впереди, за стеклом, огромная черная тьма. Однако внутри очень уютно и весело. Первый пилот сидит в своем кресле, второй – рядом, оба держат по пластиковому стаканчику с персиковым коньяком. Бортинженер для экономии места сажает вторую стюардессу себе на колени. Тесно, но первый пилот вежливо поднимается, чтобы пожать Петворту руку; потом тот обменивается рукопожатиями со вторым пилотом и бортинженером.
– Говорит, это новый самолет из Союза, – переводит Любиёва. – Говорит, что хочет показать вам, как им управляют.
Впереди, в лунном свете, встает громада гор; пилот дергает разные рычаги и поворачивает ручки, демонстрируя Петворту их работу. Тот вежливо кивает.
– Спрашивает, хотите ли вы сесть на его место и повести самолет, – переводит Любиёва.
– Очень легко, – добавляет длинноногая стюардесса.
– Думаю, лучше не стоит, – отвечает Петворт, глядя на горы внизу.
– Хотите ротьвутту? – спрашивает стюардесса.
– О да, – говорит Петворт. Трудно передавать стаканчики в тесной кабине, но когда длинноногая стюардесса усаживается на колени первому пилоту, а Марыся Любиёва – второму, все кое-как помещаются. Горы внизу озаряет вспышка молнии, командир экипажа поднимает стакан и говорит Петворту по-английски:
– Мир, дружба, согласие.
– Конечно, – отвечает Петворт.
– Еще дружба и «Боинг», дружба и «Ту», – добавляет второй пилот.
В кабине царит веселье, все хохочут.
– Теперь мы споем песню про день рождения, – объясняет Марыся Любиёва. – Думаю, у вас в стране такой нет.
Однако всё хорошее когда-нибудь кончается: впереди видны огни.
– Слака, мой друг. – Пилот трогает Петворта за плечо и указывает вперед. Петворт узнает зазубренную чашу гор и ядовито-оранжевые дымы на горизонте. Пилот берется за рычаги, в крыле что-то лязгает.
– Спрашивает, не хотите ли вы посадить самолет? – под общий смех переводит Марыся Любиёва.
– В следующий раз, – так же со смехом отвечает Петворт, глядя в темную ночь.
Мир впереди похож на черную дыру. В ней было бы невозможно определить направление, если бы не огни. Они растут, становятся такими большими, что кажется, сейчас самолет в них врежется. Однако он продолжает лететь тем же курсом, из темноты возникает ярко освещенная белая полоса, самолет подпрыгивает и катится. Петворт тоже подпрыгивает и проливает коньяк на те приборы, до которых не доплеснуло из других стаканов. Ему страшно, и он знает, что страх никуда не уйдет, потому что «Ил» поворачивает и медленно едет по аэродрому, где даже во тьме можно различить немало вооруженных людей – возле других самолетов и на площадке, путь к которой указывает «Илу» вынырнувший из темноты автомобиль с надписью «ХИН MI». Регулировщик машет флуоресцентными флажками, самолет останавливается, от слабоосвещенного здания аэропорта приближается синий автобус, подходят вооруженные люди. Моторы стихают, подъезжает трап.
– Говорит, он надеется, что вам понравилось, – переводит Марыся Любиёва, вставая с колен второго пилота. – Говорит, ему было очень приятно с вами познакомиться.
Через окно видно, как пассажиры выходят, садятся в синий автобус и едут к двери с надписью «УНВАТ». В сопровождении длинноногой стюардессы Марыся и Петворт, бортинженер и его подружка идут через опустевший салон советского «Ила».
У основания трапа, по которому спускаются всклокоченный Петворт и его спутники, стоят четыре вооруженных человека. Ему не следует здесь быть, это неправильно. Он ждет немедленного, может быть, даже заслуженного, ареста. Однако стоящий у трапа офицер берет под козырек, бортинженер кивает, и все направляются не к зданию аэропорта и двери с надписью «УНВАТ», а совсем к другому входу, за которым оказывается уютное помещение. Зеленые стюардессы тоже здесь, с чемоданами на колесиках, в аккуратных шейных платочках, снова разливают персиковый коньяк. Петворт обнимается с надушенными девушками, все выходят на улицу, где расхаживают синие милиционеры, Марыся берет оранжевое такси, и вскоре они уже несутся по шоссе к Слаке.
– Ой, Перверт! – восклицает космоплотовская девица с залакированными волосами в гостинице «Слака». – Пассипотти.
– Ну, дарлинг, – говорит Марыся Любиёва.
– Знаю, знаю, он ему нужен, – отвечает девица. – Ладно, завтра, сейчас уже поздно. Я дам вам тот же номер.
И впрямь уже поздно, когда Петворт поднимается на лифте и проходит по коридору мимо горничной в огромный номер, где на потолке резвятся купидоны, а сквозь шторы вспыхивают трамвайные огни. Он смотрит через окно в темноту, где растворилась в своей неведомой жизни Марыся Любиёва, потом поворачивается к огромной, застеленной одеялом кровати.


