Но не причиняет ли он ей боль? Не торопит ли события?
Питер отстранился. Надо узнать, чего хочет Эллисон, узнать о ее желаниях, ее привычках, а не следовать своим. Эллисон как будто тоже хотела его сейчас, всего его, но, может, он слишком поглощен своей страстью?
Питер посмотрел Эллисон в глаза, которые чуть дрогнули, потому что он внезапно прервал поцелуй, увидел ее разрумянившиеся щеки и мягкую, уверенную улыбку на ее губах.
– Эллисон, я…
– Да?
– Я не хочу тебя торопить.
– Питер, – отважно прошептала Эллисон. – Это я приехала сюда в одежде, которая так и просит, чтобы ее сняли.
– Ее и правда надо снять.
– Да. – «Я согласна на все». – Твою тоже.
Питер и сам промок, крепко обнимая ее. Он улыбнулся и за руку повел Эллисон к винтовой лестнице, ведущей в хозяйскую комнату, где стояла большая кровать, стены напоминали весенний луг, а в хрустальных вазах расцвели розы.
Питер не мог заниматься с ней любовью медленно – он слишком хотел ее, – и Эллисон тоже хотела его. Она желала сделаться его частью, слить свой огонь с его пламенем, стать с Питером единым целым.
– Питер, – прошептала она, глядя в страстные темные глаза.
– О, Эллисон, я хочу тебя!
– Я тоже тебя хочу.
Эллисон тихо смеялась, пока Питер раздевал ее, отлепляя влажный шелк и тонкие кружева, и вот оказалось, что она стоит перед ним обнаженная.
– Как ты красива, Эллисон!
Это говорил ей и Дэн, но она со смехом отмахнулась от него, и Роджер. Но сейчас, когда эти слова прошептал Питер, лаская ее взглядом восторженных глаз, Эллисон наконец поверила, что это правда.
«Я красива для тебя, Питер. Ты сделал меня красивой».
Когда взгляд Питера коснулся рубцов у нее на животе, Эллисон не двинулась, чтобы как-то прикрыть уродливые шрамы. Когда она в первый раз была с Дэном, руки у нее дернулись, хотя он все знал про несчастный случай, и с Роджером было то же самое.
Но перед Питером Эллисон стояла обнаженной без всякого стыда, чувствуя его желание, ощущая себя красавицей.
Потом, лежа в постели, они касались друг друга, шептались, знакомились друг с другом, поражаясь чудесным открытиям, задыхаясь от восторга, желания и потребности друг в друге.
Питеру необходимо было войти в Эллисон, а ей было необходимо принять его. Огонь к огню, ближе, жарче, глубже… вместе.
– Я все время ездила верхом. – Эллисон говорила негромко, лежа в сильных и нежных объятиях Питера, чувствуя себя защищенной и согретой. Эти тихие слова были первыми, которые она произнесла после бессвязного шепота страсти. – Несчастье случилось во время соревнований по конкуру три с половиной года назад. Мне сделали несколько операций, и кости в конце концов срослись, но немного неудачно. Поэтому у меня столько рубцов. Поэтому я и прихрамываю.
– Болит?
– Иногда, когда я перетруждаю ногу.
– А больно, когда мы занимаемся любовью?
«Мы занимаемся любовью». Слова Питера захлестнули Эллисон волной радости. Они лишь раз любили друг друга, но вопрос Питера пообещал это еще много, много раз.
– Нет. – «Когда мы занимаемся любовью, ничего не болит».
– Но ты не можешь иметь детей, Эллисон? – мягко спросил Питер, немного помолчав.
– Да нет же, Питер. Я могу иметь детей. – Эллисон повернулась, чтобы ободрить нежные темные глаза. Но когда их взгляды встретились, Эллисон показалось, что в его глазах она прочла не облегчение, а тревогу. – Питер…
На столике возле кровати зазвонил телефон. Когда Питер отвернулся от нее, чтобы снять трубку, Эллисон тоже отодвинулась, выбираясь из постели. Она завернулась в роскошную купальную простыню – ей ли не знать, где что лежит, – и собралась спуститься вниз, чтобы Питер мог поговорить свободно.
