Ассортимент, закажу еще
Тихие шаркающие шаги послышались вдалеке из мраморного коридора. Попугай встряхнул головой и увидел, как повернулась дверная ручка и вошла Фьяметта, неся расписной столик семнадцатого века, на котором лежал поднос с завтраком. Усталые полузакрытые глаза птицы наблюдали, как пожилая женщина раздвинула белоснежные полузадернутые занавески кровати, и резные столбики вспыхнули неожиданным буйством красок, добавив праздничности убранству из цветов и шпалер, которым было более двух веков.– Ария, – позвала она, слегка потряся девушку за плечо. – Проснись!Ее голос звучал сегодня по-иному: он был взволнованным, и попугай потерся клювом о золотое кольцо и расправил крылья.– Уходи, Фьяметта, – ответил сонный голос Арии. – Я не хочу просыпаться.– Но уже пора вставать, сегодня твой день рождения! – голос пожилой женщины дрожал от радостного возбуждения, когда Ария беспокойно потянулась.– Именно поэтому я и не хочу просыпаться, – пробормотала Ария в подушку. – Пожалуйста, уйди и дай мне поспать.– Хорошенькие слова я слышу! – Фьяметта задернула назад занавески.– Мне холодно, – простонала Ария, натягивая одеяло на плечи. – Ах, прошу тебя, уходи, Фьяметта, и оставь меня одну с моим горем.Пожилая женщина смотрела на нее со смесью нежности и жалости. Она не переставала удивляться красоте Арии, в особенности потому, что ребенком ее нельзя было назвать даже хорошенькой. Ее необыкновенная худоба в сочетании с большими голубыми глазами и густой бахромой длинных загибающихся ресниц, которые бросали тень на ее маленькое личико, придавали ей вид беспризорника, которого плохо кормили. Много раз сердце Фьяметты замирало, когда она видела, как ее питомица карабкается по деревьям с ловкостью обезьянки или лазает по скалистым уступам, окружающим бурную речушку, пересекавшую парк в окрестностях вилла д'Оро. Но хрупкость Арии была обманчивой. Она была сильной, как бык, думала Фьяметта с гордостью, и грациозной и легкой, как газель. Были такие, которые сравнивали внешность Арии с молодой Одри Хепберн, другие же спорили с ними и говорили, что она обладает красотой Грэйс Кэлли. Пусть себе, думала Фьяметта. Она-то знала, что Ария была не похожа ни на кого – только на саму себя. Она была неповторимой.Фьяметта заботливо поправила подушки под спиной Арии, когда девушка наконец села в постели.– Вот так-то лучше, – сказала Фьяметта, когда Ария обняла ее худыми руками за шею и поцеловала с любовью в обе щеки.– Доброе утро, Фьяметта, – проговорила Ария и улыбка осветила ее лицо. – Что за суматоха? Я не завтракала в постели со времен, когда у меня воспалялись гланды – мне тогда было двенадцать лет!Она улыбалась, но глаза ее были грустными. Попугай забегал на жердочке, стараясь привлечь ее внимание.– Лючи, caro, Caro, cara (ит.) – дорогой, дорогая.
– позвала Ария. – Иди сюда. Попугай вспорхнул со своей жердочки на стол, оттуда на туалетный столик, приближаясь к Арии короткими перелетами.– Бедный Лючи, – проговорила Ария грустно. – Думаю, все мы чувствуем наши годы сегодня утром, ведь так?Он перелетел на ее протянутую руку, осторожно перебрался на плечо, где и устроился около щеки девушки, нежно ущипнув ее за ухо. В его горле что-то тихо клокотало.Поднос с завтраком был покрыт белоснежной салфеткой, обшитой великолепным венецианским кружевом. На ней стоял искрящийся хрустальный бокал с апельсиновым соком, корзиночка со свежеиспеченными булочками, масленка с мягким желтым маслом, и вазочка с алым джемом, приготовленным Фьяметтой из спелой земляники, росшей на холмах возле вилла д'Оро. Аккуратно сложенная газета лежала около красивой бело-голубой тарелки – последней, оставшейся от великолепного сервиза, изготовленного для баронессы Марины Ринарди сто пятьдесят лет назад.Рука Фьяметты задрожала, когда она взяла газету.– Прочти это, cara, – воскликнула она. – Вот здесь, скорее!Удивленная Ария взяла у нее из рук газету.– Но ЧТО Я должна прочесть?.. Что может быть в этой газете? Замшелые слухи? Хотя… кто-нибудь умер? – она покраснела, устыдившись нотки надежды, которая закралась в ее голос.– Не тот, о ком ты думаешь. Но… да, – палец Фьяметты указывал на нижний угол газетного листа. Объявление о розыске наследников Поппи Мэллори, обведенное двойной черной рамкой, бросалось в глаза.