9 – НАЦКУДЬТ

I

Оставшись без дел в Слаке, Петворт, лектор, чьи лекции больше никому не нужны, турист, у которого нет других дел, кроме как осматривать достопримечательности, бродит по столице – этой идиллии севера и юга, запада и туретчины, с ее каменными особняками и великолепием барочной застройки. Его тревожат события политического мира, в воздухе чувствуется тревога, но внешне в Слаке все тихо. Просыпаясь по утрам в чересчур знакомом огромном номере, он спускается вниз и по дороге к завтраку покупает в киоске «ЛУТТУ», партийную газету под красной шапкой «Пъртыуу Популятууу» в надежде отыскать факт-другой. «Унтенсъууактивуу» и «массууф умануфесту» – гласят заголовки, которые Петворт просматривает за свинской отбивной и бродячими молоками. Однако, хотя он лингвист, хотя прожил в этой стране десять дней и обещал выучить язык, чтобы прочесть книгу Кати Принцип, по-прежнему лежащую в чемодане, слова под заголовками всё никак не складываются во что-то осмысленное. Когда Марыся Любиёва в сером пальто встречает его после завтрака у регистрационной стойки, такая же официальная, как в первый день их знакомства, Петворт пытается выяснить, что происходит.
– Ой, Петворт, надеюсь, вы себя не волнуете, – успокаивает она, садясь в красное пластиковое кресло под папоротниками. – Просто очень маленькие неразберихи в нескольких университетах, поэтому мы не просим вас давать там лекции. Но это хорошо, вы успеете посмотреть Слаку и посетить магазин «Вищвок». Замок снова открыт, и вы еще не были в Национальной галерее. Конечно, вы, наверное, можете поменять билет и улететь домой, но это не просто, здесь все такие бюрок-ратчики. И потом, вы же не хотите пропустить наш День национальной культуры! Смотрите, я купила красивый путеводитель на английском, мы найдем вам интересные занятия.
И Петворт находит себе интересные занятия. Он посещает стеклодувную фабрику, оборудованную по последнему слову техники, и галерею, где неистовство постимпрессионизма, фовизма и национального художника-экспрессиониста Льва Прика растворяется в добротной повествовательности социалистического реализма. Едет в замок («на этот раз действительно в замок», – говорит Марыся Любиёва), построенный епископом Вламом по прозвищу Потаскун (1675 – 1753 гг., согласно путеводителю), наполненный старинным оружием, предметами обихода, огромными деревянными кроватями и ларями. «Здесь епископ совершал свои молитвы, – говорит Марыся, оглядывая огромную, украшенную лепниной спальню. – Думаю, он хотел переспать со всеми девушками в городе. Видите, как Бог некоторым помогает». Заходит в магазины «Вищвок», где глядит на шотландские тартаны и твиды, и «Сувениры», где покупает чудесную ручную вышивку, резные деревянные вещицы и керамику. Гуляет по паркам, где сидят старики, а дети играют группами под присмотром толстых воспитательниц в длинных пышных юбках. Заглядывает в главный универмаг «МУГ», куда люди ходят полюбоваться товарами народного потребления, и на часть оставшихся влосок приобретает большой, очень красивый стеклянный графин. Посещает кукольный театр и музей старых фортепьяно. Иногда Марыся с ним, иногда, занятая своей неведомой жизнью, нет. Петворт осваивает премудрости езды на трамваях, покупая билеты в киосках под вывеской «ЛУТТУ», и уже более или менее представляет расположение улиц, хотя, надо признать, когда рядом нет экскурсовода, чтобы рассказывать про историю каждого места, Слака мало чем отличается от остальных городов мира. Дребезжат машины, идут военные в форме и женщины в платках, угрюмая очередь стоит перед кинотеатром, чтобы посмотреть фильм под названием «Йупс». Если и есть беспорядки, глухая барабанная дробь перемен, то внешне жизнь течет своим чередом. Время от времени, заходя в кафетерии перекусить, Петворт пытается из тамошних замызганных автоматов дозвониться мистеру Сте-димену в посольство или домой, однако линии, судя по всему, не работают. Изредка, с большой осторожностью, он набирает номер, который дала ему Катя Принцип, но лишь долгие гудки сквозь хрип и скрежет отдаются в пустой, судя по звуку, комнате.
Однако на третий день, когда Петворт встает и спускается в вестибюль, чтобы по пути к завтраку купить газету под красной шапкой, у него возникает чувство, будто что-то переменилось. За завтраком становится ясно, в чем перемена: «Пъртыуу Популятууу» вновь стала «Пьртыіі Популятііі». Новые меню на столах сменились старыми, засаленными, со словами, которые Петворт учил в первые дни. Еда, правда, та же. Когда он заходит в номер подготовиться к грядущему торжеству, то видит, что рабочие снимают большую неоновую вывеску «ШЬВЕППУУ». Над площадью реют флаги, потому что сегодня День национальной культуры; Марыся Любиёва появляется в вестибюле взволнованная, с алой гвоздикой на лацкане.
