Ароматы масла и ладана окутывали их. Одной рукой он схватил прядь ее длинных волос и потянул назад, заставив ее выгнуть спину. В поисках опоры она вынуждена была упереться ладонями в его бедра, выставив вперед свои обнаженные груди. Бесчисленные зеркала отразили эту эротичную картину, напоминавшую изображения в древнем храме.
Его свободная рука – как будто он больше не управлял ею – двинулась вверх по телу Фрэнсис, скользнув между грудей и остановившись на шее. Он обхватил ее подбородок, затем прижал ладонь к горлу и погладил чувствительное место под ухом. Она выгнулась от наслаждения. В зеркалах миллионы рук ласкали миллионы обнаженных женщин, изнемогающих от желания.
Очень медленно его пальцы двинулись вниз, нежно пройдясь по груди, задержавшись на талии и опытными, уверенными движениями поглаживая бедра. Фрэнсис была совершенно беспомощна в его руках, открыта и беззащитна. Спина ее изогнулась, как натянутый лук. Он осторожно коснулся бока и ребер девушки, как будто ее тело было загадкой для него. Найджел удерживал ее за волосы, натягивая, как струну, звеневшую в его руках неистовой и безумной музыкой. Затем его ладонь обхватила грудь девушки, а большой палец погладил отвердевший сосок. Она вскрикнула. Все чувства ее обострились, и желание, подобно острой стреле, пронзило ее живот.
Он безжалостно теребил ее сосок, и музыка в ее теле становилась все неистовее. Она сглотнула, боясь раствориться в этом потоке страсти. Его возбужденная плоть мощно пульсировала под ней, нетерпеливая и жаждущая. Это уже не абстрактные представления, почерпнутые из рисунков, и не урок в гареме. Это реальность.
Набрав горсть цветов, он провел ими сверху вниз по ее животу, как будто двигался вслед за необузданными ощущениями, которые сам же будил в ней. Она беспомощно раздвинула бедра. Лепестки, подобно крошечным пальцам, ласкали ее нежную, трепещущую плоть. Дрожа и задыхаясь, она почувствовала, как его скользкая от бальзама рука коснулась средоточия ее желаний. Его пальцы погладили увлажнившееся лоно и скользнули внутрь. Он не узнает. Крови не будет. Она тренировала свое тело так, как это не делала ни одна английская девушка: верховая езда, энергичные танцы, йога. А на случай, если этого окажется недостаточно, в гареме обо всем позаботились.
С уверенностью отчаяния Фрэнсис высвободила свои волосы из его руки, наклонилась вперед и прижалась к его губам. Когда он ответил на ее поцелуй, она укусила его. Он выругался, но она запустила пальцы в его волосы и вновь вонзила зубы ему в шею.
– Капатадьита – шалость, – сказала она, прихватив зубами его нижнюю губу. Потом она отпустила его и лизнула, а затем укусила сильнее. – Джихвайодха – битва языков.
Он вновь, выругавшись, возбужденно рассмеялся, положил ладони на ее бедра и с неумолимой силой потянул ее тело вперед. Ее колени заскользили по шелковым простыням. Язык Найджела ласкал округлости ее грудей, а его напряженная, пульсирующая плоть прижималась к ее лону. Он несколько мгновений держал ее так, а она отчаянно пыталась заглушить рвущиеся из горла стоны. Затем он скользнул под нее, и его губы пришли на смену руке. Она услышала свое бурное дыхание – волны наслаждения распространялись от его языка, пугающие своей остротой и бросающие в жар.
Безумная паника охватила ее. Она резко отстранилась. Он перевернулся вместе с ней, придавив ее своим телом к простыням. Его глаза горели, пальцы стискивали волосы. Алые цветы были раздавлены между их телами.
– Должен ли я взять тебя, Фрэнсис? Добраться до твоих жарких, сладостных глубин? Я схожу с ума от желания. Но если ты скажешь, я остановлюсь, даже если это убьет меня.
– Нет, – с отчаянием в голосе прошептала она. – Нет. Я шлюха, и я хочу тебя.
Его горький смех, казалось, разобьет ее сердце.
– Тогда я больше ничем не могу тебе помочь. Господь свидетель, как сильно я хочу тебя.
Он вновь перевернулся и приподнял ее над собой. Она смотрела на него сверху вниз, зачарованная его красотой. Затем он, закрыв глаза, стал медленно входить в нее, опуская ее на свою напряженную плоть. Ее князь тьмы, овладевающий ею. Она раскрывалась ему навстречу, полностью растворившись в потоке чувственного наслаждения. Жар от их слияния был пугающе сильным.
Она ощутила боль. Крови не было, но боль осталась. Упав ему на грудь, Фрэнсис вонзила зубы в его плечо. Она сама точно не могла сказать, чем была вызвана ее реакция: страхом или страстью. Он отстранился, а затем снова вошел в нее. Его ладони лежали у нее на бедрах, а она раскачивалась в такт его движениям. Боль сменилась ощущением невыносимого жара. Ритм его движений полностью поглотил ее. Ногти Фрэнсис оставляли беспорядочные царапины на его коже. Она укусила сильнее, и он, выругавшись, рассмеялся. Его плоть все глубже проникала в нее, наполняя ее неистовым, всепожирающим огнем. Он убьет ее!