– Ну и что? – сказала Ария, слегка озадаченная.– Но это же Поппи! – воскликнула Фьяметта. – Поппи Мэллори!.. Разве ты не понимаешь? Ты, наверно, наследница, Ария. Это – ты!Ария прочла объявление, и только теперь в ее душе зародилась надежда. А что, если это – правда? Вдруг она и впрямь наследница? Это поможет ей избежать судьбы, которая нависла над ней, как дамоклов меч.Прошло уже шесть месяцев, как ее мать сказала, что им надо ограничивать себя во всем, что семья Ринарди полностью исчерпала все свои кредиты – денег больше взять неоткуда, и она ожидает, что Ария исполнит свой долг перед семьей и выйдет замуж за богатого человека, которого выбрала для нее мать – за Энтони Карральдо.От этого имени по спине Арии пробежала дрожь, и она в ужасе смотрела на мать во все глаза. Ария знала о слухах, ходивших о Карральдо, хотя никто не знал ничего наверняка, и никогда не пытался узнать. Ее мать сказала девушке, что ей не следует верить этой чепухе, – это просто болтовня людей, которые завидуют его богатству и успеху.– Подумай, девочка, – говорила она Арии. – Разве мог бы он быть лучшим другом твоего отца, если бы все это было правдой?Действительно, это странно, думала Ария, что Карральдо был лучшим другом отца. По-своему он всегда был с ними – тень, которая держалась на расстоянии… она даже помнила, как держала его за руку на похоронах отца.– Не беспокойся, – сказала Франческа. – Он обещал, что будет хорошо заботиться о тебе. У тебя будет все, что женщина только может пожелать.– Да, женщина, подобная тебе! – парировала Ария, слезы текли из ее глаз.Ее мать только рассмеялась – легкий, звенящий, безрадостный звук.– Мне всегда казалось, что Карральдо дожидался, когда ты подрастешь, – сказала она.Конечно, Ария отказалась выполнить ее волю; она бушевала, плакала, протестовала, говоря, что сейчас – не средние века, и матери не могут выдавать своих дочерей замуж за кого им вздумается… она убежит из дома неважно куда… только подальше от Карральдо. Но мать остановила весь этот бурный поток отчаянья одним простым предложением.– Если ты откажешься повиноваться мне, – сказала она ледяным тоном, – я не знаю, что я сделаю!Ария замерла, смотря в ужасе в ее прозрачные голубые глаза. Потом Франческа Ринарди просто вышла из комнаты и оставила дочь наедине с ее мыслями.Ария поняла угрозу Франчески. Она знала, что та способна убить себя. Для женщины, подобной ее матери, мир без роскоши, которую она считала жизненной необходимостью, был миром, в котором не стоит жить вообще. Испуганная, Ария понимала, что Франческа не оставляла ей выбора.И сегодня был день ее восемнадцатилетия – день, когда она должна была быть помолвлена с Энтони Карральдо. Ария вновь внимательно посмотрела на объявление о неизвестном наследнике Поппи Мэллори.– Поппи… – прошептала она с надеждой. – Ты пришла спасти меня? Я даже не знаю, кем ты была – только твое имя. Поппи…– Поппи, – повторил Лючи. – Поппи, Поппи, cara, Поппи, chйrie, Chйrie (фр.) – дорогая.
Поппи дорогая.Они уставились на него в изумлении, когда он вспорхнул обратно на жердочку.– Поппи, – позвал он опять, на этот раз более четко, словно привыкая к звукам имени, которое так давно не произносил и которое напомнило ему о его прежней хозяйке.– Лючи! – закричала радостно Ария. – Ну, конечно! Ты знал Поппи. Ты знал о ней все!Глаза Арии широко раскрылись, когда она осознала, что знал попугай.– И, – добавила она спокойно, – ты знаешь, кто настоящий наследник Поппи.Было половина шестого утра. Блестящий черный «Гольфстрим-3» Энтони Карральдо, с хорошо различимой эмблемой на борту, изображавшей ворона в золотом кольце, дожидался его на взлетной полосе миланского аэропорта Мальпенса. Вскоре мягко подкатил длинный черный «мерседес», его дымчато-серые окна скрывали сидящего внутри пассажира. Стюард, ожидавший у ступенек в самолет, подался вперед. Он знал, что Карральдо выскочит из машины, прежде чем шофер успеет снять руку с руля. Поэтому он бросился открывать дверь перед хозяином.Карральдо быстро взбежал по ступенькам в самолет.– Доброе утро, Энрико, – сказал он, приветливо кивнув.