Присутствовали там епископы, аббаты и приоры со всей Англии. Одни были убелены сединами и сухопары, другие – дородны и упитанны, третьи казались преисполненными смирения и послушания. Вместе с Ричардом на возвышении расположились его канцлер, Уильям Лонгчемп, который, сгорбившись на маленьком складном стуле, окидывал острым взглядом собравшихся, а также архиепископы Руана, Трира, Дублина и Кентербери. Их облачения были сплошь расшиты золотом и драгоценными камнями. Гофмейстер ударил жезлом об пол, и постепенно установилась тишина.
Ричард сидел прямо, засунув за пояс большие пальцы обеих рук. Его золотистые усы слегка топорщились в легкой усмешке. Корона сверкала в рыжих волосах. Даже сидя, он возвышался надо всеми, кто находился на помосте, и господствовал в зале.
– Итак, милорды, – промолвил он, – полагаю, вам не терпится узнать, зачем я созвал совет.
Он одарил их благосклонным взглядом и протянул руку. Канцлер немедленно вручил ему лист пергамента. Ричард просмотрел его и сказал:
– Я держу отчет королевского казначея об итогах фискального года, который завершится двадцать четвертого дня сего месяца, а до этого осталось немногим больше недели. Не сомневаюсь, вы простите, что я предвосхищаю событие, но мы несколько стеснены во времени. Из отчета следует, что годовой доход составил – или составит – 48 781 фунт ровно. По счетным книгам казначейства на пятнадцатое августа приходится сальдо в 66 666 фунтов 13 шиллингов 4 пенни. Однако, как вам известно, коронация обошлась нам весьма дорого. Хотя, уверен, вы согласитесь с тем, что эти расходы были вполне оправданы. Было сделано все возможное, дабы начало правления явилось самым благоприятным предзнаменованием будущего процветания королевства. Сверх того, я возместил королеве-матери стоимость ее приданого, чтобы ей не приходилось больше полагаться на суд по делам казначейства. Я искренне надеюсь, что это даст ей средства жить так, как подобает ей по положению, и явится некоторым возмещением за те унижения и оскорбления, которым она подвергалась в течение многих и многих лет. Не сомневаюсь, что ни у кого из вас не возникнет никаких возражений на этот счет.
Он умолк и обвел взглядом все собрание. Никто не пошевелился.
– Таким образом, у нас остается, – продолжал он, – немногим менее пятидесяти тысяч фунтов плюс-минус несколько шиллингов. Вы, конечно, согласитесь, что этого совершенно недостаточно для христианского войска, которое готовится освободить Святую Землю.
Верховный судья, Гленвиль, очень старый, лысый человек с шелковистой седой бородой, однако еще бодрый и не согнувшийся под бременем лет, сказал:
– Стало быть, милорд, вы твердо намерены немедленно отправиться в Святую Землю?
– И туда тоже, но не сразу, – ответил Ричард. – Я дал слово рыцаря королю Филиппу, что воссоединюсь с ним во Франции на Пасху, и вслед за тем мы выступим. Из оставшейся суммы мы должны вычесть шестнадцать с лишним тысяч фунтов, которые полагаются Филиппу по условиям июльского соглашения, заключенного с ним в Жизоре. Такова была цена его отказа от прав на земли, которые он отнял у моего отца в Аквитании и Пуату. Несомненно, милорд верховный судья, что вы не принудите меня нарушить клятву или отказаться от креста, который я принял много лет тому назад?
– Ваш отец тоже принял крест, милорд, – упрямо заявил Гленвиль. – Но он осознавал, что интересы его собственного королевства превыше всего. Я сам принял крест четыре года назад, однако я чувствую, что Англия в начале нового правления нуждается в тех, кто разбирается в государственных делах.
– Гленвиль, ни за что на свете я не хотел бы помешать тебе исполнить свой долг по отношению ко Гробу Господню, – задумчиво сказал Ричард. – Тебя будет трудно заменить кем-то другим. – Он повернулся к канцлеру. – Уильям, – вкрадчиво проговорил он, – отметь, что я освобождаю Гленвиля от его обязанностей по отношению к короне за возмещение в размере… хмм… пятнадцати тысяч фунтов.
Лонгчемп кивнул и сделал знак секретарю. Бывший верховный судья с мрачным видом сел на свое место.
– Это поможет расплатиться с Филиппом, – продолжал Ричард, улыбаясь с откровенной насмешкой. – У меня уже есть пара достойных претендентов на пост верховного судьи. Дорогой Гленвиль, чтобы заменить вас, понадобятся двое. – Он вновь протянул руку, и канцлер подал ему стопку пергаментной бумаги. – Этими указами я назначаю отныне Уильяма из Мендвиля, эрла Эссекса, и Хью дю Пьюзе, епископа Даремского, на пост верховного судьи, дабы они совместно исполняли обязанности. Далее, в знак моего благоволения, а также ввиду его высокой должности, я отныне жалую Хью дю Пьюзе титул эрла Нортумберлендского.
