Благодаря тщательному уходу и заботе моя собака уже через несколько
дней была весела и бодра, как прежде, а несколькими неделями позже она
дала мне возможность разгадать загадку, которая без нее, вероятно, навеки
осталась бы неразгаданной.
Два дня подряд я гонялся за зайцем. Собака моя все вновь и вновь
выгоняла его, но мне никак не удавалось точно прицелиться. В колдовство я
не верю - никогда не был подвержен суевериям, слишком много диковинного я
для этого пережил. На этот раз, однако, моих пяти чувств было явно
недостаточно. Наконец заяц подвернулся так близко, что я мог выстрелить в
него. Заяц упал, и что вы думаете я тогда обнаружил? Под брюхом у моего
зайца было четыре лапы, а на спине - четыре других. Когда две нижние пары
уставали, то заяц мой, как ловкий пловец, умеющий плавать и на животе и на
спине, переворачивался, и тогда обе новые пары несли его вперед с еще
большей быстротой.
Никогда после не пришлось мне встречать такого зайца, да и этот не
попался бы мне, не обладай моя собака такими совершенствами. Это животное
настолько превосходило всех представительниц своего рода, что я не
задумываясь присоединил бы к ее кличке эпитет "Единственная", если бы
принадлежавшая мне борзая не оспаривала у нее эту честь.
Эта собака отличалась не столько своим сложением, сколько необычайной
быстротой бега. Если бы вам, милостивые государи, пришлось видеть ее, вы
были бы несомненно восхищены и не удивлялись бы тому, что я так любил ее и
столь часто с ней охотился. Ей пришлось, служа мне, бегать так быстро, так
часто и подолгу, что она стерла себе лапы почти по самое брюхо, поэтому в
последние годы ее жизни я мог пользоваться ею только как таксой-ищейкой.
Но она и в этой роли прослужила мне еще не один год.
В свое время, еще в бытность ее борзой - кстати сказать, она была
сукой, - она погналась за зайцем, который показался мне необычайно
толстым. Мне было жаль моей собаки: она должна была скоро ощениться, но
старалась бежать с такой же быстротой, как всегда. Мне удавалось следовать
за ней верхом только на очень большом расстоянии. Внезапно я услышал лай,
словно лаяла целая свора, но при этом такой слабый и нежный, что я никак
не мог сообразить, в чем дело. Когда я приблизился, глазам моим
представилось подлинное чудо.
Зайчиха на бегу произвела на свет зайчат, а сука моя ощенилась! К тому
же зайчат было ровно столько же, сколько и щенят. Подчиняясь инстинкту,
зайчата пустились наутек, а щенки не только погнались за ними, но и
поймали. Таким образом, к концу охоты у меня оказалось шесть зайцев и
шесть собак, хоть я и начал охоту с одной-единственной собакой.
Об этой замечательной собаке я вспоминаю с таким же удовольствием, как
и о чудесном литовском коне, которому цены не было. Он достался мне
благодаря случаю, предоставившему возможность показать свое искусство
наездника и заслужить немалую славу.
Я гостил однажды в роскошном поместье графа Пржобовского в Литве и
остался в парадном покое за чайным столом в обществе дам в то время, как
мужчины спустились во двор посмотреть молодого чистокровного коня, только
что доставленного с конского завода.
Внезапно со двора донесся крик о помощи.
Я сбежал по лестнице и увидел коня, который, взбесившись, вел себя так
необузданно, что никто не осмеливался ни подойти к нему, ни вскочить на
него.
Самые смелые и решительные наездники толпились вокруг в смущении и
растерянности.
На всех лицах отразился испуг, когда я одним прыжком вскочил на коня и
этим неожиданным маневром не только его напугал, но и полностью покорил и
усмирил, пустив в ход все свое искусство наездника. Чтобы
продемонстрировать перед дамами это искусство и при этом не обеспокоить
их, я принудил коня вместе со мной прыгнуть через одно из открытых окон в
столовую. Здесь я несколько раз то шагом, то рысью, то галопом прогарцевал
по комнате и в конце концов заставил коня вскочить на чайный стол и
продемонстрировать здесь в миниатюре все тонкости высшей школы верховой
езды, которые вызвали восхищение всех присутствовавших дам. Моя лошадка
проделала все так изящно и ловко, что не разбила ни одной чашки. Все это
вызвало ко мне горячие симпатии как дам, так и самого графа, который с
присущей ему учтивостью попросил меня принять молодого коня от него в
подарок и завоевать на нем победу и славу в походе против турок, который
должен был вскоре начаться под предводительством графа Миниха (*1).
