Но, может быть, я всё же не приду на вашу лекцию. Мы слишком мало осторожны.
– Вы думаете, нам лучше не встречаться, – говорит Петворт.
– А зачем? Чтобы я рассказала вам настоящую историю Дурака?
Что-то всплывает из затуманенной памяти Петворта.
– Когда вы были в аэропорту, с профессором Румом, – говорит он.
– А, в аэропорту, когда мы вам махали? Я вернулась из Провда, где был пленум Союза писателей.
– А кто был тот человек, третий, который тоже махал мне вслед?
– С зонтиком? Незнакомый. Иностранный человек, откуда-то еще. Не очень хорошо говорил по-слакски. Вы знаете, мистер Петвит, здесь столько слежки. Вы хороший человек, в хорошем месте мы могли бы друг другу нравиться. Но, думаю, не в Слаке. Смотрите, мы уже почти на Вангьлуку. Вставайте, товарищ, толкайтесь, толкайтесь.
Над трамваем в узкой улочке плещут Маркс и Энгельс, Банко и Григорик. Петворт и Принцип выходят на людную площадь. Народ толпится у прилавка с газетами, покупает воздушные шары у торговца.
– Я вернула вас домой. – Катя Принцип в овчинной тужурке и белом расписном платье смотрит на него печальными серо-зелеными глазами. – Мне правда приятно было с вами познакомиться. Но я не могу быть вашей доброй волшебницей, не могу быть вашей злой волшебницей, это было бы очень мило и очень глупо. Вы рады, что со мной познакомились?
– Очень, – отвечает Петворт.
– Что ж, у вас останется моя книга, – говорит Принцип. – Если вы откроете ее очень старательно, и будете учить слова очень медленно, и будете искать спрятанные места, потайные уголки, в некотором смысле я буду вашей. Возможно, теперь, когда вы меня знаете, это будет гораздо лучше, чем если бы мы решили сделать глупость и переспали. Знаете, что значит заголовок? Он значит «Не бойся».
– Так, может быть, нам не надо бояться, – говорит Петворт.
– Да, вы мне нравитесь, я вам нравлюсь, в хорошем мире это было бы очень мило. Но этот мир нехороший, и каждый Должен заботиться о себе. Думаю, вам надо идти в отель.
– Тогда зайдите на минутку, – говорит Петворт.
– Вы не понимаете, они заметят, они за всеми следят. – Принцип прикладывает палец к губам. – Ой, мистер Петвит, я же вам говорила. Вы не персонаж в мировом историческом смысле. Вы с маленького островка, со всех сторон окруженного водой. Когда нас притесняли и угнетали, когда мы сражались и умирали, когда здесь были бесноватые муллы и еврейские погромы, что было у вас? Королева Виктория, промышленная революция и Альфред лорд Теннисон. Мы отправили вам Карла Маркса, чтобы он всё объяснил, а вы не заметили. Что вы с ним сделали? Похоронили на Хайгейтском кладбище. Знаю, некоторые говорят, что для него это самое лучшее место. У вас никогда не было истории, только обычаи. Идите в отель. Думайте о вашей хорошей миссис Петвит и о маленькие петвитах, если они у вас есть. Может быть, у себя в номере вы поднимете за меня маленький тост. Так что счастливо вам посмотреть нашу страну, и прочтите хорошую лекцию. Я хотела бы прийти, но не могу, потому что вы мне правда нравитесь.
Она стоит в белом платье и овчинной тужурке и смотрит на Петворта, потом целует его в щеку, поворачивается и пропадает в толпе. Петворт тоже поворачивается, проходит в стеклянную дверь, мимо колченогого швейцара. В вестибюле толкутся какие-то восточные люди; шум и пустота, толпа и обезличенность. Петворт подходит к стойке, чтобы поменять идентьяыіі на ключ.
– Перверт, вы что, не знаете, который час, половина седьмого, – говорит девушка с залакированными волосами, сердито стуча по наручным часам. – Вы знаете, что пропустили свой телефон? Теперь уже поздно.
Он едет в огромном лифте и проходит мимо горничной в темный номер, пустое пространство для переполненной души. От коньяка во рту гадкая отрыжка, в затылке непривычно стучит, в чувствах – послеоперационная боль. Петворт снимает костюм, чувствуя: он что-то упустил, а может, ему чего-то недостает. Через десять минут он стоит голый в огромной ванной под свистящим, воющим душем, из которого хлещет то кипяток, то ледяная вода. Безжалостные струи лупят по голове, наполненной отзвуками официального завтрака. В запотевшем зеркале отражаются то бледные ягодицы, то вялая бесполезная висюлька спереди. Длинный день отнюдь не закончен. Предстоит еще собраться с силами, призвать на помощь светскость и остроумие, сделать лицо для личной встречи с мистером Стедименом.


5 – ДИПКОРП.

