Голову они носят под мышкой, справа, а если отправляются в путешествие
или на такую работу, которая требует большой подвижности, то обычно
оставляют ее дома. Посовещаться с ней они могут всегда, на каком бы
расстоянии от нее ни находились.
Знатные люди из числа лунных жителей, если им хочется знать, что
происходит среди простого народа, не имеют обыкновения сноситься с ним
непосредственно. Они остаются дома, а вместо себя посылают свою голову,
которая может везде присутствовать инкогнито, а затем, когда ее господин
этого пожелает, вернуться к нему и доложить обо всем.
Виноградные косточки на Луне в точности похожи на наши градины, и я
твердо убежден, что, когда на Луне буря срывает виноград с лозы, косточки
падают на землю в виде града. Я думаю, что это явление давно уже известно
многим виноторговцам. Мне, во всяком случае, не раз доставляли вино,
которое, по всей видимости, было изготовлено из градин и вкусом совершенно
походило на лунное вино.
Чуть было не позабыл упомянуть об одной интересной вещи. Живот
полностью заменяет лунным жителям наш чемодан: они суют туда все, что
может им понадобиться, и так же, как и свой желудок, отпирают его и
запирают, когда им вздумается. Дело в том, что кишками, печенью, сердцем
они не обременены, так же как и платьем. У них, правда, нет и таких частей
тела, которые стыдливость повелевала бы им прикрывать.
Глаза свои лунные жители могут по желанию вынимать и вставлять, и видят
они ими одинаково хорошо - все равно, торчат ли они у них в голове или они
держат их в руке. В случае, если они потеряют или повредят глаз, то могут
одолжить у кого-нибудь или купить себе другой и пользоваться им не хуже,
чем собственным. На Луне поэтому всюду можно встретить лиц, торгующих
глазами. И в этом единственном случае лунные жители проявляют свои
склонности и вкусы: возникает мода то на зеленые глаза, то на желтые.
Признаюсь, все это звучит неправдоподобно. Но я предоставляю право
каждому, питающему хоть какие-нибудь сомнения, самому отправиться на Луну
и убедиться в том, что я придерживался истины строже любого другого
путешественника.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО СВЕТУ И ДРУГИЕ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
Если верить выражению ваших глаз, то я, пожалуй, скорее устану
рассказывать вам о всяких необыкновенных случаях из моей жизни, чем вы
перестанете слушать меня. Ваше внимание настолько льстит мне, что я не
решусь - как предполагал раньше - закончить свое повествование
путешествием на Луну.
Итак, если угодно, выслушайте еще один рассказ, столь же правдивый, как
и предыдущий, но своей необычайностью, пожалуй, даже превосходящий его.
"Путешествие Брайдона в Сицилию" (*11), книга, которую я прочел с
огромным интересом, внушила мне желание увидеть гору Этну. По пути туда
мне не пришлось встретить что-нибудь достойное внимания. Я говорю - мне,
потому что многие другие сочли бы кое-какие происшествия удивительными и,
чтобы покрыть путевые издержки, во всех подробностях расписали бы всякие
случаи, представлявшиеся мне такими повседневными мелочами, что я не могу
повествованием о них испытывать терпение порядочного человека.
Однажды утром, покинув расположенную у подножия горы хижину, я пустился
в путь с непоколебимым решением: рассмотреть и обследовать, хотя бы ценою
собственной жизни, внутреннее устройство этой знаменитой жаровни.
После утомительной трехчасовой дороги я оказался на вершине горы. Она
как раз бушевала в то время, и это длилось вот уже три недели. Вид горы
при таких обстоятельствах описывали уже столько раз, что изобразить ее, -
если это вообще возможно изобразить словами, - я во всяком случае опоздал.
Если же, как я мог на опыте убедиться, описать это словами нельзя, то
лучше мне не терять даром времени на погоню за невозможным, а вам не
рисковать своим хорошим настроением.
Я трижды прошелся по краю кратера - вообразите его себе в виде
огромнейшей воронки, - но, убедившись, что это ничего или почти ничего не
прибавляет к моим познаниям, я, не колеблясь, принял решение прыгнуть в
кратер. Едва лишь я осуществил свое намерение, как очутился в дьявольски
нагретой парилке, и несчастное мое тело было в разных местах - благородных
и неблагородных - основательно помято и обожжено раскаленными докрасна
углями, непрерывно вылетавшими из глубины горы.
Как ни велика, однако, была сила, с которой угли выбрасывались вверх,
все же тяжесть моего падающего тела значительно превосходила ее, и я
довольно быстро и благополучно достиг дна.
