом скрывал ото всех, просто никогда не упоминая о своем недостатке, а именно: он был ужасно близорук.
Дени весьма пришелся ему по сердцу, и более близкое знакомство лишь укрепило его симпатию. Поскольку он сам был лишен чувства юмора, изощренный ум других доставлял ему особенное удовольствие. Но кроме того, за рассказами Дени, проникнутыми иронией, его легкомысленной непринужденной манерой вести беседу он чувствовал музыку, созвучную тому наслаждению, которое ему дарили простые проявления бытия. Ибо и теплые лучи солнца, и запах готовых кушаний, ласки возлюбленной и осязание ее нежной кожи, пение птиц и свежесть листьев на деревьях, омытых дождем, – все это приносило ему радость жизни. При всем том, что их различало, они оба принадлежали к братству тех, кто способен оценить прелесть окружающего их мира, в отличие от иных, которые идут по своему жизненному пути как по пустыне, в бесплодных поисках единственного источника, способного утолить их жажду. И наконец, поскольку он никогда не удалялся от своего дома дальше чем на пятьдесят миль, он восхищался Дени, который уже попутешествовал немало, от Нормандии до Испании, преодолел путь из Франции в Англию. Дени в его годах был свободен как птица и возил все свое имущество в седельных сумках.
Нельзя сказать, что Дени неохотно остался в Хайдхерсте (именно так называлось владение Артура). Ричард еще не вернулся в Англию. Дорога в Лондон, похоже, была гораздо более длинной и трудной, чем он предполагал. В Англии у него не было друзей, и ему пришло в голову, что будет невредно их завести. А помимо прочего, он испытывал приязнь к Артуру, ставшую искренним откликом на чистосердечие и доброту этого юноши. Он почувствовал себя как дома и тотчас завоевал расположение престарелой леди Элизабет Хастиндж, целуя ее в морщинистую щеку с таким пылом, как если б она была самой Изольдой Прекрасной.
– Надеюсь, вы не обидитесь, – как-то застенчиво сказал Артур, – но я пригласил своих соседей пообедать вместе с нами. В конце концов, не каждый день к нам приезжает погостить знаменитый трубадур.
– Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем возможность спеть для вас и ваших гостей, – ответил Дени. – Однако, боюсь, я далеко не столь знаменит.
– Вы проявляете скромность, приличествующую истинному рыцарю, – промолвил Артур. – Но мы не такие невежественные дикари, как вы, возможно, подумали. Даже в этом отдаленном уголке мы слыхали ваше имя, наряду с именами Пейре Видаля, Арнаута Даниэля и Бертрана де Борна.
Дени зарделся от удовольствия.
– Вы очень добры. Я приложу все усилия, чтобы не разочаровать вас, – сказал он.
Когда они приступили к обеду, зал уже был полон. За столом, стоявшим на возвышении, по правую руку от Артура, на почетном месте, сидел Дени; им также составили компанию леди Элизабет и два самых знатных соседа Артура: леди Мод Фитцлерой и Роберт де ла Ли с супругой, сыном и невесткой. Другой стол, внизу, возглавляли управляющий Артура, его капеллан дон Ансельм, капеллан леди Мод и две дамы из ее сопровождения и еще несколько держателей земли Артура из числа наиболее состоятельных. Каждый старался выказать самые изысканные манеры (сотрапезники вели, понизив голоса, вежливую беседу на незначительные темы до тех пор, пока их несколько раз не обнесли элем и вином, а говядина и баранина не были убраны, чтобы уступить место сушеным фруктам, орехам и яблочному пирогу).
Роберт де ла Ли распустил свой пояс и осторожно перевел дух. Это был плотный коротышка, столь же широкий, сколь и толстый, имевший густо-красный цвет лица, щетинистые брови и огромные седые старомодные усы той формы, из-за которой норманны обычно называли их гренонами.
– Восхитительный обед, мой мальчик, – сказал он низким скрипучим голосом. – Совершенно восхитительный. Какого дьявола мы не можем так есть дома, Беатрис? – добавил он, повернувшись к жене.
Она издала слабый невразумительный звук. Артур прополоскал руки в тазике, который подал ему его оруженосец.
– Благодарю, Роберт, – сказал он. – Это настоящий комплимент, ибо он исходит из уст человека, который умеет воздать должное хорошему столу.
Роберт ухмыльнулся.
– Если бы эти слова сказал кто-нибудь другой, я бы, пожалуй, счел их оскорбительными, – ответил он. – Мой милый мальчик, эта говядина тает во рту, как масло. Я очень разборчив по части говядины. Но, знаешь, я продал свое стадо коров и занялся овцами. Гораздо выгоднее. Эй, Уильям?
Его сын, Уильям, был молодым человеком с грубыми чертами лица и грязными ногтями. Он ухитрился просидеть до конца обеда, не проронив ни слова, за исключением кратких просьб наполнить его кубок или блюдо. Теперь он выдавил нечто вроде: «Мм-хм» – и потянулся за еще одним яблоком, которое разломил пополам одним ловким движением сильных рук фермера.
– Верно, – гордо подтвердил Роберт. – Только посмотрите, какая разница. Половину коровьего стада к зиме необходимо забить и засолить в Мартинмасе, но теперь, имея овец, мы обнаружили, что можем получить от них достаточно сыра и шерсти, чтобы оплатить их прокорм. И все же, Артур, мне придется наведываться сюда время от времени, чтобы не забыть вкуса телятины. Бьюсь об заклад, у вас во Франции нет такой говядины, сэр Дени.
