Так и наш
Домино, несмотря на присутствие собак, все-таки бежал от одной фермы к
другой. Если нужно было остерегаться собаки, он останавливался на
некотором расстоянии и вызывающе лаял. Если собака выскакивала на его лай,
он удирал, а если никто не отзывался, он делал вывод, что собака заперта.
Тогда он смело прокрадывался во двор и хватал все, что попадалось.
Разумеется, наилучшей добычей ему казалась жирная курица, которую он
мгновенно заставлял замолчать, сжав ей шею зубами. Но порой Домино
приходилось довольствоваться и брошенными курам объедками хлеба или дохлой
крысой, выброшенной из крысоловки. Он не гнушался даже таскать куски из
свиного корыта.
Почти всегда, хотя и не каждую ночь, он находил съестное, а ведь, в
общем, иметь хороший ужин раз пять в неделю вполне достаточно для того,
чтобы не потерять жира и протянуть зиму.

7. ДОМИНО НАХОДИТ СЕБЕ ПОДРУГУ
Ни одно дикое животное не блуждает бесцельно с места на место - каждое
из них имеет свой родной округ, определенный участок для охоты. За этот
участок оно готово сражаться и будет защищать его от всякого другого
животного своей породы.
Многочисленные наблюдения показывают, что охотничий округ лисицы
обыкновенно простирается на три-четыре мили от норы во все стороны.
Возможно, впрочем, что округ одной лисицы отчасти совпадает с округами
других лисиц. Но к таким постоянным соседям животное скоро привыкает,
хорошо изучив их наружность и запах их следов; в конце концов соседи
перестают обращать друг на друга внимание.
Совершенно иное дело, если в округе появляется чужой зверь. Тогда
приходится биться или уходить.
Когда "Снежный месяц" пошел на ущерб, Домино, достигший полного
расцвета своих сил, одетый в роскошный мех, начал страдать от одиночества.
Временами безотчетное стремление к общению с кем-нибудь заставляло его
долго просиживать на пригорке вблизи какой-нибудь фермы, прислушиваясь к
лаю собак, если это не было особенно опасно, или даже нарочно вызывать их
на погоню за собой. Иногда он останавливался на вершине освещенного луной
холма и испускал протяжный лающий вой. Ученые называют его лисьим лаем, а
охотники зовут тоскливым плачем:
Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу,
Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу...
Однажды, в одну из ночей "Голодного месяца". Домино печально завывал,
не надеясь, что кто-нибудь отзовется. Воя, он еще сильнее чувствовал свое
одиночество.
По-людскому "Голодный месяц" называется февраль. Зима стала понемногу
сдавать, подул мягкий, влажный юго-восточный ветер, тот самый, который
несет с собою таинственное веяние весны.
Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу,
Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу... -
снова повторил свой призыв Домино и, зорко осмотревшись кругом, на этот
раз уловил вдали тень, промелькнувшую по белому покрову полей. Пока он
следил за ней, насторожив уши, другая тень быстро пронеслась по снегу, но
уже ближе, и Домино пустился вслед за нею.
Человек знает всех своих соседей только по наружности и легко
ошибается, если они хоть слегка изменят ее. Лисица в этом отношении стоит
выше: она знает своих соседей по запаху их следов, их тела и, кроме того,
по наружности, а все это вместе не может измениться до неузнаваемости.
Через несколько мгновений Домино уже напал на след второй тени, и сразу же
чутье безошибочно подсказало ему, что это след рыжего лиса, который живет
на Шобане. У Рыжего издавна были тут права охоты, и потому Домино спокойно
побежал дальше. Но когда он напал на другой след, оставленный первой
тенью, кровь его тотчас же вскипела жаждой битвы: это был след чужой лисы,
зашедшей в его места, и он помчался в погоню. Однако, по мере того как он
бежал, принюхиваясь к следу, гнев его пропадал, уступая место иному
чувству.
Он еще раз принюхался к следу и со всех ног бросился по нему вдогонку.
Нос его, этот чудесный, непостижимый вожатый, уже шептал: "Скорей!"
С удвоенным пылом понесся он вперед и вдруг еще раз напал на след
Рыжего. Всего несколько минут назад Домино пересек этот след совершенно
равнодушно, но теперь все изменилось: опять новое чувство переполнило его.
Теперь это была бешеная злоба. Вся его шерсть, от ушей до хвоста,
ощетинилась.
Наконец, пробежав три-четыре поляны, он увидел обеих лисиц. То, что они
делали, не походило ни на преследование, ни на драку, и было неясно, в
мире они или во вражде. Чужая лиса, небольшая рыжая самочка с пышной белой
манишкой, отбегала немного вперед. Рыжий быстро настигал ее, и тогда она
оборачивалась и кидалась на него. Он отскакивал, но не огрызался. Так они
продолжали бежать, бросаясь из стороны в сторону. При виде этой сцены
целая буря страсти и гнева овладела Домино.