Епископ, холеный человек, с коротко остриженными волосами и худощавым лицом, улыбаясь, поднялся со скамьи, стоявшей прямо напротив помоста.
– Я признателен вам, милорд, – сказал он.
– Да, Хью, у тебя будет возможность выразить свою признательность в более явной форме, – промолвил Ричард. – Насколько я помню, ты принял крест, и посему должен понять, что это ставит меня в затруднительное положение. Ты мне нужен здесь, дома, и в то же время я не могу отказать тебе в праве исполнить свой обет принять участие в крестовом походе.
В зале воцарилось молчание, и епископ медленно опустился на скамью. Ричард быстро просмотрел бумаги, которые он держал в руках.
– Случайно, – весело возвестил он, – у меня оказалась жалованная грамота его святейшества Папы Климента, дарующая освобождение от крестового обета всем тем, кто, по моему мнению, нужен дома для ведения дел королевства.
Он поднял голову и ласково посмотрел на собравшихся.
– Необходимо понять, – продолжил он свою речь, – что в подобных случаях нужна компенсация. Хью, мой дорогой друг, уверен, ты сможешь собрать десять тысяч фунтов, ибо именно в такую сумму обойдется освобождение от бремени долга.
Епископ широко улыбнулся, так как он ожидал услышать совсем уж непомерную цифру.
– Охотно, дорогой кузен, – сказал он. – Это стоит того, чтобы на собственном опыте убедиться в действенности магии королевского величества.
Брови Ричарда взметнулись вверх.
– Магии? Я не понимаю.
– Ну как же, прямо на наших глазах вы превратили меня, старого епископа, в новорожденного эрла, – сказал дю Пьюзе.
Последовал громкий взрыв смеха. Расхохотался и Ричард.
– Хорошо, хорошо, – наконец вымолвил король, – ныне, когда лед сломан, надеюсь, всем ясно. Но вы можете засвидетельствовать моей казне свою признательность за то, что вы благополучно остаетесь дома, в своих диоцезах, аббатствах или замках. И до конца недели, пожалуйста. Крестовый поход, друзья мои, обойдется нам недешево. Я должен иметь в казне на военные нужды внушительную сумму, достаточную для ведения настоящей войны. Это будет отнюдь не сорокадневная стычка между феодами. Тем из вас, кто идет на Восток, предстоит осесть там, пока мы не отвоюем Гроб Господень и полностью не сломим силу сарацинскую.
Его добродушие в один миг исчезло, лицо сделалось суровым. Он с такой силой ударил огромным кулаком по ручке кресла, что дерево затрещало.
Архиепископ Руанский, воздев узкую, белую руку горе, заговорил:
– Я восхищаюсь вашим пылом христианина, милорд. Но, возможно, не стоит доводить до крайности свое духовное рвение. Несомненно, королевство, лишившееся своего короля, подобно обезглавленному телу, и, наблюдая, как обильно вытекает из раны сок жизни, сиречь кровь, мы видим, как умирают все его члены и наступает конец существованию. Если вы назовете срок своего отсутствия и если оно продлится, предположим, более года, то какие злоупотребления, какая угроза соперничества, какой распад, какой…
– Пощадите, преподобный сэр, – вмешался Ричард. – Еще одно слово, и у меня начнется страшная головная боль. Я оставлю хороших управителей вместо себя. В их числе, помимо двух верховных судей, останутся Уильям Маршал, эрл Страйгл, к которому вы все относитесь с восхищением и уважением, Джоффри Фитц-Питер, Уильям Бреуерр, Роберт из Уитфилда и Роджер Фитц-Рейнфрид. Вам также следует понять раз и навсегда, что я не намерен возвращаться домой до тех пор, пока не исполню своего обета. Я не говорил, что отправляюсь воевать с Саладином. Я обещал пойти в Святую Землю и освободить ее и Гробницу Господа нашего из рук неверных. Есть лишь один путь исполнить обет – это наголову разбить орду свирепых варваров, рассеять их войско и уничтожить их могущество. В прошлом были совершены вопиющие ошибки. Раньше крестоносцы заключали перемирие с неверными. Они вступали с ними в соглашения и довольствовались покорением небольших земель в Сирии или Палестине. И что происходило? Сильный правитель, подобный Саладину, имел возможность оправиться от поражений, собраться с силами, разделить крестоносцев, нанести удар за ударом и, наконец, разбить их.
