через мгновение оттуда доносится стоголосый военный хор. Стедимен машет Петворту, чтобы тот садился.
– Да, ехал от самого Лондона, – объясняет он, включая фары, одна из которых освещает деревья над головой, другая – брусчатку под колесами. – Как только пересекли границу, фары вывалились на дорогу. А в Слаке и отвертки такой нет, чтобы к ним подходила. Ну ничего, скот… скот… скотч-лента держит, во всяком случае, когда нет дождя.
Дождь хлещет в лобовое стекло; Стедимен рывком трогается с места, машина подпрыгивает на брусчатке. Впереди дребезжит розовый трамвай.
– Поехали, – говорит Стедимен. – Здесь всего двадцать минут. Мы вынуждены жить в дипломатическом ква-ква… в дипломатическом квартале, чтобы за нами могли приглядывать.
– Кто-то впереди, – говорит Петворт. Темная фигура на мгновение мелькает перед машиной и тут же отпрыгивает на тротуар.
– Пристегнитесь, если не сложно, – просит Стедимен. – Здесь не разрешают ездить без ремней. Ничего удивительного. Пешеходы ничего не соображают. Дорожные правила идиотские.
– Вот как?
– Да, вроде того, чтобы пропускать машину, которая выезжает справа, – говорит Стедимен, не пропуская машину, которая выезжает справа. Водитель бибикает. – И хамы редкие. Неудивительно, что многие наши оказываются в ку-ку-кутуз-ке. Город уже себе представляете?
– Немного, – отвечает Петворт.
– Я буду называть только самые основные здания. Это ЦК Партии, – говорит Стедимен, указывая на спортодром, – а это – Госиздат, – продолжает он, указывая на Военную академию. – Небольшой город, быстро привыкаешь. Ну надо же! Перегородили дорогу.
Косоглазые фары и впрямь осветили бело-красный шлагбаум поперек дороги. По обе стороны шлагбаума – будки; из каждой выходит солдат с «Калашниковым». Вспыхивает прожектор, слышатся крики.
– Думаю, мы здесь не проедем, – говорит Стедимен.
За шлагбаумом Петворт видит белую брусчатку, знамена и много официальных зданий.
– Это Пляшку Пъртыуу, – замечает он. – Насколько я знаю, по ней проезда нет.
– Да? – изумляется Стедимен. – Значит, мы немного сбились.
Солдаты стоят по обеим сторонам машины, тыча в окна дулами автоматов.
– Пардон! – кричит Стедимен в окно и дает задний ход. Машина задевает бетонную тумбу и, очевидно, человека, который шел следом, потому что офицер с большими звездами на погонах и портфелем в руке принимается колотить по крыше.
– Простите, – кричит Стедимен в окно. – Эти люди совершенно не умеют переходить дорогу.
Солдаты орут; машина мчится задним ходом.
– Если свернуть здесь налево, окажетесь на центральном бульваре, – советует Петворт.
– Ах да, я же рассказывал вам, где что. Это спортодром. – Стедимен указывает на ЦК Партии, потом на Дворец культуры. А это – Дворец ку-ку-культуры. Свет красный или зеленый?
– Красный, – отвечает Петворт, вцепляясь в сиденье.
– Да? А-а-а-гх. Ладно, теперь мы на правильной дороге, скоро будем дома. Моей жене не терпится вас увидеть.
– Очень мило с вашей стороны меня пригласить, – говорит Петворт.
В машине грохочет военная музыка, перед магазинами на центральном бульваре движутся блестящие зонтики, тоскливая очередь выстроилась в кинотеатр, чтобы посмотреть фильм под названием «Йыпс». Розовые трамваи дребезжат, развозя по домам фабричных рабочих и сотрудников ХОГПо, крупнейшего работодателя страны.
– Приятно снова принимать куль… принимать культурного гостя, – говорит Стедимен. Он едет посредине бульвара, по трамвайным рельсам. – Вы, наверное, не знаете, но вообще я тут больше всего занимаюсь авариями.