Питер поймал ее за руку.
– Эллисон, не уходи.
– Хорошо. – Эллисон остановилась, но осталась стоять где была, у дальнего края кровати, на некотором расстоянии от Питера.
– Алло? – ответил Питер.
– Привет, Питер. Это Уинтер.
– Привет, Уинтер. Как чувствуешь себя?
– Определенно лучше, но нельзя ли пропустить еще один день?
Тошнота у Уинтер ничуть не уменьшилась, но она научилась справляться с ней, даже играть, невзирая на нее. Большую часть этого дня, когда не спала, она провела перед зеркалом, практикуясь в том, чтобы приступы тошноты не собирали морщинки у ее фиалковых глаз. К завтрашнему вечеру она овладеет этим искусством – ради фильма и ради Марка.
– Конечно, можно. Я позвоню Стиву.
– Я уже позвонила. Он тоже дал добро.
– Ты отдыхаешь?
– Да! Я делаю все, что полагается.
– Позвони мне завтра, как будешь чувствовать себя и насчет четверга.
– Думаю, что все будет хорошо, но все равно позвоню.
Положив трубку, Питер повернулся к Эллисон и спросил:
– Почему ты хотела уйти?
– Чтобы ты мог поговорить свободно.
– И кто же, ты подумала, звонит?
Эллисон в смущении пожала плечами. Питер Дэлтон был на девять лет старше ее, на девять лет опытнее. Эллисон была не первой женщиной в его постели. Возможно, она даже была не первой женщиной в его постели на этой неделе.
– Подруга. Возлюбленная.
Темные глаза Питера слегка сузились, удивленные, озабоченные, немного печальные. Он не верил, что Эллисон занимается этим – захватывающей, приносящей радость любовью – каждый день, почему же тогда она считает его другим? Разве Эллисон не знала? Разве не могла сказать?
Питер передвинулся к ней, к дальнему краю кровати и нежно взял в ладони ее лицо.
– У меня больше никого нет, Эллисон. Никого, кроме тебя.
– О! – только и выдохнула она.
– Почему ты хмуришься? Это тебя беспокоит?
– Нет. – «Нет, это именно то, чего я хочу».
– Ты все еще хмуришься. Скажи, в чем дело?
– Я просто подумала, – прошептала Эллисон, – что если бы Уинтер не заболела…
– Я оказался в «Элегансе» не просто потому, что у меня внезапно освободился день, Эллисон.
– Нет?
– Нет. Я думал о тебе.
– Но ты ушел.
– Я как раз хотел повернуть назад, когда ты появилась на бульваре.
– Правда?
– Правда. Я хотел спросить, есть ли у меня хоть какой-то шанс в сравнении с тем, кто прислал красные розы.
– Я тоже думала о тебе. Я чуть не купила Оладье подарок на День святого Валентина.
Питер улыбнулся и поцеловал мягкие губы Эллисон.
– Бьюсь об заклад, батарейки Оладьи уже зарядились, – искушающе прошептала между поцелуями Эллисон.
– Только ли батарейки Оладьи?
– Мои тоже.
– Эллисон…
– Да?
– Пославший красные розы…
Они говорили, перемежая слова поцелуями, касаясь друг друга губами при каждом слове, но здесь Эллисон отодвинулась и пристально посмотрела в его глаза.
– У меня никого нет, кроме тебя, Питер. – «И никогда не было».
Было уже семь часов, когда Питер и Эллисон покинули спальню и спустились на кухню, подгоняемые аппетитным запахом запеканки и мыслями о покинутой Оладье. На Эллисон был синий махровый халат Питера, просторный, уютный, туго стянутый поясом на ее тонкой талии, и пара шерстяных носков.
Оладья кинулась навстречу Питеру, но остановилась, увидев Эллисон. Склонив голову набок, собака смотрела на Эллисон неуверенно, но с любопытством.
