– Как интересно. Мне всегда хотелось иметь мой живописный портрет прежде, чем будет поздно.– Поздно? – спросил он с улыбкой.– Женщина должна быть нарисована до того, как ее лицо оформится, – сказала она серьезно. – Потом она потеряет изменчивость выражения, свойственную юности. Она станет застывшей… без чего-то характерного. Это не означает, что нужно быть уж слишком особенной – не нужно уродливых линий… но все же…Принесли напитки. Орландо поднял свой бокал.– За вас, Клаудиа, – произнес он, – и ваш характер, который угадывается сквозь вашу красоту.Обед у Джамин, где Клаудиа предварительно заказала столик, был изысканным и дорогим. Оплачивая счет, Орландо подумал, что это была стоимость одной из его маленьких картин, но он не жалел об этом. Клаудиа была лакомым кусочком: она была красива, она была очаровательна – и она любила поговорить. Слова вылетали из ее хорошенького рта так же легко, как дыхание, и среди сплетен и болтовни была и кое-какая информация. Она уже дважды намекнула, что может стать очень богатой – ни разу, однако, не обмолвившись о Поппи Мэллори. Орландо выжидал.– Может быть, вы хотите потанцевать? – предложила она, кокетливо прижимаясь подбородком к меховому воротнику, когда они дожидались такси на улице. – Или вы предпочитаете поехать ко мне…– Да, – ответил он просто. – Я буду рад, Клаудиа.– Это просто маленькая квартирка, – говорила она, пока они ехали на рю Де Абрэ. – Pied-а-terre Pied-а-terre (фр.). – Временное жилище.

… я бы сказала, я живу в различных местах, я обожаю перемену мест. Но там я храню свои туалеты.Занавески были задернуты, чтобы скрыть вид на помойку, и квартирка выглядела уютной и элегантной, с множеством дорогих безделушек и других милых пустячков.– Бренди, дорогой? – растягивая слова, проговорила Клаудиа, небрежно смахнув меха на стул. Наполнив два бокала, она села рядом с ним на диван. – Конечно, когда я получу наследство, – сказала она, глядя на него мечтательно, – я куплю квартиру побольше этой – тогда не будет недостатка в стенных шкафах для моих вещей. Лично я сама занимаю мало места, но мое «хозяйство» нуждается в более просторном жилище.Она засмеялась.– Пьерлуиджи, конечно, взбесится – он просто лопается от злости, когда я трачу деньги. – Но это не его дело. Сам он так богат… Я иногда говорю ему, что он – скряга. Он так злится на меня, Орландо.Она взглянула на него озадачивающим взглядом голубых глаз.– Можете представить себе это, Орландо?– Нет, – улыбнулся он, наклоняясь к ней и разглаживая пальцем хмурую складку между ее бровей. – Я не могу представить, что кто-то может сердиться на вас, Клаудиа. А что, он тоже наследует деньги?– Да, – она вздохнула. – Он тоже. Это странная история… Вы, может, видели объявление в газетах… Розыск наследников Поппи Мэллори… Так это я… и Пьерлуиджи. Мы – близнецы, а наш отец был сыном Поппи Мэллори.– Ваш отец был сыном Поппи Мэллори!Она засмеялась в ответ на его обескураженное восклицание.– Понимаю, это ошеломляюще… Еще бы! Но это – правда. Настоящая фамилия отца была Ринарди – барон Александр Ринарди, но только он ненавидел семейство Ринарди так, что даже отказался от фамильного имени и титула. Моя бабушка не была его родной матерью – ею была Поппи. И, конечно, муж бабушки всегда ненавидел моего отца – ведь он не был его родным сыном. Все это так логично, когда задумаешься… и поэтому Александр был изгоем в семействе Ринарди, он всегда был одинок. Настоящая загадка состоит в том, почему Поппи никогда не вернулась за ним.