– Доброе утро, сэр, – ответил стюард. – Командир готов взлететь, как только Вы пожелаете.Карральдо кивнул.– Ну что ж, тогда в путь.Не взглянув больше на стюарда, он сел и откинулся в кресле, взяв из пачки первую попавшуюся газету из тех, которые он обычно читал по утрам. В ту же минуту они взлетели. Карральдо открыл номер «Иль Джорно». Появился Энрико с серебряным подносом, на котором стоял кофейник. Стюард тихо налил хозяину кофе – он привык к его молчанию. Он знал, что Карральдо использовал каждую минуту дня, чтобы работать; даже теперь он будет изучать состояние дел на бирже и на рынке произведений искусства. Казалось, он готов был запустить свои зубы в любой кусок пирога, который только существовал.Поблагодарив кивком, Карральдо стал потягивать кофе. Это была смесь из различных превосходных сортов кофе, изготовленная специально для него в Париже – крепкий темный напиток, и очень дорогой. Он всегда приводил его в чувство, давал ясность мыслей, независимо от того, сколько времени было на часах: час, два часа ночи или пять утра. Но сегодняшним утром он едва ли нуждался в нем. Объявление, обведенное жирной черной рамкой, взрывалось в глазах, словно маленькая бомба.Поппи Мэллори. Он уставился на газетный лист, словно пронзенный электрическим током. Разряд настиг его из прошлого. Это имя заставило его мысленно путешествовать во времени. Оно принадлежало женщине, которую он даже никогда не видел. Но он знал, что эти два слова могут иметь сокрушительный эффект для его будущего.Энтони Карральдо было пятьдесят один. Он был среднего роста, с узким, но мускулистым торсом. Его оливковая кожа была холеной кожей очень богатого человека. Худощавое лицо имело ясно очерченные скулы, высокий лоб и нос античных римских статуй. Карральдо не смотрелся бы чужеродным в тоге на ступеньках римского сената во времена Цезаря, но, конечно, он носил превосходно сшитые костюмы – кремовые льняные летом и темно-синие с иголочки зимой, всегда с однотонными голубыми рубашками из лучшего исландского хлопка. Для такого делового человека его ботинки были слегка эксцентричными – от Вэстонз из Парижа, украшенные кисточками, но его галстуки были безупречны. Они были сшиты из изысканного итальянского шелка. У него был твердый рот, который редко улыбался, говорил он размеренным голосом – словно каждая фраза была хорошо обдумана заранее. Руки были изящной формы, с хорошо ухоженными ногтями. Неброские часы из платины ручной работы были единственным украшением, которое он себе позволял, – из практических соображений, а не из тщеславия.Словом, Карральдо выглядел так, как он и должен был выглядеть – богатым, утонченным и образованным человеком. За прошедшие тридцать пять лет он добился успеха в делах, связанных с искусством, он также слыл филантропом, вкладывая много денег в покровительство своим трем самым любимым увлечениям: опере, музыке, живописи.Карральдо путешествовал по свету на своем собственном самолете – заключал крупные сделки, касающиеся произведений искусства. Он владел роскошной виллой начала века среди холмов около Портофино, большим особняком на виа Микеланджело Буонаротти в Милане и старинным, но прекрасно отреставрированным палаццо в Венеции. Он также имел дом на площади Бэлгрейв в Лондоне и постоянно снимал для себя дорогостоящий номер в отеле Пьер в Нью-Йорке. В каждой из этих его резиденций было в избытке произведений живописи, скульптуры и других сокровищ искусства, и все содержалось в образцовом порядке.Но существовал еще один дом, о котором не знал никто – большая, довольно неказистая вилла под Неаполем, которую он неизменно посещал раз в месяц. Он оставался там ровно на два дня и две ночи, а затем возвращался к своей обычной жизни в Милане.Карральдо не был любителем вечеринок и светских приемов, тем не менее его можно было видеть везде, где происходило что-нибудь важное в международной, общественной, и, в особенности, культурной жизни. Он посещал фестиваль в Сполето и Биеннале в Венеции. Четыре или пять раз в году он развлекался с блеском в своих собственных резиденциях – бал-маскарад в Венеции, летний званый вечер для друзей на вилле в Портофино, торжественный обед для заядлых оперных театралов в Милане. Если не считать этих обязательных развлечений, его частная жизнь была действительно частной. Но о нем шептались в бесчисленных барах и кафе по всему миру.