Эллисон негромко рассмеялась и наклонилась, чтобы поговорить с собакой.
– Здравствуй, Оладья. Довольно страшно, да? Я тебя не виню. Я и правда выгляжу страшилищем. А ты такая красивая, чистая и блестящая.
Тихий голос Эллисон понравился Оладье, и она смело приблизилась к протянутым рукам женщины. Наконец Эллисон погладила ее по чистой, мягкой шерсти, и собака завиляла почти всем телом.
– Видишь? В конце концов, все не так уж плохо. – Эллисон повернулась к Питеру. – Она на самом деле красивая.
– Это ты на самом деле красивая, – прошептал Питер, целуя Эллисон в спутанные волосы.
Питер потрепал Оладью и открыл кухонную дверь, выпустив собаку побегать и насладиться свежим вечерним воздухом, дождь закончился. Он обнял Эллисон, и они вместе стояли и смотрели на носящийся по двору пушистый золотистый комок.
– Какие у тебя планы на завтра?
– Как следует поработать до полудня, а потом поехать к себе и ждать, когда ты меня заберешь. Хватит уже искушенности.
– Ты это о чем?
– Современная деловая женщина должна быть способна добраться до дома мужчины, особенно если он достаточно современен, чтобы приготовить обед, не промокнув до нитки, как ты считаешь?
– Думаю, да. – Питер засмеялся. – Но давай завтра попробуем по-другому. Я весьма старомоден.
– Я тоже.
На следующий день Питер забрал Эллисон из ее квартиры и привез обратно уже на рассвете следующего дня по дороге на студию.
Питер и Эллисон жили в Белмиде в своем мире романтики и пылкой любви. В мир за пределами Белмида каждый из них отправлялся в одиночестве, возвращаясь к своим успешным карьерам, и за первые три недели они ни разу не проделали этот путь вместе. Эллисон ужинала с родителями, пока Питер и Стив просматривали в Бербанке отснятый за день материал, и хотя Шон и Патриция гадали, что же это за волшебная любовь снизошла на их дочь, они все же предполагали, что это Роджер, и терпеливо ждали, когда Эллисон расскажет им. Эллисон разговаривала с Уинтер по телефону, слышала восторженные слова подруги в адрес Питера, но и ей ничего не сказала.
Первый совместный выход Питера и Эллисон за пределы Белмида был совершен ради верховой прогулки в клубе. Зимние дожди давно прекратились, но небо по-прежнему ярко сияло чистотой и свежестью. Питер и Эллисон ехали по Кенсингтонской тропе, а вокруг заливались тысячи птиц, всадников ласкал душистый ветерок и обволакивали ароматы народившейся весны.
Эллисон и Питер катались в этом душистом раю три часа. Когда они вернулись в паддок, внутренний круг, который до этого пустовал, уставили разноцветными опасными препятствиями. Проезжая мимо препятствий, Эллисон внимательно посмотрела на них. Когда они вернули лошадей в конюшню, она повела Питера назад в паддок.
Питер наблюдал за глазами Эллисон, пока она пристально смотрела на барьер из зеленых и белых поперечных жердей. Задумчивые глаза, серьезные глаза, решительный взгляд.
Эллисон никогда никому не говорила, она не смела, но знала уже давно.
– Когда-нибудь я возьму это препятствие, – спокойно поклялась Эллисон. Когда она повернулась к Питеру, к мужчине, которого любила, который верил, что все возможно, глаза ее сияли. – Ты будешь здесь, когда я покорю его, Питер? Будешь смотреть на меня?
Ответ Питера был краток и холоден:
– Нет.
– Нет? – слабо откликнулась Эллисон.
– Нет. – «Я не хочу видеть, как ты умрешь».
