– Понятно, – Артур печально покачал головой. – Любезнейший, как по-твоему, что скажет дон Ансельм, узнав об этих языческих обычаях? Не говоря уж о том, что эта проклятая штука едва меня не убила? Если бы это случилось, у тебя были бы серьезные неприятности. Ты понимаешь это, не так ли?
– Ох, милорд, еще бы не понимать, – сказал Эрнальд. – Но это обычай вроде как.
– Да-да. Обычай. Разумеется. Итак, берите вашу наковальню и уносите с собой, – велел Артур. – И постарайтесь в следующий раз быть поосторожнее.
Они почтительно дотронулись до своих лбов, подняли с двух сторон наковальню и побрели прочь. Артур проводил их взглядом и вздохнул.
– Они суеверны, точно дети, – сказал он. – Как бы я хотел привить им хоть немного культуры.
– Суеверны? Вы так считаете? Кровожадны, я бы сказал, – проворчал Дени.
– О нет, вы ошибаетесь. Это был несчастный случай, – возразил Артур. – Видите ли, в этих краях все совершается согласно старинным традициям. И по традиции, если отпустишь наковальню в росу дубовых листьев в день святого Суитина, это принесет кузнецу удачу. Один из тех парней – деревенский кузнец.
– По-моему, день святого Суитина был неделю назад, – уточнил Дени.
– О, ну, он сказал после дня Святого Суитина. По крайней мере, мне кажется, что он сказал именно так, – встревоженно поправился Артур. – Нет, мой дорогой Дени, вам следует забыть о подобных подозрениях. Они действительно славные, простые люди, только чрезмерно преданные обычаям и древним поверьям, их упрямство нерушимо, как договор с дьяволом. Разумеется, сами они считают это независимостью. Но они совершенно безобидны.
– Я бы не сказал, что с их стороны было очень просто и славно – попытаться убить меня, когда я впервые появился в этих местах. Вспомните, я всего лишь спросил у деревенщин дорогу до Хардхемского монастыря, а они стащили меня с лошади и собирались избить. Безобидные…
– Ах это, – усмехнулся Артур. – Да, я намеревался рассказать вам об этом. Видите ли, произошло недоразумение. Озрик – один из пастухов – объяснил мне позже. Я был сбит с толку, так как… Поймите, все случилось по вине вашего акцента, Дени.
– Моего акцента? Я не понимаю.
– Вы спросили дорогу на Хардхем. Для них это прозвучало так, будто вы сказали: «Проклятье!» Они сочли, что ничем не заслужили вашей грубости. Даже спустя сто пятьдесят лет они ужасно ранимы, когда дело касается норманнов. Я думаю, они до сих пор возмущаются, что дома я говорю по-французски. В любом случае, согласитесь, ничего страшного не случилось.
– Я рад, что вы можете так легко говорить об этом. Если бы вы не появились столь своевременно, кто-то уже был бы мертв. И неужели вы искренне верите, что эти парни на дереве не собирались размозжить вам голову?
Казалось, Артур потрясен.
– О небеса, нет! Ничего подобного. Собирались убить меня! Мой дорогой Дени, я – лорд манора. Возможно, они темные, неотесанные люди, но они не мятежники. Несмотря на свое упрямство, они подчиняются власти и прекрасно знают о моем сильнейшем желании защищать их. В ответ они платят преданностью, той самой крепкой, идущей от самого сердца преданностью, на которую способны только англичане. Я имею в виду, что, в конце концов, весь наш образ жизни основан на взаимном уважении и взаимозависимости, не так ли?
Дени поигрывал кинжалом, который держал в руке. Вопреки заверениям Артура, он не спускал настороженного взгляда с подлеска, тянувшегося по обеим сторонам тропы.
– А как быть с тем, о чем вы говорили недавно? – сказал он. – О людях, которые не следуют на практике своим убеждениям? Разве среди них не встречаются те, кто понятия не имеет о… взаимном уважении?
– Да, конечно. Об этом я и говорил, не правда ли? И это очень плохо, но они – бароны и рыцари, которым свойственно своекорыстие. Им известно, что от них требует рыцарский кодекс чести, но ими правит гордыня, а не смирение, жадность, а не щедрость; они обижают женщин и угнетают слабых. Но, Дени! Это вовсе не значит, что рыцарский дух умер. Это не значит, что рыцарство – пустой звук и оно не приносит пользы, не так ли? Уничтожьте рыцарство, и общество развалится на кусочки. То же справедливо и в отношении связи между господином и подданным. Если мы не будем поддерживать друг друга, тогда, – он подкрепил слова жестом, – тогда мы возвратимся в состояние первобытной дикости и к хаосу. Долг рыцаря – управлять, защищать, помогать. Долг крестьянина – выращивать хлеб, обрабатывать землю. Мы идем рука об руку, словно братья, и все хранимы Богом и королем.
Его лицо светилось. Добрые карие глаза, сосредоточенно следившие за выражением лица Дени, были исполнены искренности. Дени улыбнулся ему.