Ходили слухи, что за его респектабельной внешностью скрываются тысячи секретов, что его деньги были нажиты не только благодаря его прекрасной осведомленности в вопросах продажи и покупки произведений искусства. Что были и другие, страшные, дела, с помощью которых он увеличил свой счет в швейцарском банке на многие миллионы. И, несмотря на свой сдержанный и благовоспитанный вид, его интимный аппетит был ненасытным.Поговаривали, что Карральдо был словно отлит из стали – после своих бдений всю ночь напролет он прекрасно владел собой, тогда как его спутники были совершенно выжаты. И еще – будто бы он любил грубый секс. Оргии, утверждали слухи, длившиеся неделями, разнузданные попойки и разврат со всеми мыслимыми и немыслимыми пороками и извращениями… Но Карральдо, учтивый, с легкой, неуловимой любезной улыбкой, был равнодушен к слухам, и никто никогда не отказывался от его приглашений на званые вечера. Единственный человек, которому он когда-либо доверял, был его лучший друг Паоло Ринарди, но Паоло трагически погиб четырнадцать лет назад, и не было теперь никого, кто бы знал наверняка, как Энтони Карральдо добился такого головокружительного успеха, и кем и чем он был на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– позвала Ария. – Иди сюда. Попугай вспорхнул со своей жердочки на стол, оттуда на туалетный столик, приближаясь к Арии короткими перелетами.– Бедный Лючи, – проговорила Ария грустно. – Думаю, все мы чувствуем наши годы сегодня утром, ведь так?Он перелетел на ее протянутую руку, осторожно перебрался на плечо, где и устроился около щеки девушки, нежно ущипнув ее за ухо. В его горле что-то тихо клокотало.Поднос с завтраком был покрыт белоснежной салфеткой, обшитой великолепным венецианским кружевом. На ней стоял искрящийся хрустальный бокал с апельсиновым соком, корзиночка со свежеиспеченными булочками, масленка с мягким желтым маслом, и вазочка с алым джемом, приготовленным Фьяметтой из спелой земляники, росшей на холмах возле вилла д'Оро. Аккуратно сложенная газета лежала около красивой бело-голубой тарелки – последней, оставшейся от великолепного сервиза, изготовленного для баронессы Марины Ринарди сто пятьдесят лет назад.Рука Фьяметты задрожала, когда она взяла газету.– Прочти это, cara, – воскликнула она. – Вот здесь, скорее!Удивленная Ария взяла у нее из рук газету.– Но ЧТО Я должна прочесть?.. Что может быть в этой газете? Замшелые слухи? Хотя… кто-нибудь умер? – она покраснела, устыдившись нотки надежды, которая закралась в ее голос.– Не тот, о ком ты думаешь. Но… да, – палец Фьяметты указывал на нижний угол газетного листа. Объявление о розыске наследников Поппи Мэллори, обведенное двойной черной рамкой, бросалось в глаза.– Ну и что? – сказала Ария, слегка озадаченная.– Но это же Поппи! – воскликнула Фьяметта. – Поппи Мэллори!.. Разве ты не понимаешь? Ты, наверно, наследница, Ария. Это – ты!Ария прочла объявление, и только теперь в ее душе зародилась надежда. А что, если это – правда? Вдруг она и впрямь наследница? Это поможет ей избежать судьбы, которая нависла над ней, как дамоклов меч.Прошло уже шесть месяцев, как ее мать сказала, что им надо ограничивать себя во всем, что семья Ринарди полностью исчерпала все свои кредиты – денег больше взять неоткуда, и она ожидает, что Ария исполнит свой долг перед семьей и выйдет замуж за богатого человека, которого выбрала для нее мать – за Энтони Карральдо.От этого имени по спине Арии пробежала дрожь, и она в ужасе смотрела на мать во все глаза. Ария знала о слухах, ходивших о Карральдо, хотя никто не знал ничего наверняка, и никогда не пытался узнать. Ее мать сказала девушке, что ей не следует верить этой чепухе, – это просто болтовня людей, которые завидуют его богатству и успеху.– Подумай, девочка, – говорила она Арии. – Разве мог бы он быть лучшим другом твоего отца, если бы все это было правдой?Действительно, это странно, думала Ария, что Карральдо был лучшим другом отца. По-своему он всегда был с ними – тень, которая держалась на расстоянии… она даже помнила, как держала его за руку на похоронах отца.