– Я так и понял, – отвечает Петворт.
– Кстати, скажите, это по вашей части, какую бы книжку послать англичанину в тюрьму? Я думаю насчет Пру-пру-прус-та. Долгое чтение, верно?
– Зависит от вкуса, – говорит Петворт. – Этот человек любит экспериментальный модернизм?
– Точно не знаю, – отвечает Стедимен. – Он – водитель грузовика.
– Наверное, лучше не Пруста, – говорит Петворт. – Может быть, «Сагу о Форсайтах».
Городской центр остался позади, трамваев больше не видно по сторонам улицы тянутся жилые дома. Дорога идет под гору.
– Приятная, тихая часть города. – Стедимен машет рукой в сторону грязного ветрового стекла. – Как насчет скрэббла Скрэббл – игра буковками на доске, известная у нас как «Эрудит».

?
– Что, сейчас? – изумляется Петворт.
– Нет, конечно, – отвечает Стедимен, – сейчас я веду машину. Я по поводу передачи в тюрьму.
– В скрэббл играют вдвоем, – говорит Петворт.
– Да, – после секундной задумчивости соглашается Стедимен. – Да, наверное, это отпадает. Представляете, переехал крестьянина.
– Вы? – спрашивает Петворт.
– Нет, разумеется, нет, – отвечает Стедимен. – Он. За это его и посадили. Смешные они, это крестьяне. Когда видят приближающийся мех… механический предмет, их первая реакция – ринуться наперерез. А первая реакция здешних водителей – жать на газ и давить. Только иностранцам это не разрешается. Ну вот, старик, приехали. Наш дом.
Они остановились. По одну сторону улицы застыл гротескными силуэтами темный парк, по другую выстроились основательные серые здания. У кариатид под балконами дырки от пуль Добавили к старым пупкам новые. Перед каждым подъездом – белая будочка с солдатом.
– Дипломатическая защита, – говорит Стедимен. – Теперь минуточку подождите.
Он обходит машину, встает спереди и, глядя на Петворта через лобовое стекло, снимает «дворники». Когда дипломат подходит к пассажирской двери, оба «дворника» торчат у него из пиджачного кармана и покачиваются перед носом.
– Мы здесь всегда их снимаем, – поясняет он, поднимая зонт и ведя Петворта к подъезду. – Разумеется, официально при со-со-социализме воров нет. С другой стороны, люди часто присваивают чужое. Ума не приложу, зачем им «дворники», если большинству карма не позволяет… карман не позволяет купить авто. Помашите солдату.
Солдат смотрит из будки, как Стедимен толкает тяжелую дверь; внутри абсолютно темно.
– Минуточку, я найду рубь… найду рубильник. – Стедимен, по-прежнему держа зонт над головой, включает свет. Петворту предстает огромный сумрачный вестибюль с обшарпанными стенами и допотопной клеткой лифта посередине.
– Живее, в лифт, здесь автоматический выключатель, через секунду…
Наступает полная тьма.
– Давайте на ощупь, – доносится из нее голос Стедимена. – Когда закроем дверь лифта, свет снова включится.
В кабине загорается лампочка, освещая исписанные стены и замызганный пол; лифт медленно ползет вверх по продуваемой ветром шахте.
– Ой, – говорит Стедимен, когда кабина внезапно замирает между этажами и свет гаснет. – Иногда случается. Ничего страшного. Надо подождать, пока кто-нибудь нас вызволит. Обычно это ненадолго.
В шахте свистит ветер, пахнет застарелой готовкой; где-то за плотно закрытыми дверьми орет младенец. В темной кабине Стедимен, благоухая одеколоном, начинает обсуждать ранние романы Маргарет Дрэббл Дрэббл Маргарет (род. 1939) – английская писательница, автор психологических романов о женщинах из среднего класса.

. Идет время. Наконец на темной лестнице слышатся шаги.
