они выглядели даже не женщ
инами, а непреклонными идолами, этакие гиганты секса, способные опустоши
ть жертву до донышка одним движением ягодиц. Я смотрела на них не без восх
ищения, спрашивая себя, а что бы мне в свое время не выбрать эту стезю, что б
ы мне не стать подстилкой, пропитанной спермой, на которой мужчины, вне за
висимости от возраста и общественного положения, сладострастно похрюк
ивая, утоляют свою плоть? Стражи порядка с автоматами наперевес и те каза
лись безоружными перед этими труженицами на ниве греха, торгующими обле
гчением по сходной цене. Перевязанные, отмытые и зашитые, девушки еще пос
идели с медсестрами, выпили по стаканчику, покуривая американские сигар
еты в длинных перламутровых мундштуках и громко смеясь, после чего отбыл
и на работу.
В общем, ночь прошла, ничего особенного не произошло, роскошные бюс
ты и взвинченные нервы не в счет. Гроза наконец разразилась и смыла после
дние остатки моего бунтарского настроения. Ливень, пенистый, как пиво, ст
еной обрушился на остров Сите, измочалил кроны деревьев, обломал на крыш
ах телевизионные антенны и дымоходы, похожие на выпавшие зубные протезы
. Я слонялась по больнице, стараясь не сталкиваться с полицейскими в штат
ском и все надеясь, что вот сейчас, из-за этого поворота, из-за той двери по
явится мой больной и я снова услышу его шелестящий голос и его, только его
слова. Он предал меня, и мне было обидно; все теперь казалось не важным, кро
ме его незаконченной исповеди. За эти неполные двое суток как бы сместил
ся мой центр тяжести, и каждый из персонажей его рассказа был для меня жив
ее и ближе окружавших меня людей. Мне не хотелось подниматься к себе, ложи
ться в кровать, где не было больше Аиды. Рассвет я встретила на шестом этаж
е, облокотясь на мокрый еще парапет внешней галереи, выходившей в сад, Ц
отсюда открывался вид на площадь Мобер и холм Святой Женевьевы. Блестящи
е от воды крыши громоздились друг на друга, будто перевернутые лодки, Ц м
оре отхлынуло, и они остались кверху килем на песчаном берегу. Моросило, с
тало прохладнее, Эйфелева башня в тумане напоминала кофейный пломбир. Я
заснула прямо на ступеньках; здоровенный котяра, мерцая светлыми в блест
ках глазищами, задрав восклицательным знаком хвост, пришел и примостилс
я ко мне под бочок. Нам обоим не хватало тепла и ласки.
В половине восьмого мое дежурство закончилось. Я попрощалась со вс
еми, зная, что никто здесь не будет обо мне скучать. Я чувствовала, что смеш
на: надо же было до такой степени выйти из колеи. Ну что Ц ехать сейчас же в
Антиб к Фердинанду, лететь на крыльях истерики и сказать ему прямо, что вс
е кончено? Но я терпеть не могу сцен. Иных женщин как магнитом тянет к блаж
ным. Они и любят-то не человека, а постоянное ощущение неуверенности, им в
кайф игры на краю пропасти.
Я бродила по грязной и замусоренной паперти Ц ночной ливень переп
олнил водостоки, выплеснул на асфальт всякую дрянь. Разбитая, с пустой го
ловой, я была на той грани усталости, когда забываешь, что ты вообще живешь
. Наверно, меня принимали за бродяжку: сумка болтается на плече незастегн
утая, косметика размазана. Дисциплинированные отряды туристов уже стек
ались к собору, дружно, как по команде, наводили объективы на фасад. Кто в ш
ортах, кто в бермудах, они решительно шли на штурм святых мест с камерами н
аизготовку, мечтая застать Господа Бога врасплох. Турист не верит своим
глазам, пока не запечатлеет увиденное на пленке.
Я прошлась немного по набережной, обходя лужи мочи и экскременты. В
оды Сены, маслянистые, даже липкие на взгляд, плескались об опоры мостов, о
т вони впору было задохнуться. В Париже всегда кому-нибудь да приспичит с
делать содержимое своих кишок общим достоянием: ох уж эта клоака в изыск
анном прикиде, Город-светоч, родина коммунизма в виде общего сортира. Я шл
а под мостами, где на картонках или завернувшись в какие-то грязные одеял
а спали те самые бедолаги, что приходили за помощью в больницу. Вообще-то
мне их будет не хватать. Я зашла в первое попавшееся кафе, заказала кофе с
молоком и рогалик. Теплый ветерок ласково гладил кожу. Заливались птицы,
выводя немыслимые симфонии своими крошечными горлышками, листва полни
лась их трелями, а когда они вспархивали стайкой, то казалось, дерево взле
тает вместе с ними. Поливальные машины частыми струями орошали мостовую
, и было приятно вдыхать запах мокрого асфальта.