Трудно было сделать более приятный подарок! Он как бы предвещал много
хорошего в походе, в котором мне предстояло выдержать первое испытание в
качестве солдата. Такой конь, покорный, горячий и смелый - овечка и
Буцефал одновременно - должен был ежечасно напоминать мне о долге бравого
солдата и об удивительных подвигах, совершенных на поле брани Александром
в молодые годы.
Мы отправлялись в поход, как мне кажется, отчасти ради того, чтобы
восстановить честь русского оружия, несколько пострадавшую при царе Петре
в боях на реке Прут (*2). Это нам полностью удалось после тяжелых, но
славных походов под предводительством великого полководца, уже упомянутого
нами выше.
Скромность не позволяет подчиненным приписывать себе великие подвиги и
победы, слава которых обычно становится достоянием предводителей вопреки
их человеческим качествам. И - что особенно противоестественно - слава
становится достоянием королей и королев, никогда не нюхавших пороха, разве
только на увеселительных празднествах, и не видевших никогда в глаза ни
бранного поля, ни армии в боевом порядке, разве только на вахт-параде.
У меня поэтому нет особых притязаний на славу, добытую в крупнейших
боях с неприятелем. Все мы вместе выполняли наш долг патриота, солдата и
просто честного человека. Это - всеобъемлющее выражение, полное большого
содержания и значения, хотя масса всяких бездельников и пустословов имеет
о нем весьма слабое представление. Ввиду того, что под моей командой
находился гусарский полк, я проводил разные операции, где все было
предоставлено моему собственному усмотрению и мужеству. Успех этих
операций, как мне кажется, я все же имею основание поставить в заслугу
себе и моим смелым товарищам, которых я вел к победе и завоеваниям.
Однажды, когда мы загоняли турок в Очаков, наш авангард попал в
жестокую переделку. Мой горячий литовец чуть было не занес меня прямо к
черту в пекло. Я находился на дальнем передовом посту, как вдруг заметил
приближавшегося неприятеля, окруженного тучей пыли, что помешало мне
определить как численность его, так и намерения.
Поднять такое же облако пыли и укрыться за ним было бы несложно; к
такой шаблонной хитрости чаще всего и прибегают. Но это ничего не дало бы
мне, да и не способствовало бы достижению цели, ради которой я был послан
вперед. Я приказал поэтому своим правофланговым и левофланговым рассеяться
по обе стороны колонны и поднять как можно больше пыли. Сам я в это время
двинулся прямо на неприятеля, чтобы лучше прощупать его. Это мне удалось,
ибо он сопротивлялся и дрался только до тех пор, пока страх перед моими
фланговыми не заставил его в беспорядке отступить. Теперь настало самое
время смело броситься на него. Мы рассеяли его полностью, разбили наголову
и не только загнали обратно в крепость, но погнали дальше, через нее, так
что расправа с ним превзошла все наши самые кровожадные намерения.
Так как мой литовец отличался необыкновенной быстротой, я оказался
впереди преследователей. Увидев, что неприятель удирает из крепости через
противоположные ворота, я счел целесообразным остановиться на базарной
площади и приказать трубить сбор.
Я осадил коня, но вообразите, господа, каково было мое удивление, когда
возле себя я не увидел ни трубача, ни кого-либо другого из числа моих
гусар.
"Не проскакали ли они по другим улицам? Куда они могли деваться?" -
подумал я.
Но далеко, во всяком случае, они быть не могли и должны были вот-вот
нагнать меня. В ожидании я направил своего тяжело дышавшего коня к колодцу
на базарной площади, чтобы дать ему напиться. Он пил и пил без всякой меры
и с такой жадностью, словно никак не мог утолить жажду. Но дело,
оказывается, объяснялось очень просто. Когда я обернулся в поисках моих
людей, то угадайте, милостивые государи, что я увидел? Всей задней части
моего бедного коня как не бывало; крестец и бедра - все исчезло, словно их
начисто срезали. Поэтому вода вытекала сзади по мере того, как она
поглощалась спереди, без всякой пользы для коня и не утоляя его жажды.