– Слибоб, камърадакии! – кричит Стедимен. – Понги! Понги!
Его призыв достигает желаемого результата: с невидимой площадки на них смотрят два глаза, и слышно, как кто-то несколько раз нажимает кнопку. Свет вспыхивает и начинает мор-Гать; лифт дергается, неуверенно ползет вверх и замирает чуть ниже площадки.
– Ну вот. Можно остаться здесь и рискнуть ехать доверху, – говорит Стедимен, – а можно идти в темноте.
– Я бы лучше пошел, – отвечает Петворт.
– Что, тогда идемте. – Стедимен открывает дверь клетки. – В темноте видите?
– Нет, – признается Петворт.
– Тогда идите на звук моих шагов, – говорит Стедимен. – Я привычный.
И так, в кромешной тьме, спотыкаясь и падая, Петворт начинает подъем по бесконечной лестнице, вьющейся по спирали, как сама жизнь. Пахнет непривычной едой, из-за невидимых дверей доносятся невразумительные звуки радио, стены облупленные и сырые; шаги провожатого раздаются где-то впереди и вдруг резко останавливаются. Петворт налетает на что-то большое, темное, твердо-мягкое. Это спина Стедимена.
– Почти дошли, – сообщает спина. – Просто хочу напомнить, пока не вошли в ква-ква-квартиру. Она прослушивается.
– Да, – говорит Петворт.
– Еще есть горничная Магда, – продолжает Стедимен. – Нам пришлось взять ее из дипломатического бюро по найму. Якобы не понимает по-английски, то есть наверняка понимает. И само собой, она секс… секс… секс…
Дверь впереди внезапно раскрывается; в ярко освещенном проеме стоит рослая угрюмая горничная в черном платье, белом фартуке и белых перчатках. Волосы у ней зачесаны назад и собраны на затылке в пучок, взгляд полон суровой укоризны. Руку она держит согнутой, словно готовится принять пальто.
– А-а-гх, – говорит Стедимен, вручая ей зонтик и «дворники». – Слибоб, Магда.
– Слубоб, – говорит Петворт, протягивая свой плащ.
Магда сопит и смотрит на него с подозрением. За спиной у Магды свет, смех и веселые голоса – звуки светской вечеринки. Моргая после темной лестницы, Петворт мысленно готовится к производственной беседе о Соссюре и Деррида, законе бутерброда и золотом правиле.
Это просторная дипломатическая квартира, говорящая, как большинство дипломатических квартир, о множестве прошлых миссий. Иранские седельные сумы, мексиканские маски и африканские циновки по стенам соседствуют со стульями из Швеции, или Дании, или лондонского магазина «Хабитат», индийскими кофейными столиками и курдскими вьючными сундуками. Горят настольные лампы, из окна, как в большинстве дипломатических квартир, открывается прекрасный вид на парк и сверкающий неоном город. Однако по комнате не прохаживаются, беседуя о Т.С. Элиоте, профессора, и вообще она практически пуста: смех и разговоры доносятся из черного ящичка на столе. «Ка-ка-кассета», – поясняет Стедимен. Однако эффектная хозяйка в чем-то этническом на месте; собственно, и ее наряд, как у большинства дипломатических жен, говорит о множестве прошлых миссий. В ушах у нее болтаются арабские серебряные серьги, на запястьях – индейские браслеты, с плеч ниспадает свободное гавайское платье. Хозяйка встает навстречу гостю, высокая, темноволосая, благоухающая «Ма Грифф», и хватает его за руку.
– Вы, должно быть, мистер Петворт, – кричит она, не выпуская его ладонь. – Входите, входите. Ах, даже выразить не могу, какое это счастье – новое лицо. Ваше, разумеется. Мое у меня уже много лет.
– Добрый вечер, – говорит Петворт.