На Востоке лежит целая империя, которую нужно завоевать, друзья мои. Папа Урбан II осознал это еще в 1095 году. Разве не сказал он в Клермоне: «Следуйте вперед за Гробом Господним, отнимите землю у проклятых безбожников и сделайте ее своей. Та страна, текущая млеком и медом, изобильна богатствами превыше всех остальных, как если бы была она раем обетованным». Да, я слышу, как вы причмокиваете губами. Глупцами были те, кто потерпел там поражение. Нет, не смотрите с таким изумлением: именно глупцами, как Людовик Французский, позволивший вовлечь себя в поход на Дамаск. То было совершенно бессмысленное предприятие. Или Балдуин, который заключал перемирия так же быстро, как и нарушал их, или Ги де Лузиньян, допустивший, чтобы его заманили в ловушку в скалах Хаттина, – Господь Всемилостивый! Вообразите, какая глупость: быть отрезанным от источников воды и попасть в окружение на голых скалах! Одному Богу известно, зачем он отправился туда. Неудивительно, что, когда сарацины захватили его рыцарей, они все лежали распростертыми на земле; ни один не был ранен, все они просто обессилели. Что еще можно было ожидать от таких болванов: естественно, они потеряли все, что было завоевано в Первом крестовом походе…
Его лицо пылало; взгляд широко открытых глаз устремился куда-то в даль, лишь одному ему ведомую. Оскаленные зубы так и сверкали в бороде.
– Я овладею этой империей, – сказал он. – И я удержу ее. Больше нет места переговорам с сарацинами. Я не буду заключать с ними соглашений. Я их уничтожу. Но для этого мне нужны деньги. Я готов продать что угодно, только бы получить их. Я готов выслушать любые разумные предложения. Открыт доступ ко всему: плодородные земли, королевские привилегии, земли королевского домена, льготы – что пожелаете, если у вас есть деньги. Господь свидетель, я бы продал Лондон, если бы смог найти покупателя.
Когда он закончил речь, раздались довольно громкие аплодисменты, а вслед за тем в зале поднялся гул возбужденных разговоров, пока гофмейстер не ударил несколько раз об пол своим жезлом и не восстановил тишину.
– Есть ли еще вопросы, прежде чем я продолжу и перейду к обсуждению некоторых частностей? – спросил Ричард.
Архиепископ Кентерберийский был столь же румяным и дородным, насколько архиепископ Руанский – бледным и костлявым. Он сказал:
– Милорд, до меня дошли воистину тревожные слухи, будто вы намерены использовать определенное оружие, оружие настолько ужасное, что я с трудом заставил себя упомянуть о нем.
– Вы имеете в виду арбалеты? – спокойно уточнил Ричард.
Архиепископ опустил уголки рта, выражая свое неодобрение.
– Точно. Арбалеты. Я слышал, поговаривали, будто вы собираетесь купить несколько тысяч таких приспособлений. Я был бы признателен, если бы вы подтвердили, что слух неверен.
– Слух неверен, – ответил Ричард. Архиепископ опустился на место, спрятав руки в рукавах сутаны.
– Я не собираюсь покупать несколько тысяч арбалетов, – продолжал Ричард. – Я намерен нанять несколько тысяч арбалетчиков, или стрелков из самострелов, в основном из Генуи. Говорят, они самые лучшие. Вероятно, они присоединятся ко мне на Сицилии или в Акре.
Лицо архиепископа стало густо-багрового цвета, так что один из монахов в ужасе ринулся вперед, готовый подхватить своего господина, если тот рухнет, сраженный ударом.
– Милорд! – задыхаясь, воскликнул он. – Сэр! Я возражаю! Оружие, о котором вы говорите, предано анафеме. Ваше высокопреосвященство, лорд Руанский! Милорд Трирский! Мы беседовали с вами об этом деле. Я взываю к вам.
Архиепископ Руанский неуверенно промолвил:
– Все так, как он говорит, сэр. Хотя никто не может поспорить с фактом, что для успешного ведения войны использование определенных орудий, так сказать, приспособлений, ex necessitate rei , тем не менее существуют некоторые противозаконные механизмы, действие которых настолько ужасно, настолько бесчеловечно и пагубно, что… короче…
– Короче, – прогремел архиепископ Кентерберийский, вновь обретая дар речи, – церковь Господа нашего Иисуса Христа, исполненная милосердия и любви к созданиям Божьим, не склонна поддаться на уговоры и позволить употребление такого оружия, на том стоим. Я напоминаю вам, милорд, что пятьдесят лет назад Второй латранский собор запретил христианам использовать ручную баллисту. И я бы добавил, что меня охватывает ужас при мысли, что в войске Христовом пилигримы начнут применять это адское орудие.
– Апокалипсис, – тихо прошептал дряхлый архиепископ Трирский. – Конец света. Ибо сказано, что механизмы будут посылать стрелы не длиннее человеческой руки на расстояние в пятьсот пейсов с такой сокрушительной силой, которой ничто и никто не сможет противостоять.
Ричард заговорил самым приятным и убедительным тоном, на какой только был способен:
– Милорды, милорды, я разделяю то отвращение, которое вызывает у вас это оружие. И я не оправдываю его употребление. Но мог бы даже сказать, что война и есть ад. Однако позвольте привлечь ваше внимание к двум сторонам вопроса. Во-первых, арбалеты не будут использоваться ни в английском, ни во французском войске – разве только в крайнем случае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64