Она верит в любовь Питера и не хочет, чтобы он снова переживал болезненные воспоминания. Они не будут об этом говорить, если только Питер не захочет. Она просто будет любить его, как уже любит, всем сердцем.
Эллисон подошла к нему, посмотрела в темные глаза и улыбнулась.
– Обними меня, Питер, – нежно прошептала она. «Это нужно тебе».
Не говоря ни слова, Питер обхватил ее своими сильными руками, с нежностью и благодарностью, и привлек к себе. Эллисон ощутила его скованное горем тело. А потом почувствовала, как оно уходит – река скорби и боли.
В оставшиеся до рассвета часы Питер и Эллисон вместе приняли душ, а потом лежали рядом, касаясь и любя друг друга. Когда бледно-желтый свет нового летнего дня стал вползать в окно спальни, Эллисон мягкими поцелуями очертила его губы. Прощальными поцелуями. Питер это понял.
– Я никуда не еду, милая, – сказал он.
– Сегодня премьера величайшей из постановок «Ромео и Джульетты». Твоей постановки. Тебе надо там быть. – И тихо добавила: – А мне надо быть с Уинтер.
– Знаю, моя дорогая. А мне надо быть с тобой.
Эллисон покачала головой и с любовью посмотрела в его глаза. Сегодня, в этот уик-энд, всю следующую неделю она собиралась готовить дом Уинтер к появлению там ребенка. Они с Уинтер еще ничего не сделали – не купили для младенца одежду! – потому что время еще было. Они посмеивались над этой задачей и решили, что целиком положатся на мать Эллисон, которую обе любили, которая сохранила тайну Уинтер и для которой эта девочка будет все равно что внучка. Навестив сегодня утром Уинтер, она поедет к родителям, чтобы сообщить им о чудесной новости. А потом они с мамой отправятся за покупками.
Питер мог принять в этом участие – Эллисон совсем не хотелось, чтобы он уезжал! – и может, он все знает о детском снаряжении, но возможно, это опять пробудит в нем мучительные воспоминания. А Эллисон не хотела для Питера новых страданий.
– Тогда я попрошу поставить на мой столик в «Таверне» телефон, и мы будем разговаривать всю ночь в ожидании рецензий.
– Хорошо. Но сначала позвони мне, когда прилетишь в Нью-Йорк.
– И перед тем как пойду в театр, и в антрактах, – нежно поддразнил Питер. Потом его глаза посерьезнели. – Как я не хочу тебя оставлять! Я обещал, что мы поговорим и я постараюсь помочь тебе понять.
– Мне нужно только знать, что ты меня любишь.
– Я люблю тебя, Эллисон, больше всего на свете!
– Ну вот мы и поговорили. – Эллисон поцеловала его, а потом с неохотой оттолкнула от себя. – Тебе надо собираться, а то пропустишь свой рейс.
– Я думал о следующих выходных, – сказал Питер, обнимая ее за шею и лаская своими сильными пальцами.
– Да? – Эллисон прикусила губу. Она планировала провести следующие выходные в Нью-Йорке, но теперь ей необходимо находиться рядом с Уинтер. Ей нужно было быть рядом с Уинтер и точно так же – рядом с Питером.
– Я бы хотел провести четыре дня – и четыре ночи – в элегантном номере роскошного отеля. Я слышал, тут есть один неподалеку. Кажется, он называется «Шато Бель-Эйр». Потрясающий дизайн интерьеров, очень удобно расположен к Белладжо и в то же время тихий, романтичный. – Питер с любовью улыбнулся.
– Ты вернешься на следующие выходные? Ты сможешь?
– Я вырвусь. Не знаю, Эллисон, но полагаю, что если ты только что написал сценарий и поставил фильм, который уже полюбили кинокритики, и поставил спектакль, который, отбросим ложную скромность, полюбят театральные критики, то ты до некоторой степени можешь делать что хочешь, побездельничать, побыть с любимой женщиной. Как ты считаешь?