– Думаю, что у вас есть доказательства вашего рассказа, – спросил Орландо якобы мимоходом, попивая бренди.– О-о, я уверена, что найдется уйма доказательств на вилле Велата и вилле д'Оро, просто выше головы, – воскликнула она, томно потягиваясь. – Нет сомнения, что деньги – наши.Она засмеялась с хрипотцой.– И на этот раз я не позволю Пьерлуиджи наложить лапу на мою долю наследства. Я сама собираюсь славно, роскошно пожить!– Во сколько же оценивается наследство? – спросил он с любопытством.– Миллионы, – ответила она мечтательно, – сотни миллионов, Орландо. Можешь ли ты себе только представить это?Наклонившись к нему, она легонько поцеловала его в губы.– Когда я буду богата, – протянула она улыбаясь, – когда я буду богата, я закажу тебе свой портрет. В виде обнаженной одалиски.– Я вижу тебя как у Гойи, – пробормотал он, положив руку ей под подбородок и поворачивая ее лицо к свету. – Кремовое, и шоколадное, и голубое… ты – очень красивая женщина, Клаудиа.– И скоро буду очень богатой, – проговорила она, улыбнувшись, когда он поцеловал ее.Клаудиа была из тех редких женщин, которые были еще красивее без одежды, и глаз художника в Орланде оценил каждый изгиб ее фигуры, так же, как его тело оценило роскошное наслаждение, которое дала ему близость с ней. Это была долгая темная ночь, и он почти сожалел, когда настало утро и ему пора было уходить.– Мы встретимся снова? – спросила Клаудиа сонно, когда Орландо быстро оделся и поцеловал ее на прощание.– Конечно, – заверил он ее. – Неужели ты думаешь, что теперь, когда я нашел тебя, я позволю тебе ускользнуть?Она озорно улыбнулась.– Ну, пока это еще не мои деньги, ты будешь ждать.– Нет, Клаудиа, – ответил он, целуя ее. – Это не твои деньги. Я вернусь в Париж на следующей неделе.– Я могу уехать в Италию, на виллу Велата, – проговорила она. – Я оставлю для тебя сообщение на автоответчике.– Обещаешь? – спросил он, завязывая галстук.– Обещаю, – она улыбнулась. – Увидимся скоро, Орландо. ГЛАВА 16 Майк Престон читал открытку от Лорен Хантер пятый раз. На открытке был плавательный бассейн в Хокни; на изумрудной зелени воды – золотистые блики солнечного света. На обороте было написано:«Моя мама всегда говорила, что вежливость требует написать открытку со словами благодарности. Но мне действительно этого хочется. Я действительно была очень рада познакомиться с вами. Удачи вам в вашем путешествии по Европе. Я надеюсь, что вы найдете пропавшую наследницу.С любовью, Лорен».Майк был тронут.Взяв трубку, он набрал ее номер. Раздались гудки, но никто не подходил к телефону. Тогда он набрал номер в Медисоне, Висконсин. На этот раз трубку взяли уже на втором звонке.– Тетя Марта? – сказал Майк. – Как дела?– Все так же, Майк, хотя ты мог бы убедиться в этом и собственными глазами, если бы был в силах покинуть свою развеселую компанию и приехать домой.Ее голос был резким, и он усмехнулся; тетя Марта сперва всегда хотела выговориться: сейчас он услышит о недостатках нового священника в церкви, и о новой, слишком смелой шляпке Джоанны Хэндпачер, и что Мэри Гриффит сделала свою мать бабушкой в третий раз, и когда же он сам наконец найдет себе респектабельную даму, а ее сделает двоюродной бабушкой? Наконец, она скажет что-нибудь об обществе ее приятельниц, которые всегда хотят получить его автограф. На ее взгляд, автографы – это глупость, и почему, собственно, они постоянно пристают к ней с этим, хотела бы она знать…– Ну, ну, тетя Марта, – сказал он, добродушно смеясь. – Ты же знаешь, что гордишься мной.