Король Панчала убил куртизанку Мадхавасену своей любовью.
В мучительной растерянности она прильнула к его рту, кусая его губы до боли, до синяков. Она боролась с ним, запустив пальцы ему в волосы. Если бы он попытался вновь проявить нежность и утонченность чувств, она отвергла бы это. Ее знаний было более чем достаточно, чтобы довести его до вершины наслаждения. Тем не менее неизъяснимое блаженство пронзало ее саму при каждом движении его плоти. Она задыхалась. Множество женщин в зеркалах задыхались вместе с ней.
В душном воздухе плыли клубы ароматного дыма. Олеандр, цветущий сад. Зеркала создавали иллюзию сверкающей черепицы. Кармином рассыпались красные цветы, как во время жертвоприношения. Ее собственное отражение изумленно и насмешливо смотрело на нее со всех стен. Но я люблю его! Я люблю его! Я не хочу быть его шлюхой!
Она не могла сказать, как это случилось. Это не было похоже на внезапное падение. Все происходило очень медленно, но неотвратимо и грозило разбить ее сердце. Но она ничего не замечала. Она не чувствовала этого, пока не стало слишком поздно. Фрэнсис сделала над собой усилие, сражаясь с внезапным чувством вины и раскаяния. Она соблазнила Найджела помимо его воли. Она всего лишь наложница, искусная, бездушная подделка. Иначе разве она бы выдержала все это?
Фрэнсис направила свои мысли в другое русло, отбросив страх и затопившие ее чувства, заперла свою душу в тайник, где она всегда будет в безопасности. Но чувства ее уже были мертвы, наслаждение исчезло, хотя искусные руки и послушное тело продолжали доводить Найджела до неистовства. Наконец по его телу побежала дрожь экстаза. Фрэнсис ощутила себя потерянной, неспособной разделить его страсть, неспособной ответить ему, приговоренной к опустошенности, одиночеству и страданиям.
Глава 15
Найджел проснулся еще до рассвета. Рядом с ним в темноте спала Фрэнсис. Он прислушался к ее ровному дыханию. В ноздри ему ударил запах сандалового дерева. «Набрал мирры моей с ароматами моими, поел сотов моих с медом моим. Возлюбленная моя».
Не обращая внимания на проснувшееся желание, он встал с кровати и подошел к окну. Ставни беззвучно открылись, впуская в комнату тусклый свет утра. Над крышами домов вился дымок от разожженных с утра каминов. Завернувшись в халат, Найджел вышел в коридор и потянул за шнурок колокольчика. Через несколько минут заспанный слуга принес ему ведро горячей воды.
Фрэнсис безмятежно спала, повернувшись на бок и положив ладонь под щеку. Ее волосы в беспорядке рассыпались по подушке. Найджел смочил губку теплой водой и принялся смывать липкие и пахучие остатки бальзама. Возбуждение его не спадало, но он не стал будить Фрэнсис. Она слегка пошевелилась и застонала, когда он осторожно протер ее грудь и стройные ноги. Затем он накрыл девушку чистой простыней и принялся убирать комнату, собирая раздавленные цветы и пепел от сгоревшего ладана. Потом он вымылся сам и оделся. Мириады его отражений повторяли каждое его движение – точно так же, как ночью их бесчисленное число усиливало его страсть. Внезапно им овладело отчаянное желание разбить их, разнести на кусочки каждое предательское и насмешливое зеркало и утопить в осколках стекла свой стыд. Но это разбудит ее.
Ночью он овладевал ею снова и снова. Она доводила его до безумия. Он пытался умерить свою страсть, хотел, чтобы она разделила его наслаждение, жаждал увидеть, как ее экстаз сливается с его экстазом. Но ее не было с ним. Она была отстраненной, отдавшись полностью в его власть, как проститутка. Ему было больно и горько. Она говорила, что это ничего не значит для нее. Она была куртизанкой – только и всего. Даже в безумии страсти он чувствовал ее отрешенность: как будто она впала в транс. Ее руки и губы были здесь, но душа находилась где-то в другом, тайном месте. Тайном от него!
Найджел сел у окна и уронил голову на руки.
– Ты голоден? – Ее голос звучал хрипло.
Он поднял голову. Ее губы ярко блестели на бледной коже.
– Голоден? Нет. А должен быть?
Фрэнсис села. Волосы цвета меда рассыпались по ее груди. Она разглядывала свои руки.
– Я не знаю, что сказать.
Желание вновь обладать ею было почти болезненным.
– А что ты обычно говоришь мужчине, которого ты изнасиловала?
– Изнасиловала?
– Ну, соблазнила, – криво улыбнулся он. – В конце концов, я был не против, правда?
Он видел, что она колеблется. Она выглядела совсем беззащитной.
– Меня этому учили. Если повар видит умирающего от голода человека, он готовит ему еду.