– Я тебя люблю.
– Уинтер!
Эллисон с трепетом шла в палату Уинтер, готовя себя к тому, что вместо своей лучшей подруги увидит бледную, усталую тень, напоминая себе, что она сама, должно быть, выглядела точно так же, когда лежала в палате интенсивной терапии после несчастного случая.
Уинтер выглядела бледной, ее кремовая кожа была прозрачна, но подруга сидела, опираясь на подушки. Ее фиалковые глаза смотрели ясно и искрились, она что-то писала в лежащем на коленях блокноте.
– Привет!
– Ты прекрасно выглядишь, как всегда, эффектно.
– У меня небольшая слабость, но в целом ничего. – Голос Уинтер смягчился: – Спасибо вам с Питером. Вы спасли мне жизнь.
– Нет, – быстро возразила Эллисон, но задумалась. Возможно, Питер действительно спас Уинтер жизнь. Возможно, ужас другой ночи, когда он отчаянно и безуспешно пытался спасти другую жизнь, заставил Питера действовать так быстро и уверенно, как прошлой ночью.
– Да. Спасибо вам. – Уинтер заметила, что Эллисон хмурится, и со счастливой улыбкой обратилась к другой, чудесной, теме. – Ты уже видела ее?
– Еще нет.
– О, Эллисон, она такое чудо! У нее малюсенькие ручки и ножки, такой розовый ротик, и вся она такая мягкая.
– Сестры говорят, что она красавица, – сказала Эллисон. Когда Эллисон пришла в отделение и стала искать палату Уинтер, медсестры по собственному почину сообщили ей об этом. – Они сказали, что большинство младенцев не очень-то красивы, а недоношенные особенно, но она красавица.
– Это не важно, – рассеянно пробормотала Уинтер.
Уинтер осознала – она готова к тому, что ее дочь будет такой же, как она – застенчивой, неуклюжей, неловкой, уродливой. Уинтер искупит вину за то, что сделали с ней. Как она будет любить свою маленькую девочку! Неужели она разочарована, что ее дочь уже красива? Нет, конечно, нет. Нет, если это облегчит жизнь ее драгоценному ребенку.
– Ты уже решила, как назовешь ее? – спросила, помолчав, Эллисон. Уинтер была абсолютно уверена, что у нее родится дочь, но ни разу не упоминала имени.
– Как раз думаю над этим. Вот. – Уинтер передала Эллисон блокнот. – Скажи, что ты думаешь?
– Посмотрим. – Эллисон начала вслух зачитывать длинный список. – Марша Лорен… Лорен Марша… Марки… Лора…
– Эти я уже отбросила, – вмешалась Уинтер. «Я решила не называть ее в честь мужчин, которым оказалась не нужна». – Можешь пропустить все женские вариации от Лоренса и Марка.
– Ладно. Так, посмотрим. Отэм… Спринг… Саммер. – Эллисон задумчиво подняла голову. – Уинтер?
– Думаю, у меня просто помутилось в голове от наркоза. Никаких времен года! Читай дальше.
– Эллисон… Жаклин… Патриция… Джулия.
Лучшая подруга Уинтер… печальная мать Уинтер… любящая мать Эллисон… имя героини, которую Уинтер сыграла в фильме Питера, придуманная женщина, создавая которую Питер думал о любимой и потерянной жене. Эллисон постаралась не хмуриться. Решение будет принимать Уинтер, а не она.
– И не эти. – Уинтер забрала у Эллисон блокнот, перевернула страницу и, написав три слова, вернула блокнот подруге. – Вот ее имя.
– Роберта Эллисон Карлайл.
– Роберта – это мать Марка, – тихо произнесла Уинтер, вспоминая добрую женщину, над которой из-за ее страсти к внукам подшучивали ее дети. Роберта Стивенс никогда не увидит своей внучки. Или увидит? – спросил таинственный голос внутри Уинтер. Был ли этот голос следствием наркоза? Или это был голос молодой матери, которая сомневалась, что сможет утаить такое чудо от любимого мужчины?