– Не беспокойся, – сказала Франческа. – Он обещал, что будет хорошо заботиться о тебе. У тебя будет все, что женщина только может пожелать.– Да, женщина, подобная тебе! – парировала Ария, слезы текли из ее глаз.Ее мать только рассмеялась – легкий, звенящий, безрадостный звук.– Мне всегда казалось, что Карральдо дожидался, когда ты подрастешь, – сказала она.Конечно, Ария отказалась выполнить ее волю; она бушевала, плакала, протестовала, говоря, что сейчас – не средние века, и матери не могут выдавать своих дочерей замуж за кого им вздумается… она убежит из дома неважно куда… только подальше от Карральдо. Но мать остановила весь этот бурный поток отчаянья одним простым предложением.– Если ты откажешься повиноваться мне, – сказала она ледяным тоном, – я не знаю, что я сделаю!Ария замерла, смотря в ужасе в ее прозрачные голубые глаза. Потом Франческа Ринарди просто вышла из комнаты и оставила дочь наедине с ее мыслями.Ария поняла угрозу Франчески. Она знала, что та способна убить себя. Для женщины, подобной ее матери, мир без роскоши, которую она считала жизненной необходимостью, был миром, в котором не стоит жить вообще. Испуганная, Ария понимала, что Франческа не оставляла ей выбора.И сегодня был день ее восемнадцатилетия – день, когда она должна была быть помолвлена с Энтони Карральдо. Ария вновь внимательно посмотрела на объявление о неизвестном наследнике Поппи Мэллори.– Поппи… – прошептала она с надеждой. – Ты пришла спасти меня? Я даже не знаю, кем ты была – только твое имя. Поппи…– Поппи, – повторил Лючи. – Поппи, Поппи, cara, Поппи, chйrie, Chйrie (фр.) – дорогая.
Поппи дорогая.Они уставились на него в изумлении, когда он вспорхнул обратно на жердочку.– Поппи, – позвал он опять, на этот раз более четко, словно привыкая к звукам имени, которое так давно не произносил и которое напомнило ему о его прежней хозяйке.– Лючи! – закричала радостно Ария. – Ну, конечно! Ты знал Поппи. Ты знал о ней все!Глаза Арии широко раскрылись, когда она осознала, что знал попугай.– И, – добавила она спокойно, – ты знаешь, кто настоящий наследник Поппи.Было половина шестого утра. Блестящий черный «Гольфстрим-3» Энтони Карральдо, с хорошо различимой эмблемой на борту, изображавшей ворона в золотом кольце, дожидался его на взлетной полосе миланского аэропорта Мальпенса. Вскоре мягко подкатил длинный черный «мерседес», его дымчато-серые окна скрывали сидящего внутри пассажира. Стюард, ожидавший у ступенек в самолет, подался вперед. Он знал, что Карральдо выскочит из машины, прежде чем шофер успеет снять руку с руля. Поэтому он бросился открывать дверь перед хозяином.Карральдо быстро взбежал по ступенькам в самолет.– Доброе утро, Энрико, – сказал он, приветливо кивнув.– Доброе утро, сэр, – ответил стюард. – Командир готов взлететь, как только Вы пожелаете.Карральдо кивнул.– Ну что ж, тогда в путь.Не взглянув больше на стюарда, он сел и откинулся в кресле, взяв из пачки первую попавшуюся газету из тех, которые он обычно читал по утрам. В ту же минуту они взлетели. Карральдо открыл номер «Иль Джорно». Появился Энрико с серебряным подносом, на котором стоял кофейник. Стюард тихо налил хозяину кофе – он привык к его молчанию. Он знал, что Карральдо использовал каждую минуту дня, чтобы работать; даже теперь он будет изучать состояние дел на бирже и на рынке произведений искусства. Казалось, он готов был запустить свои зубы в любой кусок пирога, который только существовал.Поблагодарив кивком, Карральдо стал потягивать кофе. Это была смесь из различных превосходных сортов кофе, изготовленная специально для него в Париже – крепкий темный напиток, и очень дорогой. Он всегда приводил его в чувство, давал ясность мыслей, независимо от того, сколько времени было на часах: час, два часа ночи или пять утра. Но сегодняшним утром он едва ли нуждался в нем. Объявление, обведенное жирной черной рамкой, взрывалось в глазах, словно маленькая бомба.Поппи Мэллори. Он уставился на газетный лист, словно пронзенный электрическим током. Разряд настиг его из прошлого. Это имя заставило его мысленно путешествовать во времени. Оно принадлежало женщине, которую он даже никогда не видел. Но он знал, что эти два слова могут иметь сокрушительный эффект для его будущего.