– А если голодающий не любит этих блюд?
– Ты выглядел проголодавшимся.
– Возможно, – рассмеялся он, удивляясь горечи в ее голосе. – Уже много лет я так хорошо не спал.
Она не поднимала взгляда, и он не мог себе представить, о чем она думает.
– Это хорошо. Лэнс так и предсказывал.
– Лэнс? – вырвалось у него. – Боже милосердный! Какое, черт возьми, он имеет отношение ко всему, что произошло?
Фрэнсис обхватила себя руками. У нее было такое ощущение, что ее избили. Ей хотелось плакать. Найджел смотрел на нее горящими глазами. Теперь он действительно рассердился. Два быстрых шага – и он оказался рядом с кроватью.
Она глубоко вдохнула, желая успокоиться.
– Он показал мне листки про тебя… о том, чем ты любил заниматься в Лондоне. Лэнс считал, что тебе нужна разрядка. И оказался прав, ведь так?
– Прав? – Его голос источал сарказм. – Относительно чего? Моего грязного прошлого? Моих низких пристрастий? Что я не могу жить без шлюх? Боже милосердный!
Она не смотрела на него, заставляя свой голос звучать ровно.
– Я не считала все это правдой, но мне тоже казалось, что тебе нужен отдых.
– Ты глубоко заблуждаешься, Фрэнсис. Я жил без женщины двадцать месяцев. Двадцать проклятых месяцев! И если захочу изменить такой образ жизни, то по собственной воле. Но не по желанию Лэнса, черт бы его побрал! Но раньше…
Раньше была Катрин…
Найджел отодвинулся от Фрэнсис и взял перчатки и шляпу.
– Я вот что тебе скажу: я привык вести жизнь повесы. Плотские утехи когда-то определяли мою жизнь.
Фрэнсис выбралась из кровати и схватила свою одежду.
– Я не в состоянии удовлетворить тебя? Ты жаждешь наблюдать, как женщины спариваются с ослами, и делить свою постель с мужчинами?
– С ослами! – Он поднял на нее глаза, и его губы скривились в иронической усмешке. – Я перепробовал почти все, но ослы и мужчины никогда не привлекали меня. Необходимые мне чувственные удовольствия невозможны без женщин. Когда-то это была существенная часть моей жизни. Но, Бог мой, если я раньше и отрекся от чувств, то этой ночью мне представилась возможность погрузиться в них достаточно глубоко!
В эту минуту она испытала больший страх, чем когда умер Доннингтон или когда увидела пристальный взгляд Фуше. И даже больший, чем когда ее взяли в плен и отправили во дворец махараджи. Это был другой страх, совсем близко подбиравшийся к сердцу.
– Что теперь будет?
– Теперь у меня есть дело, которое необходимо закончить прежде, чем мы вернемся в Англию. Но после этой ночи у меня нет сил противостоять тебе. Ты победила. Я сделаю тебя своей любовницей. А почему бы и нет? Твое искусство плюс моя испорченность! Ты будешь щедро вознаграждена. Я никогда еще не оставлял женщину неудовлетворенной, за исключением Катрин.
Резко повернувшись, он вышел из комнаты.
День Фрэнсис провела как в тумане. Ее мозг отказывался работать. Она не могла медитировать. Если человек с начала до конца любовного свидания думает, что наслаждается с кем-то другим, кого он любит, то это называется «перенесенной любовью».
Клиентов было не очень много, и она сидела за своим маленьким столом и пыталась составить опись товаров, которых оставалось совсем мало. Если эта пугающая неопределенность продлится еще немного, они лишатся запаса тканей и одновременно своего прикрытия. Фрэнсис провела пальцами по отрезу кремового шелка, лежавшему рядом с ее стулом. Он был теплым от падающего на него из окна солнечного света, мягким и гладким. Ткань напоминала ей кожу мужчины, горячего от страсти, сильного и прекрасного, будоражащего ее чувства.
Она сгорала от желания прикоснуться к нему. Неужели больше ничего не будет? Всю ночь он вновь и вновь удовлетворял свою страсть. Но каждый раз, когда он достигал вершин наслаждения, она оставалась где-то далеко, все больше цепенея. Она оставалась холодна, как овладевшая своей профессией проститутка. Это было мучительно для нее. Ей было невыносимо больно видеть его искаженное в экстазе лицо и не испытывать ничего самой, понимать, что она совершила величайшую в жизни ошибку. Занятие искусством Камы с публичными женщинами не поощряется и не запрещается. Целью тут является лишь наслаждение. Фрэнсис достигла своей цели. Она доставила ему наслаждение. Но какой ценой? Боже милосердный! Какой ценой?
Со двора донесся цокот копыт. Фрэнсис встала и выглянула в окно. Кремовый шелк выскользнул из ее рук. Не меньше двадцати лошадей. Блеск оружия. Через арку во двор въезжал отряд польских улан. Командовал ими капитан Жене, узнавший на охоте донского скакуна Найджела. За уланами следовала закрытая карета с зашторенными от солнца окнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49