Но хитрость моя полностью удалась. Медведи один за
другим подходили ко мне, обнюхивали и явно принимали за своего косолапого
собрата. Мне и в самом деле не хватало только роста, чтобы полностью
походить на них, а некоторые из них, помоложе, были немногим выше меня.
После того как все медведи обнюхали меня и тело своего покойного
товарища, они почувствовали ко мне, по всей видимости, симпатию. Кстати
сказать, мне вполне удавалось подражать всем их повадкам, только разве в
отношении рычания, рева и драки они превосходили меня.
Но, как ни походил я на медведя, я все же оставался человеком! Я
принялся поэтому обдумывать, как наиболее выгодно для себя использовать
добрые отношения, создавшиеся между мною и этими зверями.
Мне пришлось некогда слышать от одного старого фельдшера, что ранение в
позвоночник смертельно, и вот я решил произвести опыт. Взяв снова в руки
свой нож, я воткнул его одному из самых крупных медведей в загривок, у
самого плеча. Нужно признаться, что шаг был очень рискованный и мне было
страшновато. Ведь совершенно ясно - если зверь останется в живых после
удара, я буду разорван в клочья.
Но мой опыт вполне удался. Медведь упал мертвым, не издав ни звука.
Тогда я решил тем же способом расправиться с остальными, что оказалось не
так уж трудно. Видя, как справа и слева падали их собратья, медведи все же
не подозревали ничего дурного. Они не задумывались ни о причине, ни о
последствиях такого падения, и это было счастьем как для них, так и для
меня.
При виде всех этих лежащих вокруг меня мертвых тел я сам себе показался
Самсоном, сокрушившим тысячи врагов.
Не стану затягивать повествования - скажу только, что я вернулся на
корабль и попросил послать со мною две трети экипажа. Они должны были
помочь мне содрать шкуры и перетащить на корабль окорока. Мы справились с
этим делом в несколько часов и загрузили все трюмы корабля. Все, что
осталось, мы побросали в воду, хотя я не сомневаюсь, что при умелом засоле
эти части были бы не менее вкусны, чем окорока.
Сразу же по возвращении я от имени капитана послал несколько окороков
лордам адмиралтейства, несколько других - лордам казначейства, несколько
штук - лорд-мэру, лондонскому городскому совету и торговым компаниям, а
остальные - самым близким моим друзьям. Со всех сторон на меня посыпались
выражения благодарности, а Сити на мой подарок ответило по-особому: я
получил приглашение ежегодно участвовать в традиционном обеде в день
выборов лорд-мэра.
Медвежьи шкуры я отослал русской императрице - на шубы для ее
величества и для всего двора. Императрица выразила свою признательность в
собственноручном письме, доставленном мне чрезвычайным послом. В этом
письме она предлагала мне разделить с ней ложе и корону. Принимая, однако,
во внимание, что меня никогда не прельщало царское достоинство, я в самых
изысканных выражениях отклонил милость ее величества. Послу, доставившему
письмо императрицы, было приказано дожидаться и лично вручить ее
величеству ответ. Второе письмо, вскоре полученное мною, убедило меня в
силе владевшей ею страсти и в благородстве ее духа. Причина последней ее
болезни - как она, нежная душа, соблаговолила пояснить в беседе с князем
Долгоруким - крылась исключительно в моей жестокости.
Не пойму, что находят во мне дамы! Но царица не единственная
представительница своего пола, которая предлагала мне свою руку с высоты
престола.
Нашлись люди, распускавшие клеветнические слухи, будто капитан Фиппс во
время нашего путешествия проник не так далеко, как мог бы это сделать. Но
здесь уж я обязан вступиться за него. Наш корабль шел правильным путем,
пока я не перегрузил его таким неимоверным количеством медвежьих шкур и
окороков, что было бы просто безумием пытаться плыть дальше. Ведь мы едва
были в состоянии противостоять сколько-нибудь значительному ветру, не
говоря уже о ледяных горах, плавающих в северных широтах.
Капитан впоследствии не раз выражал свое недовольство тем, что он не
разделяет со мною славу этого дня, который он напыщенно называет "днем
медвежьих шкур". При этом он весьма завидует славе, которую доставила мне
эта победа, и всеми силами пытается умалить ее. Мы не раз уже ссорились по
этому поводу, да и теперь еще отношения у нас остаются несколько
натянутыми. Между прочим, он утверждает, будто я не имею основания ставить
себе эту историю в заслугу, что медведей я обманул, прикрывшись медвежьей
шкурой. Он, по его словам, решился бы направиться к ним без маскировки, и
они все равно приняли бы его за медведя.
Тут, правда, я коснулся столь щекотливого и острого пункта, что
человек, умеющий ценить светскую любезность, не может спорить по такому
поводу с кем бы то ни было, и уж во всяком случае не с высокородным пэром.

ДЕВЯТОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА МОРЕ
В другой раз я выехал из Англии с капитаном Гамильтоном. Мы направились
в Ост-Индию. Я вез с собой легавую собаку, какую не добыть даже на вес
золота. Она никогда не вводила меня в заблуждение.
Однажды, когда мы, согласно самым точным наблюдениям, находились еще в
трехстах милях от берега, мой пес вдруг начал волноваться. Чуть ли не
целый час я с удивлением наблюдал за ним. Я сообщил об этом странном
обстоятельстве капитану и всем офицерам на корабле, утверждая, что мы
безусловно находимся недалеко от земли, так как собака чует дичь.
Мои слова вызвали общий смех, который все же не заставил меня изменить
доброе мнение о моей собаке.