– Прекрасное имя, Уинтер.
– Да. – Уинтер улыбнулась. – Думаю, мы будем звать ее Бобби.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 26
Париж, Франция
Сентябрь 1985 года
Эмили вышла из темной комнаты в своей просторной квартире на улице Бургонь и заглянула в переполненный записями ежедневник, чтобы уточнить время завтрашних встреч. Она чуть наморщила лоб, увидев дату: семнадцатое сентября. Год назад в этот день она начала работать на «Портрет», на Роба. Год назад в этот день…
Теперь Эмили работала на себя. И сама о себе заботилась. Теперь она верила в радость, счастье и любовь.
Ее новая жизнь, новая надежда начались в этот день год назад благодаря Робу.
Эмили подняла взгляд от календаря и увидела свое отражение в зеркале над столом. В ее веселой квартире это было одно из многих зеркал, они требовали, чтобы Эмили обращала на себя внимание, требовали, чтобы улыбалась своему отражению.
Эмили улыбнулась, тихо, задумчиво, одобрительно глядя на обложку книги – длинные золотистые волосы убраны от лица и уложены в мягкую прическу, серый шерстяной свитер, розовато-лиловый шелковый шарф, – но зная, что истинные изменения, истинная красота таятся внутри.
Зазвонил телефон. Взяв ежедневник с собой, Эмили пошла ответить.
– Эмили, любовь моя, это Брайан, звоню из туманного Лондона.
– Здравствуй, Брайан. – Брайан был журналистом-внештатником. Вдвоем они сделали пять материалов, он писал, она фотографировала.
– Эмили, я попал в настоящую ловушку. Когда ты фотографируешь Моник Лакост?
– Сегодня днем.
– Отлично. Слушай, я не могу выбраться из Лондона ни самолетом, ни морем. Вся страна окутана густейшим туманом. Ты можешь сделать интервью?
– Я не журналистка, Брайан.
– Я скажу тебе, какие именно вопросы надо задать. Тебе нужно просто получить ответы, а я уже напишу материал. Это очень легко, Эмили, но не говори никому, что я так сказал. Моник Лакост – ведущая киноактриса, так что тебе просто надо будет задать обычный набор вопросов для кинозвезд.
– Обычный набор вопросов для кинозвезд?
– Точно. Ты спрашиваешь, кого она сейчас любит, почему снялась в своей последней картине – ее мотивировка – и была ли она когда-нибудь изнасилована или подверглась насилию в детстве.
– Что? – тихо спросила Эмили.
– Сейчас это очень модно, Эмили. Несколько лет назад модной была булимия или анорексия – у всех крупных звезд было или то, или это, потом алкоголизм, потом пристрастие к кокаину. Теперь изнасилование и…
– Я не смогу этого сделать, Брайан.
– Ты сумеешь установить взаимопонимание, пока будешь делать фотографии, – настаивал Брайан.
– Я просто не могу сделать это интервью, Брайан.
Ей все еще было страшно отвечать отказом. На протяжении большей части жизни Эмили ее «нет» вызывало у мужчин злобный смешок, за которым следовали применение силы и само насилие. Она сказала сейчас «нет» и ждала насилия, а когда его не последовало, глаза Эмили наполнились слезами благодарности. Она ни с кем не встречалась, для этого прошло слишком мало времени, но сумела завязать профессиональные отношения с мужчинами по всей Европе. С внутренним страхом, но внешне непринужденно она отвергала их случайные притязания и дивилась, куда подевался тот вид мужчин, которые терроризировали ее столько лет. По мере того как Эмили становилась сильнее, они, казалось, исчезали.
И все равно Эмили продолжала держаться настороже. Ей приходилось быть недоверчивой.
– Значит, решительный отказ, Эмили?
– Да, Брайан. Извини.