– Здравствуйте, здравствуйте. Даже выразить не могу, как я мечтала о новом человеке, хоть мало-мальски интересном. А ведь вы мало-мальски интересны, правда? Вы представляетесь мне здоровым, сильным, неутомимым.
– Моя жена Ба-ба-баджи, – представляет Стедимен, чмокая ее в щечку. – Кажется, я говорил, что она умирает от желания с вами по-по-познакомиться.

ІІ

– Да, да, правда, умираю от желания, – восклицает Баджи Стедимен, беря Петворта под руку и ведя его к кушетке. – А теперь расскажите мне, что вы думаете о Слаке.
– Когда мы ждем остальных гостей, дорогая? – спрашивает Стедимен, стоя в углу.
– В половине девятого, – отвечает Баджи. – Я хотела немножко побыть с мистером Петвортом без посторонних. Понимаете, мистер Петворт, я мечтаю выяснить, так ли вы обворожительны, как я надеялась.
– Боюсь, я вас разочарую, – говорит Петворт.
– О, так вы скромник? Не отпирайтесь, первое впечатление вполне в вашу пользу. Садитесь со мной рядышком, и перейдем к следующим впечатлениям. Феликс принесет вам выпить.
– Не хотите для начала отли… – спрашивает Стедимен, – отличного персикового коньяка?
– Нечто незабываемое, – подхватывает Баджи.
– Я сегодня уже многовато его выпил, – отвечает Петворт, – на официальном завтраке.
– Ах, этот официоз! – восклицает Баджи. – Скука смертная!
– Как насчет пис-пис… – спрашивает Стедимен, – пис-портера? – Он открыл курдский вьючник с экзотическими посольскими винами.
– Замечательное здешнее вино. Белое, сухое, – говорит Баджи. – Прекрасно помогает раскрепоститься.
– Отлично, я выпью писпортера, – отвечает Петворт.
– Извините меня на минуточку, – говорит Стедимен, сжимая бутылку. – Мне надо сходить на ку-ку-кухню, взять у Магды штопор.
– Конечно, дорогой. – Баджи Стедимен небрежно взмахивает рукой, так что та случайно опускается Петворту на колено. – А пока обворожительный мистер Петворт расскажет мне все про свой богатый событиями день.
– Он был не так уж богат событиями, – говорит Петворт. – Меня сытно накормили и отвели в мавзолей Григорика.
– Да, конечно, они всегда туда водят, – замечает Баджи. – Боюсь, я так и не смогла понять, в чем тут удовольствие. Впрочем, мне и у мадам Тюссо не нравится.
Ниспадающее платье ниспадает всё заметнее и заметнее; Баджи улыбается Петворту.
– Ну, расскажите же мне, что вы думаете о Слаке, – просит она. – Расскажите, как вам здесь показалось.
– Очень мило, – говорит Петворт.
– Слака, город искусства и музыки, жучков и шпионов, – произносит Баджи. – Полагаю, вам настоятельно советовали быть осторожным? Сказали, что у стен есть уши, у окон – глаза, а горничные чулками сигналят тайной полиции?
– Да, – отвечает Петворт.
– Золотое правило Слаки – всем, чем занимаешься, занимайся не на виду. А чем бы вы хотели заняться, мистер Петворт? Какое у вас хобби?
– Вообще-то никакого, – отвечает Петворт.
– О, не скрытничайте. – Баджи берет его за руку. – Наверное, вы заметили, что во мне совсем нет того, что принято называть благоразумием. Мной руководит сердце, не рассудок. Вообще-то я совсем не гожусь для Слаки.
– Да, сложно, наверное.
– Феликс, дорогой, бутылки может открыть Магда! – кричит Баджи Стедимен через плечо. – Почему бы тебе не зайти в душ, смыть с себя пот трудового дня? А я пока развлеку мистера Петворта. Да, мистер Петворт, у меня очень трудная жизнь. Как вы проницательны, я ощущаю ваше сочувствие. У меня, как я говорила, неуемный, взбалмошный, легкомысленный нрав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47