– Мне говорили, сэр, что английские коровы – лучшие в мире. Я считал, что это пустая похвальба, но теперь не сомневаюсь, что молва правдива, – сказал Дени. Ответ так себе, но это лучшее, что он мог придумать, принимая участие в беседах подобного рода.
Леди Мод, сидевшая с ним рядом, промолвила:
– Вы или неисправимый льстец, или действительно много попутешествовали, чтобы иметь возможность вынести подобное суждение. Лучшие в мире? В самом деле?
Дени повернулся и взглянул на нее.
– Что касается второго, мадам, – сказал он, – мне доводилось обедать в стольких замках, городах и деревушках, что я давно сбился со счета. Что же до первого, то когда б я был льстецом, то, представ перед вами, сделался бы заложником честности, ибо лесть умирает перед лицом истинной красоты.
После этой речи он почувствовал себя немного уверенней. Что же касается дамы, то она вся вспыхнула. Краска залила ее длинную, изящную шею и лицо до корней ее светлых, золотистых волос, полускрытых легкой вуалью. Она обладала самой красивой фигурой из всех дам, когда-либо встречавшихся Дени, и очень большими, круглыми, простодушными голубыми глазами.
– Я вижу, мне следует быть с вами настороже. Боюсь, в вас есть нечто от придворного льстеца, а мы все здесь – скромные провинциалы, – ответила она.
– Леди, я не придворный льстец и не примитивный лгун, – возразил он. – Я француз, и в том, что имеет отношение к дамам, я обязан не говорить ничего кроме правды.
– Что он сказал? – прокаркала леди Элизабет, дернув сына за рукав. – Оруженосец? Чей оруженосец?
– Он сказал, что он – француз, мама, – объяснил Артур.
– Превосходно! Конечно, он француз. Почему бы и нет? С этими вьющимися волосами и таким красивым лицом? Гореть мне в аду, если бы я сама не стала француженкой, будь я помоложе лет на тридцать – сорок. – Развеселившись при одной мысли о подобном превращении, она пронзительно захохотала, обнажив пять или шесть крупных, основательно стертых зубов, все, что у нее остались. – Послушай, француз, нечего строить глазки этой девушке. Расскажи нам, что нового во Франции. Зачем, ты думаешь, мы устроили званый обед?
– В самом деле, Дени, – вмешался Артур, – пожалуйста, расскажите нам о последних событиях. Самые свежие новости мы слышали больше недели тому назад, когда узнали о смерти короля Генриха.
Это была одна из тех новостей, которые они все ожидали с нетерпением, и Дени сделал им одолжение, потешив самым подробным и занимательным рассказом о том, что знал. Они восторженно ловили каждое его слово. Закончив свое повествование, он заметил:
– Естественно, я не могу рассказать о том, что случилось за последние несколько дней. События развиваются стремительно, как вам известно. Но по слухам, граф Ричард уже к середине месяца прибудет в Англию. Если это правда, я хотел бы к тому времени добраться до Лондона.
– У вас есть к королю дело? – спросила Мод.
Он кивнул:
– Если я когда-нибудь смогу подойти к нему достаточно близко, чтобы поговорить.
Роберт де ла Ли пробормотал себе под нос:
– Стало быть, короли поклялись отправиться в Святую Землю на Великий Пост, не так ли? Хм. Хм. Любопытно, Ричард действительно сделает это? Наш милостивый государь покойный король принял крест в восемьдесят семь лет, верно? Однако я побожился своей бессмертной душой, что он так же не собирался идти в поход, как и уступать трон своим сыновьям. Кто-нибудь когда-нибудь мог с уверенностью сказать, что Генрих намеревался сделать? Он смотрел в одну сторону, а удар наносил в другую. Я до сих пор выплачиваю долги, в которые влез из-за Саладиновой десятины и последнего налога за освобождение от военной службы. Приятный и легкий, к тому же очень богоугодный способ пополнить казну. Вот что это было, его принятие креста. И вы намерены убедить меня, что Ричард не сын своего отца?
– Я уверен, что Ричард очень похож на своего отца, – мягко сказал Артур. – С другой стороны, судя по тому, что я о нем слышал, Ричард настоящий рыцарь, обладающий обостренным чувством чести.
– О, честь! – фыркнул Роберт. – Ты живешь в прошлом. Рыцарство… Кем бы Ричард ни был, он не сэр Тристан…
– Нет, судя по тому, что доходило до меня, он определенно не таков, – хихикнула леди Элизабет, которая прислушивалась к беседе, приложив к уху сложенную трубкой кисть руки. – Тоже мне Тристан! Он любит молоденьких юношей, хорошеньких мальчиков с гладкой кожей, еще не бреющих бороду, вот что мне рассказали. Да ведь он никогда и не протестовал, что его отец спит с этой французской принцессой… как бишь ее? Аделаидой…
– Алисией, мама, – напомнил Артур. – И я, право, не думаю…
– Не надо на меня кричать. Так я и говорила, Алисией. Никогда ни слова им не сказал, хотя предполагалось, что он сам женится на девице. Его больше занимали игры с пажами, осмелюсь заметить.
Артур покраснел.
– Как бы там ни было, это его личное дело, мама. И еще до конца месяца он станет королем, помазанником Божьим, и потому хватит неучтиво отзываться о нем в подобном роде. Что же до крестового похода, я уверен, если он поклялся выступить, то сдержит клятву.
– Послушайте, не поймите меня превратно, – вскричал Роберт. – Не подумайте, что я против крестовых походов. Отнюдь. – Он расколол грецкий орех сильным ударом рукояти кинжала и с набитым ртом продолжил свою мысль:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64