– Пожалуй, вы правы, – сказал он, не желая спорить с другом. – А вы настойчиво пытаетесь претворить в жизнь эти законы, не правда ли?
– Я делаю все, что в моих силах, – сказал Артур. – Знаете, они ведь такие близорукие. Я стараюсь делать запасы на случай неурожайных лет. Я стараюсь хорошо вознаграждать труд своих пастухов, пахарей, кучеров и женщин, которые ухаживают за молочным скотом. Я стараюсь завершить каждый год с небольшой прибылью от продажи пшеницы, свиней и сыра. Вообразите, как это трудно. Эти люди вполне довольны, если сегодня их желудок полон. Да вы хотя бы понимаете, что только на пахоте… ну, например, необходимо давать быкам передохнуть несколько минут каждые пятьдесят пейсов или около того, но если бейлиф не будет следить за погонщиками, они все улягутся и проспят час. Они не любят работать без отдыха в страду, но не понимают, что выгодно всем, когда поля вспаханы и засеяны без проволочек и потери времени.
Он продолжал вдохновенно говорить про размеры урожая, суммы полученной выручки и годовых расходов и так далее, в то время как Дени, вежливо кивая, с нетерпением ждал, когда же кончится лес и в поле зрения появятся пастбища – собственность леди Мод Фитцлерой.
– О Господи, боюсь, я утомил вас. Но когда я начинаю говорить на эту тему… – сказал Артур.
– Нет, мне действительно интересно, – отозвался Дени. – И я на самом деле думаю, что вы правы, в теории – вот опять это слово! Я только хотел бы узнать, как далеко нам еще предстоит идти.
– Не особенно. О, вас не очень затруднит, если здесь я сверну ненадолго? – Они подошли к ивовым зарослям и грубому бревенчатому мостику, под которым весело журчал ручеек. Вдоль дальнего берега вилась узкая, заросшая стежка, уводя в сторону от главной лесной дороги. – Мне нужно лишь заглянуть к архангелу Гавриилу и подать ему милостыню.
– Как? – Дени несколько опешил. – Архангел?
– Гавриил. Он живет в стороне отсюда на берегу ручья. Конечно, совершенно выживший из ума старик, но довольно милый. Раз в две недели я даю ему пенни на пропитание. Поскольку мы все равно идем мимо, я думаю, мне следует задержаться.
Дени последовал за ним по тропинке. Она заканчивалась поляной, изрядно вытоптанной. На поляне стоял крошечный шалаш из прутьев, обмазанных глиной. Грубо сколоченный крест был врыт в землю у входа. Необычайно грязный косматый старик со свалявшейся бородой и с лицом, похожим на сморщенное зимнее яблоко, которое почти полностью скрывали упавшие спутанные космы волос и свалявшаяся борода, удил рыбу на берегу ручья. Подле него, наполовину завернутая в листья, лежала, сверкая чешуей, небольшая форель и стояла деревянная миска с червями. Несмотря на возраст, он, должно быть, обладал острым слухом. Он вскинул голову, обернулся и, насторожившись, точно старая, хорошо обученная собака, стал дожидаться, когда покажутся гости. Увидев, кто идет, он заулыбался беззубым ртом.
Дени терялся в догадках, как надлежит обращаться к архангелам. Но Артур, нимало не смущаясь, сказал:
– Добрый день, Ваше Небесное Высочество.
– А, день добрый, день добрый. Это тот юный рыцарь, как бишь его? Имена этих смертных так легко забываются. Впрочем, неважно. Подходите, садитесь.
Они уселись рядом с ним. Он легонько пошевелил удочкой, пустив наживку плыть по течению. Стрекоза зависла низко над бурой водой и вдруг метнулась прочь, поблескивая на солнце крыльями. В чаще леса не умолкая трещали синицы, и где-то высоко на дереве дрозд-деряба завел свою песнь: «Чьюрр!» – точно мальчишка стучал прутиком по штакетинам палисада.
Дени улегся на спину, опираясь на локти, и стал вглядываться в крону деревьев. Артур сказал:
– Я принес вам пенни, Ваше Небесное Высочество.
– Премного благодарен. Ты добрый малый. А кто второй? – спросил архангел.
В голове Дени лениво шевельнулась мысль, что архангелу следовало бы обладать чудотворной силой хотя бы в такой мере, чтобы угадывать имена. Но, вероятно, подобные вещи не казались старику достойными внимания.
– Друг, – сказал Артур. – Как рыбалка?
– Плохо. Жаркая погода нагоняет на них сон, знаете ли. Все, что им хочется, – это забиться под камни.
Будь я помоложе, я бы переловил их руками. Но я стар, и меня это не особенно волнует.
– Не знал, что архангелы ходят на рыбалку, – сонно заметил Дени.
– Когда мы предстаем в человеческом обличье, мы поступаем как все люди. Когда-то я был настоятелем монастыря и тогда вел себя как настоятель. Понятно, трудно поверить, что аббаты и человеческие существа могут иметь что-то общее…
– В такой день, как сегодняшний, я могу поверить чему угодно, – ответил Дени. – Я могу понять, почему вы предпочитаете быть скорее архангелом Гавриилом, сидеть здесь и ловить рыбу, чем настоятелем монастыря, занимаясь управлением хозяйством и поддерживая дисциплину.