I

Часы на ближайших правительственных зданиях и готических башенках дружно вызванивают семь. Петворт спускается по грубым ступеням в бар-погребок гостиницы «Слака», где должен встретиться с мистером Стедименом. Волосы у него мокрые после торопливого душа, голова тяжелая от дневных возлияний, душа скорбит: в один день он встретил и нашел, полюбил и утратил. Отодвигая занавес, Петворт рассчитывает попасть в атмосферу, отвечающую его душевному состоянию. Однако что-то изменилось в баръуу «Ромэн», вчерашнее убожество уступило место чему-то почти похожему на веселье. За баром-кибиткой стоит смеющийся цыган, проституток перед стойкой стало больше, сами они – ярче и оживленнее. Девицы сидят в рядок, хихикают и хлещут особливые напои; все они разом оборачиваются, чтобы взглянуть на Петворта из-под накрашенных век. На коленях у одной, новенькой, ярко-рыжей, приветственно тявкает болонка с бантиком на шее. За клетчатыми столиками спорится дело и звучит смех: заирский лес договаривается с украинским зерном, польская кожа – с индийским хлопком. Прокуренный воздух дрожит от светло-печальной музыки: от столика к столику идут, наяривая на скрипочках, два щуплых цыгана. Атмосфера разгульная, даже чересчур для человека, который не ищет разгула. Однако Петвортом движет дипломатический долг; он входит и медленно пробирается между столиками, оглядываясь по сторонам, высматривая второго секретаря британского посольства.
Задача обещает быть непростой. В качестве опознавательного признака мистер Стедимен назвал костюм, но именно эту форму одежды избрали для себя едва ли не все одинокие мужчины в баре, которые сидят, ждут, пялятся на девиц, смотрят в свои бокалы. Стедимен, очевидно, не хочет привлекать внимания. На взгляд Петворта, пока тот идет между столиками, никто из посетителей не похож на второго секретаря британского посольства. У одного пластиковая шляпа, другой курит сигару с пластиковым мундштуком. Этот что-то быстро пишет, щелкая калькулятором, тот уткнулся в «Пъртыуу Популятууу». Здесь китаец, там два негра. Стедимен или еще не пришел, или так замаскировался, что его не узнать, пока он сам не подаст знак. В одной из ниш освобождается столик, Петворт садится лицом к занавешенному входу. Через некоторое время рядом останавливается, поджав губы, официантка; Петворт заказывает шьвеппуу. Он еще раз оглядывает погребок; только смазливые потаскушки смотрят на него в ответ. Новенькая, крашенная хной, с болонкой на коленях, складывает губы трубочкой; Петворт делает вид, будто не замечает. Цыгане играют, посетители заняты своими делами, занавес время от времени приподнимается, входит человек в тюрбане, негр, мужчина в очках, мужчина в полиэтиленовом плаще – ни один из них не тянет на британского дипломата. Стедимен не идет, шьвеппуу не несут. Шлюхи болтают длинными ногами, Петворт смотрит на них и думает о белокурых волосах, батиковом платье, короткой поезде на трамвае, о горьком расставании, печали и одиночестве за напряженной суетой общественных мест.
Куранты на правительственных зданиях и готических башенках бьют половину, а Стедимена все нет. Петворт думает вернуться в номер или взять такси, когда занавес снова приподнимается. В дверном проеме, обводя взглядом шумное помещение, стоит высокий моложавый господин лет сорока. На нем костюм, в руке – сложенный зонт. Он входит, пристально смотрит на девиц у стойки, явно кого-то выискивая, и Петворт понимает, что в его истории этот персонаж уже фигурировал. Новоприбывший идет между столиками, и Петворт внезапно вспоминает, где видел и лицо, и костюм, и зонт. Этот самый господин налетел на него в дверях аэропорта, после махал (этим самым зонтом) вслед отъезжающему такси, когда Петворт, обернувшись, увидел профессора Рума, Катю Принцип и третьего загадочного незнакомца. Сейчас незнакомец уверенно идет по бару, коротко обращаясь к сидящим: к мужчине с черной пластиковой шляпой и к его соседу, который курит сигару с пластиковым мундштуком. Цель, очевидно, не достигнута: он переходит к мужчине с калькулятором, потом – к читателю «Пъртыуу Популятууу». Внезапно Петворт понимает, что цель новоприбывшего – он сам, и одновременно догадывается, кто же преследовал его в аэропорту. Он встает и направляется к человеку с зонтом, который, уже без прежней уверенности, нагнулся к одинокому китайцу.
– Простите, – говорит Петворт, подходя. (Человек с зонтом, отвергнутый китайцем, как раз сделал шаг в сторону двух негров.) – Вы, случаем, не мистер Стедимен?
– А-а-а-гх, – произносит тот, оборачиваясь; музыканты обступают его с двух сторон, исступленно водя смычками. – Благодарю, не сейчас, – говорит он цыганам. – Кто вы?
– Моя фамилия Петворт. Я подумал, может быть, вы ищете меня.
– Пет-пет-петворт? – переспрашивает человек с зонтом; его свежие черты принимают осторожно-хитрое выражение. – Вы ждете Стедимена?
– Да, – отвечает Петворт.
– Вы один?
– Да, – говорит Петворт.
– _ И за вами никто не шел?
– Нет.
– И вы думаете, я – тот мал… мал… малый, которого вы ждете? – Произношение у него, как у выпускника закрытой английской школы.