Энтони Карральдо было пятьдесят один. Он был среднего роста, с узким, но мускулистым торсом. Его оливковая кожа была холеной кожей очень богатого человека. Худощавое лицо имело ясно очерченные скулы, высокий лоб и нос античных римских статуй. Карральдо не смотрелся бы чужеродным в тоге на ступеньках римского сената во времена Цезаря, но, конечно, он носил превосходно сшитые костюмы – кремовые льняные летом и темно-синие с иголочки зимой, всегда с однотонными голубыми рубашками из лучшего исландского хлопка. Для такого делового человека его ботинки были слегка эксцентричными – от Вэстонз из Парижа, украшенные кисточками, но его галстуки были безупречны. Они были сшиты из изысканного итальянского шелка. У него был твердый рот, который редко улыбался, говорил он размеренным голосом – словно каждая фраза была хорошо обдумана заранее. Руки были изящной формы, с хорошо ухоженными ногтями. Неброские часы из платины ручной работы были единственным украшением, которое он себе позволял, – из практических соображений, а не из тщеславия.Словом, Карральдо выглядел так, как он и должен был выглядеть – богатым, утонченным и образованным человеком. За прошедшие тридцать пять лет он добился успеха в делах, связанных с искусством, он также слыл филантропом, вкладывая много денег в покровительство своим трем самым любимым увлечениям: опере, музыке, живописи.Карральдо путешествовал по свету на своем собственном самолете – заключал крупные сделки, касающиеся произведений искусства. Он владел роскошной виллой начала века среди холмов около Портофино, большим особняком на виа Микеланджело Буонаротти в Милане и старинным, но прекрасно отреставрированным палаццо в Венеции. Он также имел дом на площади Бэлгрейв в Лондоне и постоянно снимал для себя дорогостоящий номер в отеле Пьер в Нью-Йорке. В каждой из этих его резиденций было в избытке произведений живописи, скульптуры и других сокровищ искусства, и все содержалось в образцовом порядке.Но существовал еще один дом, о котором не знал никто – большая, довольно неказистая вилла под Неаполем, которую он неизменно посещал раз в месяц. Он оставался там ровно на два дня и две ночи, а затем возвращался к своей обычной жизни в Милане.Карральдо не был любителем вечеринок и светских приемов, тем не менее его можно было видеть везде, где происходило что-нибудь важное в международной, общественной, и, в особенности, культурной жизни. Он посещал фестиваль в Сполето и Биеннале в Венеции. Четыре или пять раз в году он развлекался с блеском в своих собственных резиденциях – бал-маскарад в Венеции, летний званый вечер для друзей на вилле в Портофино, торжественный обед для заядлых оперных театралов в Милане. Если не считать этих обязательных развлечений, его частная жизнь была действительно частной. Но о нем шептались в бесчисленных барах и кафе по всему миру.Ходили слухи, что за его респектабельной внешностью скрываются тысячи секретов, что его деньги были нажиты не только благодаря его прекрасной осведомленности в вопросах продажи и покупки произведений искусства. Что были и другие, страшные, дела, с помощью которых он увеличил свой счет в швейцарском банке на многие миллионы. И, несмотря на свой сдержанный и благовоспитанный вид, его интимный аппетит был ненасытным.Поговаривали, что Карральдо был словно отлит из стали – после своих бдений всю ночь напролет он прекрасно владел собой, тогда как его спутники были совершенно выжаты. И еще – будто бы он любил грубый секс. Оргии, утверждали слухи, длившиеся неделями, разнузданные попойки и разврат со всеми мыслимыми и немыслимыми пороками и извращениями… Но Карральдо, учтивый, с легкой, неуловимой любезной улыбкой, был равнодушен к слухам, и никто никогда не отказывался от его приглашений на званые вечера. Единственный человек, которому он когда-либо доверял, был его лучший друг Паоло Ринарди, но Паоло трагически погиб четырнадцать лет назад, и не было теперь никого, кто бы знал наверняка, как Энтони Карральдо добился такого головокружительного успеха, и кем и чем он был на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46