– Горжусь? Конечно, я горжусь… Но как же быть с твоей женитьбой? Все мне твердят, что тебе тридцать семь лет – словно я нуждаюсь в их напоминаниях!Он почти видел, как она улыбалась, разговаривая с ним; ее короткие темные волосы красиво и мягко завиты, серебряные прядки на висках гордо выставлены – она очень гордилась, что у нее естественный цвет волос. Большинство ее приятельниц были уже совершенно седыми или, как она насмешливо говорила, тратили уйму денег на салоны красоты, крася там волосы в немыслимый нелепый голубой цвет.– Возраст – это состояние ума, – всегда говорила она Майку. – Это не имеет никакого отношения к тому, как ты выглядишь. – Он вспомнил это сейчас, думая о Лорен.– Что у тебя на плите, тетя Марта? – перебил он ее. – Замечательно пахнет.Та рассмеялась – звонко, весело, заразительно.– Глупыш, – упрекнула она его. – Это же твое любимое тушеное мясо.– Тетя Марта, я не ел его уже вечность. Приготовь в следующий раз, ладно?– Скучно без тебя, – сказала она. – Когда он будет – этот «следующий раз»?Майк вздохнул. – Увы, дорогуша, не скоро. Днем я улетаю в Нью-Йорк, оттуда в Лондон, а потом в Женеву. Дела!– Хорошие города ты выбрал для своих дел. Новая книга, что ли?Он объяснил. – Тут такая темная история, я только-только начинаю разбираться. Я ловлю пропавшего наследника или наследницу – состояния, которое до сих пор остается загадкой, – сказал он, смеясь.– Ну и что? – спросила она. – Какое дело до этого наследникам? Их, наверно, интересуют ее деньги, а не то, откуда они появились.Майк опять засмеялся.– Во всяком случае, я еду в Европу, чтобы во всем разобраться.– Ну что ж, удачи тебе, сынок. Приезжай ко мне, когда вернешься, ладно?Майк колебался.– Тетя Марта?– Да? В чем дело, Майк? Я вижу, как Милли Хатчинс идет по тропинке – она идет к обеду… ничего, дверь открыта, она войдет сама.– Тетя Марта, я встретил девушку… здесь, в Лос-Анджелесе, – на другом конце провода было молчание, и он поспешил продолжить, – я имел в виду, что едва знаю ее. Я видел ее всего один раз, но… в ней что-то есть…– Господи, спасибо тебе за это! – воскликнула тетя Марта, смеясь. – Привези ее с собой сюда, когда соберешься приехать.Он усмехнулся с облегчением; он не знал, почему заговорил об этом, но ощутил спокойствие, когда выразил свои чувства словами.– Я подумаю об этом, – ответил он весело, прежде чем она повесила трубку.Все еще улыбаясь, он посмотрел на чемодан, лежавший на кровати. Что ж, пора укладываться. Самолет вылетает через два часа – ему лучше поторопиться. Его заметки о Поппи Мэллори, сделанные при помощи дневников Розалии и Энджел, лежали на столе. Он встал и подошел к ним, глядя в задумчивости на исписанные листки. Это забавно, но он чувствовал такую же нежность к Поппи, как и к Лорен, и, Бог свидетель, обе они заслуживали сочувствия. ГЛАВА 17 1886, Калифорния Ник рассматривал маленькую рыжеволосую девочку, стоявшую у кассы кондитерского магазина мистера Прайса. Она сосредоточенно кусала губы, разглядывая блестящие баночки с анисовыми шариками и карамельками. Ошибки быть не могло – это была дочка Джэба Мэллори; она была похожа на него, как две капли воды.– Два пакетика лакричных конфет и баночку анисовых шариков, пожалуйста, – сказала малышка, протягивая руку с монетками.– Не хватает одного цента, девочка, – улыбнулась миссис Прайс. – Боюсь, тебе придется выбрать что-нибудь другое.– Позвольте мне, – Ник положил недостающий цент на тарелочку. Поппи посмотрела на него изумленно.