Для меня оставалось полнейшей загадкой, как это могло случиться, пока
откуда-то с совершенно другой стороны не прискакал мой конюх и, разливаясь
потоком сердечных поздравлений и крепких ругательств, не рассказал мне
следующее. Когда я с толпой бегущих врагов ворвался в крепость, внезапно
опустили предохранительную решетку и этой решеткой начисто отсекли заднюю
часть моего коня. Сначала указанная задняя часть брыкалась изо всех сил и
нанесла огромный урон неприятельским солдатам, которые, оглушенные и
ослепленные, как безумные, напирали на решетку, а затем она победоносно,
как выразился конюх, направилась на близлежащий луг, где я, верно, и
сейчас еще ее найду. Я повернул обратно, и оставшаяся половина моего коня
неслыханно быстрым галопом доскакала до луга. С большой радостью нашел я
здесь вторую половину и, к немалому удивлению, увидел, что она подыскала
себе занятие, да такое любопытное, что ни один церемониймейстер, при всем
своем остроумии, не мог бы изобрести ничего подобного для увеселения
какого-нибудь безголового субъекта. Короче говоря, задняя половина моего
чудо-коня за эти короткие мгновения успела завязать близкое знакомство с
кобылами, носившимися по лугу, и, предавшись наслаждениям со своим
гаремом, по-видимому, забыла все перенесенные неприятности. Голова при
этом, правда, столь мало принималась в расчет, что жеребята, обязанные
своим существованием этому времяпрепровождению, оказались негодными
ублюдками: у них не хватало всего того, чего недоставало их отцу в момент
их зачатия.
Имея перед собой неопровержимые доказательства того, что обе половины
моего коня жизнеспособны, я поспешил вызвать нашего коновала. Не долго
думая, он с перепил обе половины молодыми ростками лавра, оказавшимися под
рукой. Рана благополучно зажила, но случилось нечто такое, что могло
произойти только с таким славным конем. А именно: ростки лавра пустили у
него в теле корни, поднялись вверх и образовали надо мной шатер из листвы,
так что я впоследствии совершил не одну славную поездку в тени лавров,
добытых мною и моим конем.
О другой незначительной неприятности, связанной с этим походом, я
упомяну лишь попутно. Я так бурно, так долго и неутомимо рубил врага, что
рука моя непроизвольно стала производить движение, которое совершала при
рубке, и оно сохранилось и тогда, когда неприятеля давно уже и след
простыл. Я был вынужден, чтобы нечаянно не задеть ни себя самого, ни
приближавшихся ко мне солдат, носить с неделю руку на перевязи, словно она
была у меня отсечена по локоть.
Человека, способного ездить на таком коне, как мой литовец, вы имеете
полное основание, милостивые государи, считать способным и на другие
фокусы при вольтижировке, которые сами по себе должны показаться
неправдоподобными. Мы осаждали не помню уже сейчас какой город, и
фельдмаршалу было необычайно важно получить точные сведения о положении в
крепости. Было чрезвычайно трудно, почти невозможно пробраться сквозь все
форпосты, караулы и укрепления. Да и не нашлось бы толкового человека,
способного удачно совершить такое дело. С обычным мужеством и служебным
усердием я, пожалуй, чересчур поспешно, стал подле одной из наших самых
больших пушек, из которой как раз в эту минуту собирались произвести
выстрел. Одним махом вскочил я на ядро, рассчитывая, что оно занесет меня
в крепость. Но когда я верхом на ядре пролетел примерно половину пути,
мною вдруг овладели кое-какие не лишенные основания сомнения.
"Гм, - подумал я, - туда-то ты попадешь, но как тебе удастся сразу
выбраться обратно? А что тогда случится? Тебя сразу же примут за шпиона и
повесят на первой попавшейся виселице".
Такая честь была мне вовсе не по вкусу.
После подобных рассуждений я быстро принял решение, и, воспользовавшись
тем, что в нескольких шагах от меня пролетало выпущенное из крепости ядро,
я перескочил с моего ядра на встречное и таким образом, хоть и не выполнив
поручения, но зато целым и невредимым вернулся к своим.
Ловкостью и умением, которыми я отличался в прыжках, обладала и моя
лошадь. Ни канавы, ни изгороди никогда не мешали мне ехать напрямик.
Однажды я погнался верхом за зайцем, который наискось пересекал военную
дорогу. По этой же дороге, как раз между мной и зайцем, проезжала карета с
двумя красивыми дамами. Мой конь с такой быстротой проскочил сквозь
карету, окна которой были открыты, что я едва успел снять шляпу и
почтительнейше извиниться за такую вольность.
В другой раз я собрался перескочить через болото, которое сначала
показалось мне не таким широким, каким я увидел его, когда находился уже
на середине скачка. В воздухе я повернул поэтому обратно к тому месту, где
находился раньше, чтобы взять больший разбег. Тем не менее я и во второй
раз плохо рассчитал и провалился по горло в тину недалеко от
противоположного берега. Мне суждена была неминуемая гибель, если бы не
сила моих рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12