Ему почему-то казалось, что он имеет больше прав на внимание
Белогрудки, и он был немало озадачен, когда она отвергла его еще
энергичнее, чем соперника. С диким рычаньем Домино обернулся к Рыжему. Тот
поднял хвост, выпрямился и, оскалившись, показал два ряда страшных зубов.
Несколько секунд они стояли так один против другого. Воспользовавшись
этим, Белогрудка опять пустилась бежать. Соперники быстро последовали за
нею, угрожая друг другу на бегу, и Домино первый нагнал беглянку. Она
остановилась и огрызнулась, но не очень сердито. Рыжий подошел с другой
стороны и увидел, что ему угрожают и Домино и Белогрудка.
Соперники схватились между собой. Рыжий был опрокинут и лежал, щелкая
зубами. Домино стоял над ним, но не делал ему никакого вреда.
Белогрудка побежала снова, а соперники держались теперь по обе стороны
ее, рыча друг на друга.
По мере того как они перебегали через поле, Белогрудка понемногу
удалялась от Рыжего и приближалась к черно-бурому лису, а когда все трое
опять остановились, то лицом к лицу оказались уже не трое друг против
друга, а двое против одного. Высокий черный лис выпрямился во весь свой
рост, шерсть на его шее ощетинилась, хвост поднялся. Грозно рыча и оскалив
свои блестящие зубы, он гордо двинулся на противника, а по пятам за ним
пошла Белогрудка.
Рыжий понял, что для него все кончено, повернулся и понуро побежал
прочь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВДВОЕМ

8. ВЕСНА
Светлая весна вступила в свои права на Голдерских холмах. Потемнели
склоны холмов, вскрылись реки, воздух наполнился хлопаньем крыльев,
громкими криками на заре и свистом маленьких жабят в уже оттаявших прудах.
В лесу, еще одетом по-зимнему, проглянула сквозь снег грушица и,
выпрямив свои блестящие листочки, казалось, говорила: "Вот чего я ждала,
вот когда кстати мои красные ягодки". Куропатки, белки и сурки лакомились
этим угощением "Вороньего месяца", и у всех, кто любит мир диких животных,
невольно являлась отрадная мысль о том, как мудро мать-природа поступила,
припася к голодному времени такую вкусную пищу.
В лесах и на озере уже начиналась пора ухаживаний, которая говорила о
близком зарождении новых жизней. Все это находило живейший отклик в
сердцах Белогрудки и Домино.
Как только по откосам заструились первые холодные ручейки тающего
снега, наша пара отправилась на поиски жилища.
Они бегали и искали, искали и бегали повсюду, или, правильнее, искала
одна Белогрудка, а Домино лишь покорно следовал за ней. Так исходили они
песчаные равнины на востоке от Голдерских холмов. Но там везде встречались
маленькие знаки, оставленные другими лисицами, смысл которых в переводе на
лисий язык был вполне ясен: "Чужим здесь придется брать место с боя".
Затем они излазили все овраги Голдера. Однако в оврагах лежал еще слишком
глубокий снег. Вернувшись снова к реке, они наконец напали на осиновую
рощицу - ту самую осиновую рощицу, где протекло детство Домино. Тут поиски
его подруги, по-видимому, окончились, так как на этот раз она нашла все,
что было ей нужно.
Понюхав там и сям, она начала рыть яму в чаще орешника. Земля здесь
была покрыта глубоким снегом, под которым лежал толстый слой опавших
листьев, и потому сохранила свою мягкость. В других же местах земля была
совершенно промерзшая, и лисице не удалось бы вырыть нору.
Какое-то необъяснимое чутье подсказало ей, что нужно рыть именно тут.
Домино тем временем взобрался на вершину ближайшего холма и сидел там на
страже. Проработав около часа, лисица вылезла из ямы, и Домино сменил ее.
Так они рыли поочередно несколько дней, и наконец нора была готова. Эта
нора состояла из длинного коридора, который сначала спускался вниз, затем
шел кверху, в более широкое помещение, откуда другой коридор вел в боковое
помещение; первый же коридор снова поворачивал кверху и, достигнув
замерзшего слоя земли, пока оканчивался там.
Лисицы ежедневно царапали изнутри замерзшую землю, которая с каждым
днем все более и более оттаивала, и наконец пробились наружу. Аккуратный
круглый вход в нору они прикрыли пучком прошлогодней травы. После этого
они зарыли первоначальный вход. Около нового входа не было вырытой земли,
и никто не мог бы заметить его даже стоя рядом, а растущая трава с каждым
днем скрывала его еще больше.