– Все не так просто, – хихикнул архангел. – Но ты сообразительный парень. И потому не хочешь ли, чтобы я предсказал тебе судьбу? – сказал он.
– Нет, не стоит, – ответил Дени. – Предположим, мне было бы назначено судьбой умереть завтра. Как бы я тогда смог насладиться сегодняшним днем? Тогда вместо одного будет испорчено целых два дня.
Архангел пристально посмотрел на него воспаленными, но проницательными глазами.
– Ты не умрешь ни завтра, ни послезавтра, – изрек он. – Тебя ждет путь длиннее, чем ты думаешь, но ты не найдешь того, что ищешь. Однако, если это хоть немного утешит тебя, ты найдешь нечто другое, столь же ценное, только ты не поймешь, чем обладаешь, пока едва не утратишь этого.
– Не думаю, что мне нравится такое будущее, – сказал Дени. – А другого я не могу попросить?
В это мгновение леска натянулась. Архангел сделал подсечку и, убедившись, что крючок глубоко заглочен, потянул добычу. Из воды, трепыхаясь, выскочила вторая рыбка. Он ударил ее головой о корень дерева и осмотрел со всех сторон.
– Какая красавица, – сказал он. – Замечательно, когда можешь насладиться как видом своей пищи, так и ее вкусом. Как изобильна земля! Когда я был настоятелем, я был слепцом. Мое ревностное служение Богу было обращено к миру внутреннему, к вещам духовным. Я не осознавал, что проявления духа существуют благодаря окружающему миру. Внутренний мир! Что за отвратительное определение, как ни взгляни. Оно позволяет ошибочно истолковать самолюбие как любовь к Богу и посчитать нашу собственную темноту в душе более яркой, чем солнечный свет, исходящий от Бога. – Он завернул форель в листья, окунул ее в ручей и положил рядом с первой рыбкой. – Вот почему я покинул небесные чертоги, – задумчиво пробормотал он, обращаясь будто к самому себе. – Чтобы сначала познать страдание как человек, а потом обрести радость как человек. Ибо, в конце концов, подобные чувства недоступны ангелам. Жить, достигнув полного совершенства, – в этом есть свои недостатки. – Он вытянул босые ноги со скрюченными пальцами и черными ногтями и подался вперед, сгорбившись и обхватив руками свой впалый живот. – Познав сомнения, муки, неопределенность, мы лучше начинаем понимать, что такое радость.
– Да, я помню, вы рассказывали мне. Многие часы вы провели, пытаясь найти ответ на этот вопрос… – заметил Артур.
– Что за вопрос? – спросил Дени.
– Однажды он снизошел на меня во время службы, когда читали отрывок из Священного Писания, – пояснил архангел. – Как гром среди ясного неба. Я слушал монотонный голос чтеца и разглядывал лица монахов: одни были исполнены уныния, другие кротки, словно овцы, третьи казались голодными и изможденными, и лишь немногие слушали внимательно. Проповедник читал: «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». И внезапно меня поразила мысль: если Бог и в самом деле всеведущ, то Он знал, что Адам отведает плод от дерева. А тогда какая была польза в заповеди? А если же Он не знал, что Адам вкусит плод, то Он не всеведущ. Но тогда как Он может быть Богом?
– Да, я понимаю, о чем вы говорите, – задумчиво сказал Дени.
– Я не мог избавиться от этой мысли, – продолжал архангел. – Я удалился в свою келью и сидел в одиночестве, глядя в окно. В чем же заключалась истина? Если Бог знал все, тогда Он знал и то, что Адам отведает плодов от дерева познания. И потому разве не было сущей жестокостью заповедовать не делать этого? А если Он не знал, ибо Адам был наделен Им свободной волей, тогда Он не всеведущ и не видел последствий Своих поступков, подобно всякому тупоумному отцу, который запрещает своему сыну пить вино и тем самым пробуждает в нем неутолимую жажду. Я сказал себе: «Это всего лишь софизм. Главное – вера». Однако противоречие мучило меня. Я был как жук, пригвожденный двумя булавками. «Тебе угрожает впадение в ересь», – предупреждал я сам себя, и против этого не было иных средств, кроме епитимьи, хлеба, воды и, наконец, бичевания. Но между ударами я не мог не думать: «Знает ли Господь, что я подвергаю себя бичеванию? И знает ли Он почему?» Это было подобно зубной боли. Но где я мог найти теолога, способного излечить мой недуг. И эта пытка продолжалась много дней. Я забыл уставные часы, обеты моего ордена и забросил управление монастырскими делами. Я не мог ни есть, ни спать. Я исхудал как щепка, остались лишь кожа да кости, и я не мог даже молиться, ибо в каждой молитве, где говорится о Господней любви и Господнем милосердии, мне виделось потаенное лицемерие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64