Эллисон увидела в глазах Питера когда-то знакомое, а теперь почти забытое выражение печали. За прошедшие недели, чудесные недели их любви, смутная печаль почти исчезла. В последние несколько недель его глаза светились огромным счастьем… почти всегда. Огромным счастьем… и такой любовью, такой страстью, таким желанием. Были мгновения, краткие мгновения, когда Эллисон снова замечала эту печаль, и все-таки темные глаза Питера говорили ей о радости.
В основном Эллисон делала Питера счастливым.
И вот теперь ее слова опечалили его. Почему?
В молчании Питер и Эллисон вернулись к машине и в молчании поехали в Белмид.
– Прости, – наконец прошептал Питер. – Но, по-моему, тебе опасно прыгать снова.
Эллисон только раз упомянула о несчастном случае, после того как они впервые занимались любовью. Короткое объяснение рубцов и хромоты, ничего такого, что заставило бы Питера думать, насколько в действительности опасен ее план снова прыгать через препятствия.
– Ты разговаривал обо мне с Уинтер, Питер?
– Нет, я вообще не сказал Уинтер о нас.
– О нас, – тихо отозвалась Эллисон; нежность, с которой Питер произнес эти слова, отвлекла ее от мыслей о верховой езде.
– А ты ей сказала?
– Нет, Питер. Я бы не знала, что сказать.
– Не знала бы? – «Разве она не знает?»
– Нет.
– Что ж, я подскажу тебе реплику. – Питер с любовью улыбнулся. – Ты скажешь с чувством: «Уинтер, Питер Дэлтон очень любит меня».
– Нет, мастер драмы, я честно и весело скажу: «Уинтер, я очень люблю Питера Дэлтона».
– Я люблю тебя, Эллисон.
– О, Питер, я тебя люблю!
– Откуда ты узнал, что мне опасно прыгать снова? – спросила Эллисон два часа спустя, когда они лежали в постели.
– По твоим глазам. – «Как это опасно и как важно».
– Хм… – Свернувшись клубочком, Эллисон прижалась к Питеру, вспомнив его глаза и желая сказать ему, что она вовсе не собирается прыгать, что ей совсем не важно преодолеть это препятствие. Возможно, когда-нибудь она сможет сказать об этом Питеру. Придется об этом подумать, она подумает об этом. Но сейчас ей хотелось поговорить о чем-нибудь более безопасном. – Я говорила тебе, что Уинтер считает тебя чудесным?
– Нет. Она так считает? – Питер был польщен. – Мне кажется, что Уинтер тоже чудесная. Я догадываюсь, что у нее кто-то есть.
– И что же? – поддела Эллисон. – Ты ею интересуешься?
– Нет! – Питер поцеловал ее. – У меня просто сложилось впечатление, что в ее жизни есть человек, который очень важен для нее.
– Да, есть. Его зовут Марк.
И Эллисон рассказала Питеру о Марке и Уинтер.
– Думаю, я не стану рассказывать Уинтер о нас, – любовь смягчила голос Эллисон, – пока вы не закончите съемки «Любви».
– А это произойдет в четверг. Что же случится, если ты расскажешь Уинтер раньше?
– Кто знает? Она может остановить съемки, потребовать перерыв и взять три часа отдыха, чтобы попытать тебя насчет твоих намерений. – Эллисон улыбнулась, представив оживленную Уинтер за этим занятием. Улыбка померкла из-за последних воспоминаний о подруге, о впечатлениях от разговоров по телефону – Уинтер казалась обеспокоенной. Эллисон задумчиво проговорила: – Это очень важная для Уинтер неделя. Кроме окончания съемок «Любви», Марк узнает о своей дальнейшей практике.
– Тут есть какие-то трудности?
– Возможно, он уедет в Бостон.
– А Уинтер с ним не поедет?
– Не знаю, – прошептала Эллисон, думая о Марке и Уинтер и о другой связи, которая вот-вот будет разделена континентом. Очень скоро Питер вернется в Нью-Йорк.
– Хочешь узнать о моих намерениях? – тихо спросил Питер.
– Да.
– Я собираюсь вернуться сюда в ноябре, чтобы снять фильм по «Карусели».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50