За восемь лет в столице я так ни разу и не побывала в соборе Парижско
й Богоматери: для меня он всегда был мавзолеем, памятником из путеводите
лей, экспонатом огромного всемирного музея. Лично я не люблю общепризнан
ных шедевров. Но в то утро кое-что в знакомой картине заставило меня остан
овиться. Собор подновляли, вся верхняя часть была в лесах, брезентовые по
лотнища громко и как-то театрально хлопали на ветру. Спеленатые башни вы
глядели до странного непрочными, беззащитными под натиском времени. Даж
е бесы, злобные химеры, горгульи были не более чем детскими фантазиями ря
дом с тем, что приходилось видеть мне за один только день приема. Я поняла,
что не могу уйти с острова, не зайдя хоть ненадолго в собор.
Он заворожил меня, едва я переступила порог: внутри показалось чер
но, как в подземелье, меня обступили колонны, я шла будто по лесу среди выс
оченных стволов. Я осмотрела центральный неф, оба боковых, клирос, мало чт
о понимая в этой архитектуре. Розетки-витражи казались мне зашифрованны
ми посланиями, в которых каждый цвет, каждый штрих обозначали символы, по
нятные лишь посвященным. Вопреки тому, что я думала раньше, в соборе не был
о помпезно, скорее интимно. Он был так огромен, что каждый мог чувствовать
себя вольготно, и даже гомон толпы замирал, теряясь в вышине. Я выбрала тих
ий уголок, присела на стул в середине ряда и, закрыв глаза, вдохнула запахи
ладана, сырого камня и старого дерева. Горели свечи, каждый язычок пламен
и был окружен нимбом. Статуи святых в нишах, казалось, кивали мне. Что, дума
ют, так я и уверовала? Зря стараетесь, господа, я здесь просто отдыхаю. Мужч
ины в черном суетились у алтаря, переставляли цветы, золотые и серебряны
е вещицы, что-то наливали в чаши. Склонив голову на руки, молились несколь
ко старух. Я сидела, закрыв глаза, едва дыша. Очищалась от ночных мерзостей
.
И тут за моей спиной прошелестело:
Ц Доктор Аячи, не оборачивайтесь, пожалуйста.
Я вздрогнула Ц уж не ангел ли слетел ко мне так скоро?
Ц Бенжамен?
Ц Я сижу позади вас.
Ц Как вы…
Ц Я подкараулил вас утром, когда вы выходили из больницы, и пошел з
а вами.
Ц Почему же вы вчера ушли, не дождавшись меня, даже записки не оста
вили?
Ц Струхнул, знаете: я ведь слишком много вам сказал. Испугался, что
вы донесете на меня в полицию.
Ц В полицию? Ц Я обиделась. Ц Да как вы могли такое подумать?

Ц Я просто кожей чувствовал, что вы осуждаете меня.
Ц Ничего подобного, совсем наоборот, вы так интересно рассказыва
ли. А маску почему сняли?
Ц Просто понял, что нет смысла ее носить. Когда я открылся вам, все и
зменилось.
Ц Мне можно вас увидеть?
Ц Нет, не сейчас.
Ц А когда же?
Ц Я должен закончить, раз уж начал. Теперь я вам доверяю.
Ц Послушайте, я вам не собачонка: захотел Ц свистнул, захотел Ц п
рогнал. Я очень устала и не знаю даже…
Ц Пожалуйста, это очень важно для меня. Я вас долго не задержу. Дава
йте останемся здесь, так будет спокойнее.
И, не дав мне больше рта раскрыть, он продолжил свой рассказ.

Толчея и децибелы

Итак, я оказался с Раймоном в Париже, разлученный с моей Элен, одинокий, ос
иротевший без единственного на свете человека, которому было до меня дел
о. Едва водворившись в снятую для нас Стейнером квартиру в XVII округе, отвра
тительную дыру с длинными темными коридорами, я заболел. Все там было хол
одное, безликое. Слабенькие радиаторы не могли прогреть слишком большие
комнаты. Расшатанные половицы отчаянно скрипели. Я все время мерз. Плотн
ые занавеси на окнах не пропускали света. Темень была даже в полдень, Я сле
г, и три недели меня трепала лихорадка, мучили боли в животе и ломота. Я сов
сем расклеился, лежал в какой-то прострации, пытаясь взять в толк, что же с
о мной произошло. Тысячу раз я мысленно вновь переживал те три кошмарных
дня, разрушившие мою жизнь, и не понимал, за что же это злодейка-судьба вдр
уг на меня ополчилась. Меня засасывало в пучину, из западни, в которую я по
пал, не было выхода.