Первое, что поразило меня здесь, были нестерпимый стук, шум, визг и
проклятия, раздававшиеся, казалось, со всех сторон. Я открыл глаза - и,
представьте себе, оказался в обществе Вулкана и его циклопов. Господа эти,
которых я давно со своей житейской мудростью отнес в область выдумок, вот
уже три недели как поссорились, не сойдясь во мнениях о порядке и
субординации, и от этого произошел такой шум на поверхности земли. Мое
появление немедленно восстановило мир и тишину.
Вулкан сразу же заковылял к шкафу, достал какие-то пластыри и мази и
собственными руками наложил их на мои раны. Все они мгновенно зажили.
Кроме того, он предложил мне подкрепиться бутылкой нектара и другими
изысканными винами, которыми обычно наслаждаются одни лишь боги и богини.
Как только я несколько пришел в себя, Вулкан представил меня своей
супруге Венере, приказав ей окружить меня всеми удобствами, необходимыми
при моем состоянии. Красота комнаты, в которую она ввела меня,
сладострастная нега дивана, куда она меня усадила, божественное обаяние
всего ее существа, нежность ее чувствительного сердца - всего этого не
описать обыкновенными словами, и голова у меня начинает кружиться даже при
одном воспоминании.
Вулкан очень подробно описал мне Этну. Он рассказал, что гора эта не
что иное, как нагромождение пепла, который выбрасывается из ее жерла, что
ему часто приходится наказывать своих слуг и он в таких случаях в гневе
швыряет в них раскаленными докрасна углями, которые они подчас с большой
ловкостью перехватывают на лету и выкидывают в мир, чтобы угольки эти
больше не попадались их повелителю под руку.
- Наши ссоры, - продолжал он, - длятся иной раз по нескольку месяцев, и
те явления, которые это вызывает на свете, у вас, смертных, кажется,
называются "извержениями". Гора Везувий также принадлежит к числу моих
мастерских. К ней ведет дорога, которая тянется под морским дном на
протяжении по меньшей мере трехсот пятидесяти миль. Такие же
недоразумения, как у нас, вызывают и там подобные извержения.
Если поучения бога Вулкана и приходились мне по душе, то еще приятнее
было мне общество его супруги, и я, возможно, никогда не покинул бы этих
подземных замков, если бы не кое-какие злорадные болтуны. Они
насплетничали на меня Вулкану и разожгли в его добродушном сердце жаркое
пламя ревности. Не выдав до этого ни единым звуком своего недовольства, он
однажды утром, в тот момент, когда я собирался помочь богине при одевании,
схватил меня, унес в незнакомую мне комнату и поднял над колодцем, который
показался мне очень глубоким.
- Неблагодарный смертный! - произнес он. - Вернись в тот мир, откуда ты
явился!
С этими словами, не дав мне ни минуты на оправдания, он швырнул меня в
бездну.
Я падал и падал со все возрастающей скоростью, пока страх окончательно
не лишил меня сознания. Внезапно я очнулся от обморока, очутившись в водах
огромного озера, ярко освещенного лучами солнца. Я с детства отлично
плавал и умел проделывать в воде всякие фокусы. Поэтому я сразу
почувствовал себя как дома, и по сравнению с той обстановкой, в которой я
только что находился, мое теперешнее положение показалось мне раем.
Я огляделся кругом, но - увы! - всюду виднелась лишь вода. Да и
температура ее весьма неприятно отличалась от горна мастера Вулкана. В
конце концов я разглядел вдали нечто, напоминавшее удивительно большую
скалу. Вскоре выяснилось, что это плавучая ледяная гора, которая
приближалась ко мне. После долгих поисков я нашел, наконец, место, на
которое мне удалось взобраться, а оттуда вскарабкаться и на самую вершину
горы. Однако, к великому моему огорчению, и отсюда нигде не видно было
земли.
В конце концов, уже перед самым наступлением темноты, я заметил судно,
двигавшееся по направлению ко мне. Как только оно несколько приблизилось,
я принялся кричать. Мне ответили по-голландски. Бросившись в воду, я
подплыл к кораблю, и меня подняли на борт. На мой вопрос, где мы
находимся, мне ответили: "В Южном Ледовитом океане".
И только тогда мне все стало понятно. Совершенно ясно, что я с горы
Этны прямым путем через центр земли провалился в Южный Ледовитый океан.
Путь этот во всяком случае короче, чем путь вокруг земного шара. Никто
еще, за исключением меня, не исследовал его, и если мне предстоит еще раз
проделать такое путешествие, я постараюсь произвести более тщательные
наблюдения.