– Ну, ваш последний день, наш день всенародного торжествования, – говорит она. – Вы готовы? Волнуете себя о параде? Надеюсь, вам найдут хорошее место.
Они выходят из гостиницы на людные оживленные улицы.
– Ой, такая толпа в наш особенный день, – говорит Марыся Любиёва. – Надеюсь, что не потеряю вас снова. Однако, думаю, вы уже знаете путь на Пляшкі Пъртыіі.
– Разве она не звалась раньше Пляшку Партыуу? – спрашивает Петворт.
– Ой, неужели? – говорит Марыся. – Не помню. Разумеется, наш язык чуточку трудный.
– Ну, может быть, это просто небольшая путаница, – замечает Петворт.
Огромная площадь запружена народом. Вездесущие вооруженные люди на каждом шагу.
– Толкайтесь, толкайтесь, – возбужденно говорит Марыся. – У нас, конечно, особенные места. Видите теперь, как мы любим наших учителей и писателей?
Очевидно, так оно и есть, потому что народ валит валом: солдаты и официанты, горожане и жители сельской местности, старики, женщины и школьники, туристы из первого мира, второго, третьего и сколько их там еще есть – все пришли и встали на площади.
Путь преграждает солдат в берете, с автоматом и рацией; Любиёва показывает пропуск, и они по деревянным ступеням поднимаются на трибуны.
– Видите, какие у нас хорошие места, – говорит Любиёва. – Вы – важный гость. Отсюда вы все увидите.
Петворт, непривычный к такому скоплению людей, смотрит на человеческую массу внизу. Накрапывает мелкий дождик, некоторые держат зонты, черные или прозрачные полиэтиленовые, так что площадь похожа на исполинский галечный пляж. Однако важнее зонтов флажки, которыми люди машут из стороны в сторону: алые, синие, зеленые, белые и коричневые.
– Ой, вам нравятся наши флаги? – спрашивает Любиёва. – Пожалуйста, не думайте про все те хорошенькие кофточки, которые можно было из них сшить. Мы так их любим на наших праздниках.
Над флажками в толпе хлопают на древках знамена, а над знаменами и транспарантами вздымаются огромные фотографии, реалистические образы сконструированной серьезности.
– Узнаете? – спрашивает Любиёва. – Товарищ Маркс, товарищ Ленин, товарищ Брежнев, товарищ Григорик, товарищ Вулкани.
– А что сталось с товарищем Ванко? – интересуется Петворт.
– Что-то я не помню никакого Ванко, – говорит Любиёва. – Конечно, вам трудно запоминать фамилии на другом языке.
– А кто такой Вулкани? – спрашивает Петворт.
– Ну, вот здесь вы его видите, – отвечает Любиёва. – На правительственной трибуне. Партийное руководство занимает свои места.
Петворт смотрит и видит знакомые лица: Феликс и Баджи Стедимены (она в зеленой соломенной шляпе с цветами) машут ему рукой. А посередине, в самом центре всего, улыбается Танкич в черной пластиковой шляпе.
– Ой, Танкич, где он стоит? – спрашивает Марыся, вытягивая шею. – Это мы и пришли посмотреть. Ой, как хорошо! Наверное, его сделали министром культуры! А это Вулкани рядом с ним и советский министр. Правда у нас красивый глава государства? Ну как, вы себя волнуете? Сейчас, когда они пришли, начнется парад.
Из-за угла, где стоит Дворец культуры, раздается военный марш; потом в коридор, образованный двумя рядами милиционеров, выезжает почему-то вереница ракетных установок и пара танков. За танками движется людская колонна.
– Сперва музыканты, – говорит Любиёва.
Впереди выступает военный оркестр, за ними музыканты иного рода – они несут скрипки и валторны, кларнеты и тарелки. Следом вышагивают дети в гимнастических трико, они несут букеты цветов и под музыку церемонно машут ими из стороны в сторону, сперва налево, потом направо. Впереди идут самые маленькие, потом все выше и выше, до взрослых.
– Они – любители революционной культуры, – объясняет Марыся Любиёва. – А теперь, глядите, академики, наши самые лучшие ученые.
За детьми на площадь выступает торжественная колонна маститых седовласых мужей. Среди них можно различить профессора Рома Рума, на плечи у него накинут плащ, на лацкане медаль, на груди – церемониальная лента. Сбоку милиционеры сдвигают ограждение, выбегает толпа детишек с букетами, они вручают цветы маститым мужам, профессор Рум целует одного в щечку.
– Надеюсь, вы так же обходитесь с вашими профессорами и учителями, – говорит Марыся Любиёва. – Это показывает, как мы их ценим. Ой, да, смотрите, пожалуйста, следом идут наши преподаватели. Полагаю, вы помните некоторых по вашим путешествиям.
Преподаватели, надо признать, маршируют кое-как, словно новобранцы-рекруты за элитным войском академиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47