– Ладно. Тебе я позвонил первой. Позвоню Бернарду. Насколько я знаю, ты делаешь фотографии нового посла Канады для «Доминиона»?
– Да. В пятницу.
– Я взял у него интервью, когда он был в Лондоне на прошлой неделе. Приятный человек. Такие интервью просто чудесные…
– Нет! – резко перебила Эмили. Немного смягчив голос, она повторила: – Нет.
– Хорошо. Я уважаю твои причины. Пообедаем вместе на следующей неделе, если я все же выберусь из этой мутной Англии?
– Конечно.
Прежде чем отправиться на встречу с Моник Лакост в портретную студию на улице Фобур-Сен-Оноре, Эмили просмотрела киноафишу в «Ле журналь». «Любовь» только что пошла в Париже, ее показывали на Елисейских полях. Очереди будут длинные, но это Эмили не смущало. Ей не терпелось увидеть «Любовь».
– За всю свою жизнь не помню такого тумана, – тихо и зловеще пробормотала Маргарет Рейли Карлайл, когда они с Лоренсом медленно ехали по непроницаемым улицам Лондона.
– Хороший вечер для убийства, – заметил Лоренс.
– Вне всякого сомнения, именно такие вечера вдохновляли Дойла, не говоря уж о Джеке Потрошителе.
– И Маргарет Карлайл?
– Меня это вдохновляет на то, чтобы найти ближайший отель и забиться туда на всю ночь.
– Мы очень близко от кинотеатра.
– Откуда ты знаешь?
– Вот! – с триумфом, хоть и удивленно объявил Лоренс, когда за пеленой густого тумана появился ярко освещенный шатер.
– Повезло! – смеясь, с облегчением воскликнула Маргарет.
Маргарет и Лоренс Карлайл были не единственными зрителями. «Любовь» в холодный, мрачный, туманный вечер выманила из дома многих лондонцев. История любви со счастливым концом была самым лучшим противодействием придавившей Лондон тяжести.
Лоренс Карлайл пробирался сквозь туман не в поисках истории любви со счастливым концом. Или все же ради нее?
Смотря на экран, Лоренс понял, что он надеялся на счастливое завершение, надеялся увидеть, что у маленькой девочки с фиалковыми глазами жизнь сложилась счастливо. Лоренс смотрел на Уинтер сквозь пелену слез, радуясь за нее и печалясь за себя.
Найджел Марч, пресс-агент «Карлайл продакшнз», прибыл в Лорелхерст на следующий день, выражение его лица было под стать серому осеннему туману. Маргарет и Лоренс провели его в гостиную, освещенную и согретую веселым потрескивающим огнем, и угостили чаем, прежде чем перейти к делу.
– Флит-стрит готова сойти с ума, – наконец проговорил Найджел. – Они действительно намерены насесть на нас с этим делом, Лоренс.
– Ты раздобыл статью Ванессы Гоулд?
– Разумеется. Она была перепечатана во всех местных листках. Какой ты предпочитаешь? – спросил Найджел, открывая кейс. – «Сан»? «Дейли миррор»?
– Просто дай мне и Маргарет по экземпляру, – раздраженно потребовал Лоренс.
Раздражение Лоренса нарастало по мере чтения колонки Ванессы Гоулд «Все, что блестит», обнародованной три дня назад в Лос-Анджелесе:
«Недавно вышедший фильм «Императрица», эпическая сага Лоренса Карлайла о Французской революции, воссоздает произошедшую на самом деле драму, которая превосходит даже несравненное воображение лучших голливудских авторов. Нет никаких сомнений в том, что «Императрица» будет номинирована во всех главных категориях награды киноакадемии. Главным соперником – более того, единственным соперником, насколько в этом убежден автор материала, – является «Любовь».
На поверхности лежит столкновение между невероятными дарованиями Лоренса Карлайла и Питера Дэлтона, но настоящая драма – это давние сложные отношения между отцом и дочерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50