Пищи стало попадаться уже немало, и однажды, поймав неосторожного
сурка, вышедшего побродить ночью, Белогрудка зарыла его в сухом песке
боковой комнаты.
Теперь супруги старались как можно реже попадаться кому-нибудь на глаза
вблизи норы. Много раз Белогрудка бегала по воде ручейка, чтобы не
оставлять заметных следов к дому, а Домино нередко распластывался за
поваленным деревом в траве, пока какой-нибудь деревенский мальчик проходил
мимо, даже и не подозревая близкого присутствия лиса. Черно-бурый зверь с
каждым днем все более опасался таких прохожих.

9. СОБЫТИЕ
Когда вслед за "Вороньим месяцем" наступил "Травяной", воздух лесов и
полей наполнился ожиданием грядущего плодородия. И с Белогрудкой произошла
резкая перемена: она стала избегать Домино, как врага, и свирепо рычала на
него, когда он пытался следовать за нею в нору.
Домино по целым дням не заходил в нору. И вот во время его отсутствия
произошло знаменательное событие.
На свет появилось пять лисят, маленьких, нескладных, "безобразных", как
сказали бы люди, но для матери они были самыми прелестными, самыми
драгоценными существами в мире. С этой минуты, охваченная материнским
чувством, она целиком и безраздельно принадлежала своим детям.
Лишь много часов спустя она решилась на минутку оставить их одних, и то
затем только, чтобы утолить жажду прохладной водой ближайшего ручейка. Там
на берегу ждал Домино. Белогрудка слегка повела ушами, но не издала ни
звука и вообще ничем не показала, что заметила своего супруга. Он лег
ничком на листья, а она вернулась в нору. На следующий день Белогрудка
почувствовала голод, но и не подумала выйти за добычей. Пища была у нее
припрятана заранее в норе.
Два дня спустя, когда запасы иссякли, она вышла из норы и неподалеку от
входа нашла кучку недавно убитых мышей. Быть может, отец принес их для
детей, а не для матери. И мыши пошли впрок детям, хотя были съедены
матерью. С этих пор Белогрудка ежедневно находила какую-нибудь пищу,
оставленную у входа в нору или спрятанную поблизости в траве.
Две недели лисята оставались слепыми, но затем глазки их открылись.
Теперь они уже меньше пищали, и мать могла уходить спокойнее. Домино
заметил, что теперь она не так гонит его прочь, а еще через несколько дней
и ему было дозволено присоединиться к семье.
Когда лисятам было уже около месяца, маленькие увальни впервые решились
выползти на свет божий. Они двигались очень медленно и неуклюже: у них не
было еще ни ловкости, ни красоты, но была прелесть беспомощных малюток. И
всякий, кому случилось бы увидеть молодую семью, тотчас заметил бы
чувства, которые эта беспомощность внушала родителям: им, как и всяким
родителям, хотелось все время ласкать и пестовать пушистых крошек, и они
были постоянно готовы защищать своих малюток от любого врага, от которого
в другое время непременно убежали бы.
С тех пор все чаще стали повторяться сцены, происходившие в детстве
перед домом самого Домино. Лисята с каждым днем крепли и становились все
более похожими на лисиц.

10. СТАРЫЙ ВРАГ
Однажды Домино возвращался домой с добычей. Навстречу ему из норы
высунулись пять черных носиков, и пять пар глазенок, блестящих, как бисер,
уставились на него. Вдруг невдалеке раздался громкий собачий лай, и Домино
в тревоге вскочил на пень, чтобы лучше прислушаться. Сомнения не было: это
был тот самый жуткий лай, голос его давнишнего врага. Нельзя было
подпустить его к дорогому гнездышку, и, подавив страх в своем сердце.
Домино отважно устремился навстречу собаке, между тем как мать увела
малюток в нору.
Гекла тотчас же пустилась за Домино, но теперь она тоже была в полном
расцвете сил, и уходить от погони стало труднее. На мгновение собака
остановилась, почуяв след Белогрудки, но Домино смело показался из-за
кустов, вызывающе залаял и снова увлек преследователя за собой. Лис и
собака были молоды и сильны. Целый час гонка продолжалась без устали.
Наконец Домино надоело бегать, и он попытался отделаться от собаки, как
бывало прежде. Однако теперь это оказалось не так легко: Гекла за это
время научилась многому и стала опытной гончей. И первая и вторая уловка
не удалась. Тогда Домино вспомнил об узком карнизе вокруг скалистого
обрыва, там, где Шобан выходит из гор, и помчался туда, увлекая за собой
своего неумолимого врага.
Неизвестно, было ли это случайностью или обдуманным планом, но только
оба неслись прямо к обрыву. Все ближе и ближе. Уже черная пышная лисья
шубка замелькала по берегу реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9