Раймон, должен признать, ухаживал за мной на совесть. Дни и ночи просижива
л у моей постели, пичкал меня сиропами, бульонами и таблетками. Врача он вы
зывать поостерегся. Жером Стейнер звонил ему по мобильному телефону каж
дый вечер ровно в шесть, отдавал распоряжения и сообщал, как чувствует се
бя Элен. Говорить с ней мне не разрешалось, но общаться мы все-таки могли: к
аждую субботу я получал посылочку Ц кассету с пятиминутной записью гол
оса моей подруги Ц и отсылал с обратной почтой ответ, тоже пять минут и то
же на кассете. Эти весточки, наверняка прошедшие цензуру, были для меня ед
инственной отрадой, я слушал их без конца, учил наизусть, и только ласковы
й голосок моей Элен помогал мне не пасть духом окончательно. По интонаци
и я мог определить, бодра она или приуныла. Ее держали под замком на чердак
е «Сухоцвета», в комнатушке со звуконепроницаемыми стенами и без окон. Ч
ерез день выпускали на десять минут погулять на задворках дома, затемно
и под надзором Стейнерши. По ее словам, она не сердилась на меня, ждала мое
го возвращения и коротала дни за книгами, которыми снабжала ее Франческа
. Например, она говорила:
«Бенжамен, милый, я тут все время валяюсь в кровати и от этого толстею. Тог
о и гляди, совсем заплыву жиром к твоему приезду. Я беспокоюсь, как ты там? П
ростить себе не могу, что втравила тебя в эту историю. Мне тревожно за тебя
, ты у меня такой болезненный. Я хотела бы быть с тобой, помнишь, как я тебя л
ечила?»
Все эти послания сводились к одному: она оправдывала меня. Мне было мучит
ельно стыдно: я уехал, бросил ее там, на пустынном нагорье, среди льда и сне
га, оставил на милость двух фанатиков. Не раз я пытался поговорить с ней по
телефону. Но тщетно: Стейнер или Франческа всегда перехватывали трубку
и грубо осаживали меня. Я просил, требовал, пускал слезу.
Ц Прекратите, Бенжамен, вы ведь не маленький. Вам ясно говорят: нельзя. Ес
ли хотите что-то ей сказать, воспользуйтесь магнитофоном.
Раймон забрал у меня ключи Элен и наведывался к ней в квартиру Ц он просм
атривал почту, прослушивал автоответчик, платил по счетам, подделывая ее
подпись, чтобы никого не встревожило отсутствие хозяйки. От двухкомнатн
ой квартиры в Марэ, которую сняла для меня Элен, он отказался и перевез мои
вещи в комнату в XIX округе Ц я на всякий случай сохранил ее за собой. Он зна
л обо мне и о ней все, вплоть до группы крови и номера страхового полиса. Не
делю за неделей я лелеял мечту о бегстве, перебирал в уме возможные спосо
бы вырвать Элен из лап этих монстров. Но квартира находилась на седьмом э
таже, я был заперт на ключ и не мог ступить и шагу без моего надсмотрщика. Д
елать нечего, пришлось смириться Ц другого выхода не было.
Когда я выздоровел, Раймон объяснил, что от меня требовалось: помочь ему о
тыскать в Париже трех молодых женщин незаурядной внешности, достойных с
тать узницами «Сухоцвета». Я должен был сопровождать его в походах по ба
рам, ресторанам, ночным дансингам и прочим местам, где тусуются красотки,
а затем о самых привлекательных предстояло собрать сведения. Мы с ним вы
работали язык иносказаний: «женщины» у нас назывались «экземплярами», в
место «красота» надо было говорить «скверна».
Работенка была не из легких. В обеденный час мы с карликом выходили в горо
д, вооружившись видеокамерой и фотоаппаратом Ц со стороны ни дать ни вз
ять туристы, Ц и незаметно снимали встречавшиеся в толпе интересные ли
ца. Раймон заносил в блокнот время, место, краткое описание очередной нез
накомки Ц рост, цвет волос, во что одета, Ц а также предполагаемый возра
ст и род занятий. Если удавалось подслушать какие-то обрывки разговоров,
он и их записывал. Затем в темной комнате проявлял пленки, показывал мне с
нимки: мол, как? А я не мог оценивать женщин, как скотину для клеймения. Фото
графии возможных кандидаток слуга посылал хозяевам по электронной поч
те, те производили первичный отбор и возвращали нам снимки со своими пом
етками. Я так и видел, как два психа в снежной тюрьме, нацепив очки, придирч
иво разглядывают каждый кадр, выставляют оценки, словно на экзамене, и жд
ут новой партии милашек, да побольше. Нам с Раймоном было также велено соб
рать более подробную информацию о кандидатках, допущенных ко второму ту
ру.
Мне, домоседу, нелегко давался образ жизни охотника. Теперь я не принадле
жал себе ни днем, ни ночью. С полудня мы шлялись по улицам, заходили в кафе в
поисках вес новых и новых мордашек, в общем, вели себя как двое уголовнико
в, замысливших аферу. В одиннадцать вечера, после сытного ужина, Раймон из
влекал меня из кресла, одевал, причесывал, сажал в такси Ц и швырял в пучи
ну дансингов. Всю жизнь я ненавидел эти пристанища пошлости, гнезда разв
рата, где самцы и самки снюхиваются перед случкой. Каждый вечер я подверг
ался пытке толчеей и децибелами. Я входил в зал с опаской, как входят в хол
одную воду, я боялся рыка злобного зверя, который несся со всех сторон, буд
то рычали стены, задыхался от испарений разгоряченных тел. При виде маяч
ивших у дверей вышибал мне хотелось спрятаться, это было унизительно, а к
огда густо накрашенные девицы в чересчур коротких юбчонках зазывно улы
бались мне, у меня тряслись поджилки. Я пятился к выходу, но не тут-то было
Ц Раймон подталкивал меня сзади, заставляя войти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31