– Да, – отвечает Петворт.
– Давайте-ка сядем, – говорит человек с зонтом.
– Я уже занял столик. – Где?
– Вон там, в нише.
– Покажите, – говорит человек с зонтом. – Там?
– Да, – отвечает Петворт.
– Отлично, – говорит человек с зонтом через мгновение, опускаясь за столик. – Присоединяйтесь.
– Спасибо.
Человек с зонтом быстро озирается, потом приподнимает лампу и смотрит под нее.
– Всё нормально, – говорит он. – У вас есть уд?
– Простите?
– Уд… уд… достоверение. – Да.
– Можно взглянуть? – Человек с зонтом приподнимает скатерть и оглядывает стол.
– Да.
– А-а-а-гх. – Человек берет паспорт и смотрит на фотографию. – А как зовут того малого, с которым у вас рандеву?
– Стедимен, – отвечает Петворт.
– Хо-хо-хо-хотите верьте, хотите нет, – говорит человек, – но это я и есть. Да, я Сте-сте-стедимен. С приездом.
– Спасибо.
– Ловко вы меня вычислили, – замечает Стедимен. – Я стараюсь не выде… не выделяться. Наверно, вы заметили кость… заметили костюм.
– Да, – соглашается Петворт.
И впрямь, вблизи видно, что костюм не рядовой; все, что надето на прочих посетителях погребка, – лишь бледное подобие этого Костюма с большой буквы. Ткань в тонкую полоску, лацканы обработаны вручную и являют собою верх совершенства, нижняя пуговица, как полагается, не застегнута, и виден безукоризненный жилет, из-под брюк с идеально заутюженной складкой выглядывают шелковые носки со стрелками и начищенные ботинки. Рубашка в широкую полосу явно из лучшего магазина, на воротничке – кровавые точки, обязательное свидетельство тщательного бритья. Галстук английский – явный знак принадлежности к элитной школе, клубу или полку, но без вульгарной узнаваемости. Да и лицо над галстуком, обращенное с открытостью к Петворту, с подозрительностью к остальному залу, явно создали английские гены: четкое, с длинным подбородком, оно выражает ту мальчишескую веру, тронутую взрослой болью, которая оставляет у всех англичан чувство, будто они вместе рыдали в дортуаре некой универсальной закрытой школы, даже если, как Петворт, никогда в ней не учились. Да, это явно и несомненно Стедимен, второй секретарь британского посольства.
– Жутко извиняюсь, – говорит он. – Миль пардон, что заставил ждать. Ездил к сам забирать дип… к самолету забирать диппочту. И, конечно, рейс опять опоздал на три часа. Интересно, понимают эти ребята, что своими забастовками подрывают международные отношения. Думаю, пора выпить.
Стедимен резко вскидывает правую руку и оставляет ее в воздухе.
– Вы были вчера в аэропорту? – спрашивает Петворт.
– А, – говорит Стедимен, – а-а-а-гх. Почему вы спросили? Видели меня там?
– Да, – говорит Петворт. – Вы махали моему такси.
– Неужели? – восклицает Стедимен с явным огорчением. – Да, я ездил к сам забирать дип и решил убедиться, что вы добрались в зад… добрались в заданное место. Мы присматриваем за важными гостями, но мин-мин-министрати не любит, когда мы суем нос в их дела. Естественно, стараешься не светиться.
– Естественно.
– Но вас встретили как положено? – спрашивает Стедимен. – Принимают хорошо?
– Очень.
– Сегодня угощали официальным обедом? – Да.
– Скажите, – говорит Стедимен, снова озираясь по сторонам, – кто вас принимал? Мин-мин-мин…
– Нет, не министр, – отвечает Петворт. – Некий Танкич.
– А, Танкич, – говорит Стедимен, – моя жена его знает. Лысый такой весельчак.
– Он самый.
– Тоже фиг-фиг-фигура заметная. Неплохо. Ушлый малый. Шиш-шиш-шишка в партии, говорят, и далеко пойдет. Разумеется, абсолютный крем… абсолютный кремень. Как здесь выражаются, продаст родную мамашу на мясокомбинат, чтобы поднять агропромышленные показатели. Куда вас возили?
– В ресторан «Пропп».
– Правда? Блестяще! Обхаживают по полной. Интересно, к чему бы это? Что с вашей выпивкой?
– Заказал сорок пять минут назад, – отвечает Петворт, – и всё не несут.
– Мне принесут, – уверенно говорит Стедимен, щелкая пальцами. – Сюда, милочка. Два джентльмена хотят пи-пи-пить.
Видимо, его уверенность оправданна, потому что клетчатая официантка, приятно улыбаясь, тут же подходит к столику.
– Видите, о чем я? – Лицо Стедимена, покрытое младенческим пушком, расплывается в ангельской улыбке. – Они всегда подходят, уж не знаю почему. Здравствуйте, милочка. Как насчет пары кок-кок-коктейлей?
– Спасибо, нет, – отвечает Петворт.
– Что-нибудь полегче? – спрашивает Стедимен, продолжая улыбаться официантке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47