Я попросил, чтобы мне дали поесть, а затем улегся спать. Грубый
все-таки народ эти голландцы! Я рассказал о своих приключениях офицерам
так же откровенно и просто, как рассказал вам, милостивые государи, и
кое-кто из этих господ, в частности сам капитан, своим видом дали мне
понять, что сомневаются в моей правдивости.
Но так как они дружески приняли меня к себе на корабль и существовал я
благодаря их милостям, пришлось волей-неволей проглотить обиду.
Я только осведомился о том, куда они направляются. Они сообщили мне,
что отплыли с целью совершить новые открытия, и если мой рассказ правдив,
то цель их достигнута.
Мы находились как раз на пути, по которому следовал капитан Кук, и на
следующее утро прибыли в Ботани-Бей, куда английскому правительству
следовало бы не ссылать в наказание всяких преступников, а отправлять туда
в виде поощрения заслуженных людей - так щедро на этом побережье рассыпала
природа свои прекраснейшие дары.
Мы пробыли здесь всего три дня. На четвертые сутки налетел страшный
шторм, который за несколько часов изорвал все паруса, расщепил бушприт и
повалил брам-стеньгу, которая рухнула на ящик, куда убирали компас, разбив
вдребезги и ящик и самый компас. Каждый плававший по морям знает, какие
печальные последствия влечет за собою такая потеря. Мы совершенно сбились
с курса.
Но вот, наконец, буря улеглась, и подул ровный, крепкий ветерок.
Мы плыли и плыли три месяца подряд и, должно быть, успели покрыть
огромное расстояние, как вдруг заметили вокруг удивительную перемену. Нам
стало как-то легко и весело, а ноздри наши защекотали самые упоительные
запахи. Цвет моря также изменился: оно было уже не зеленым, а белым.
Вскоре после этой прекрасной перемены мы увидели землю и недалеко от
нас - гавань и направились к ней. Она была глубокой и достаточно обширной.
Вместо воды ее наполняло превосходное и очень вкусное молоко.
Мы пристали к берегу. Как выяснилось, весь остров представлял собой
большой сыр. Возможно, мы даже не заметили бы этого, если бы не одно
обстоятельство, открывшее нам истину. Дело в том, что у нас на корабле
находился матрос, отроду испытывавший отвращение к сыру. Не успел он
ступить на берег, как упал в обморок. Придя в сознание, он стал умолять,
чтобы у него из-под ног убрали сыр. Когда мы повнимательней пригляделись,
то обнаружили, что матрос совершенно прав: весь остров, как уже было
сказано, представлял собой один огромный сыр.
Местные жители питались главным образом этим сыром и сколько бы его за
день ни поели - за ночь опять прибавлялось столько же. Мы увидели
множество виноградных лоз с прекрасным крупным виноградом. Стоило надавить
виноградину - из нее вытекало одно только молоко.
Жители были стройные, красивые существа, большей частью ростом в девять
футов. У них было по три ноги и по одной руке. У взрослых на лбу вырастал
рог, которым они очень ловко пользовались. Они устраивали состязания в
беге по поверхности молочного моря и разгуливали по ней, не погружаясь,
так же свободно, как мы по лужайке.
На этом острове, или на этом сыре, росло много злаков, колосья которых
походили на трюфели. В них помещались хлебы, вполне готовые и пригодные
для еды. Разгуливая по сырному острову, мы обнаружили семь молочных рек и
две винные.
После шестнадцатидневного пути мы добрались до берега, расположенного
напротив того, к которому пристали. Здесь мы нашли целую полосу дозревшего
синего сыра, который обычно так расхваливают настоящие любители. В нем не
водится, однако, червей, а на его поверхности растут чудесные фруктовые
деревья вроде персиковых, абрикосовых и всевозможные другие, неведомые
нам. На этих необычайно высоких деревьях было множество птичьих гнезд.
Среди ряда других нам бросилось в глаза гнездо зимородка, которое в
окружности в пять раз превосходило купол собора святого Павла в Лондоне.
Оно было искусно сплетено из огромных деревьев, и в нем лежало -
подождите-ка, я хочу быть совершенно точным - по меньшей мере пятьсот яиц,
и каждое было величиной с добрый оксгофт (*12). Птенцов мы могли не только
разглядеть, но и услышать их свист. Нам с величайшим трудом удалось
разбить одно из таких яиц, и из него вылупился юный, еще голый птенчик,
значительно превосходивший размерами двадцать взрослых коршунов.
Едва мы успели выпустить птенчика на свободу, как внезапно на нас
налетел зимородок-отец. Он подцепил когтем нашего капитана, взвился с ним
на милю в вышину и, избив крыльями, швырнул в море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12