– Но как я смогу вернуть вам, – спросила она с сомнением. – Я вас не знаю.– Но я знаю тебя – и я знал твою маму, – ответил Ник, улыбаясь. – Тебя зовут Поппи, ведь так?Она улыбнулась ему в ответ.– Откуда вы знаете?– Ты выглядишь совсем как… Ник – заколебался – ему не хотелось упоминать Джэба. – У твоей мамы тоже были рыжие волосы, – закончил он.– Правда? Я похожа на нее? – ее глаза округлились от приятного удивления. – Никто никогда не говорил мне, что у моей мамы были рыжие волосы!Ник нахмурился, когда услышал, что она сказала.– А как вас зовут? – спросила Поппи.– Ник Констант.Она разразилась смехом.– Но у меня была деревянная лошадка по имени Ник. Папа назвал ее так потому, что у него был друг, который… – она внезапно она закрыла рот ладошкой; ведь она не может сказать ему, что папа называл его безмозглым жеребцом. – О, это был очень красивый конь, – добавила она извиняющимся тоном, – и я очень люблю его. Он в Сан-Франциско.Она неуверенно стояла у кассы, пока Ник делал кое-какие покупки, и миссис Прайс упаковывала их в бумажные мешочки.– Для кого эти конфеты? – спросила Поппи, запустив свою ручку в пакетик с карамельками.– Это – подарки для моей дочурки, Энджел.– Энджел! – она нахмурилась. – Какое забавное имя. Сколько ей лет?– Столько, сколько и тебе – шесть, – он улыбнулся, беря мешочки.– Я не знаю ни одной девочки моего возраста, – сказала Поппи важно. – Я знаю только взрослых леди.Ник вздохнул.– В Санта-Барбаре много-много маленьких девочек. Может, ты познакомишься с ними.– Может, я познакомлюсь с Энджел, – сказала Поппи с надеждой, потом ее лицо омрачилось. – Но я знаю, что этого не будет. В отеле Арлингтон нет детей, и не думаю, что они появятся в доме Мэллори. Но, как бы там ни было, папа сказал, что купит мне настоящего собственного пони.Ее легкая улыбка и яркие голубые глаза были совсем как у Джэба. Нику стало больно, и он отвернулся.– Хорошо, Поппи, – сказал он, выходя в деревянный портик.Она взволнованно побежала за ним.– Мистер Констант, – позвала она. – Но я действительно хочу познакомиться с какой-нибудь маленькой девочкой.Ее грустный взгляд больно задел его, и Ник снова стал мысленно проклинать Джэба за то, что он делает с бедным ребенком.– Посмотрим, – улыбнулся он Поппи, прощаясь с ней.– Рада была встретиться с вами, мистер Констант, – проговорила Поппи скорбно, перегнувшись через перила и провожая его взглядом.Ниже по улице, в винной лавке Гокса, Ник услышал подробный рассказ о финансовом крахе Джэба от человека, только что сошедшего с парома. И еще до конца дня вся Санта-Барбара знала об этом. Это только укрепило их во мнении, что Джэб Мэллори был паршивой овцой.– Этого не может быть, – выдохнула Розалия, ужаснувшись, когда выслушала рассказ Ника. – Как он мог потерять все свое состояние? Он вернулся из Монте Карло с миллионами!– Джэб может спустить миллион так быстро, что ты и глазом моргнуть не успеешь, – ответил Ник, пожав плечами. – Он – эгоистичный человек. Мир должен вращаться вокруг него и его потребностей. Тебе не кажется, что он похож на ребенка, Розалия? Когда он что-нибудь хочет, он хочет этого немедленно – и все ставит на карту. Ему неважно, сколько это стоит и кого это заденет, ранит, кому это повредит.Наливая себе бренди из графина, который он взял из кухонного шкафчика, он смотрел на нее мрачно.– У Поппи – его глаза, ты понимаешь… И его улыбка. Не может быть никакой ошибки, чья она дочь. Она – славный малыш, Розалия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46