После долгих споров за и против я в конце концов объявил капитану, что
больше доверяю носу моего Трея, чем глазам всех моряков на борту, и смело
заявил ему, что бьюсь об заклад на сто гиней (сумма, которую я ассигновал
на это путешествие), что мы в ближайшие полчаса наткнемся на дичь.
Капитан - добрейший человек - снова расхохотался и попросил нашего
корабельного врача, господина Крауфорда, пощупать мой пульс. Врач исполнил
эту просьбу и объявил, что я совершенно здоров. Вслед за этим оба стали о
чем-то шептаться, причем я разобрал большую часть их разговора.
- Он не совсем в своем уме, - говорил капитан. - Я не могу по чести
принять такое пари.
- Я придерживаюсь совершенно противоположного мнения, - возразил врач.
- Он вполне здоров. Просто он больше доверяет обонянию своей собаки, чем
здравому смыслу всех офицеров на борту... Он, разумеется, проиграет. Ну, и
поделом ему!
- И все-таки, - стоял на своем капитан, - держать такое пари будет с
моей стороны не вполне честно. Впрочем, тем похвальнее будет, если я потом
верну ему деньги.
Пока шли все эти переговоры, Трей, не меняя позы, продолжал делать
стойку и тем самым еще больше укрепил меня в моем мнении. Я вторично
предложил держать со мною пари, и на этот раз мое предложение было
принято.
Едва мы успели ударить по рукам, как несколько матросов, которые, сидя
в шлюпке, привязанной к корме корабля, занимались рыбной ловлей, убили
необыкновенно крупную акулу. Они тут же втащили ее на борт и принялись
потрошить. И подумайте только - в ее желудке мы нашли... шесть пар живых
рябчиков!
Несчастные птицы так долго находились в заключении, что одна из самок
уже сидела на яйцах, из которых одно вскрылось как раз в ту самую минуту,
когда акуле взрезали брюхо.
Птенцов мы вырастили вместе с котятами, появившимися на свет
несколькими минутами раньше. Старая кошка так любила этих птенцов, словно
это были ее четвероногие детеныши, и невероятно волновалась, если наседка
улетала слишком далеко и долго не возвращалась. В числе рябчиков было
четыре самки, из которых постоянно то одна, то другая высиживала птенцов,
так что в течение всего пути стол капитана в избытке был обеспечен свежей
дичью. Бедняге Трею, в награду за сто гиней, выигранных мною, отдавали по
моему приказу все косточки, а иногда ему доставалась и целая птица.

ДЕСЯТОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА МОРЕ (Второе путешествие на Луну)
Я когда-то уже рассказывал вам, милостивые государи, о небольшом
путешествии на Луну, предпринятом мною с целью достать оттуда мой
серебряный топорик. Мне пришлось вторично, и гораздо более приятным
способом, попасть туда, и я пробыл там достаточно долго, чтобы
познакомиться с рядом вещей, о которых расскажу вам настолько подробно,
насколько позволит мне память.
Один мой дальний родственник вбил себе в голову, что где-то должны
существовать люди такого роста, как жители королевства Бробдингнег, якобы
открытого Гулливером. Мой родственник предпринял путешествие с целью
разыскать это королевство и попросил меня сопутствовать ему. Я всегда
считал эти рассказы просто выдумкой и так же мало верил в существование
какого-то Бробдингнега, как и Эльдорадо. Но родственник мой назначил меня
своим наследником, а это обязывало меня к предупредительности.
Мы благополучно добрались до Южного океана, не испытав и не увидев
ничего достойного упоминания, если не считать летающих мужчин и женщин,
танцевавших в воздухе менуэт или совершавших диковинные прыжки, и тому
подобных пустяков.
На восемнадцатый день, когда мы миновали остров Отахеити, налетевший
ураган поднял наш корабль по меньшей мере на тысячу миль над поверхностью
воды и довольно долго продержал его на этой высоте. Наконец свежий ветер
надул наши паруса, и мы с невероятной скоростью понеслись вперед.
Шесть недель мы носились над облаками, когда вдруг увидели большой
круглый и сверкающий остров. Мы вошли в удобную гавань, спустились на
берег и увидели, что страна эта населена. Внизу под нами виднелась другая
земля с городами, деревьями, горами, реками, озерами и так далее. Это был,
как мы предположили, мир, покинутый нами.
На Луне - ибо сверкающий остров, к которому мы пристали, был Луной - мы
увидели каких-то существ, летающих на трехглавых орлах. Чтобы дать вам
представление о величине этих птиц, достаточно будет сказать, что
расстояние от кончика одного крыла до другого в шесть раз превышало длину
самого длинного корабельного каната на нашем судне.
Тогда как мы в нашем мире ездим верхом на лошадях, жители Луны летают
на таких птицах.
Тамошний король как раз вел войну с Солнцем. Он предложил мне пост
офицера. Но я отказался от чести, предложенной мне его величеством.
Все в этом лунном мире отличается необыкновенной величиной. Простая
муха, например, немногим меньше нашей овцы.
Излюбленное оружие, которым пользуются жители Луны на войне, - это
редьки, заменяющие им копья. Раненный таким копьем мгновенно умирает.
Щитами им служат грибы, а когда кончается сезон редьки, вместо нее
пользуются спаржей.
Пришлось мне увидеть здесь и кое-кого из уроженцев собачьей звезды
(*10), которых бурная жажда деятельности склоняет к таким путешествиям.
Лица у них напоминают бульдожьи морды. Глаза помещаются по бокам кончика,
или, вернее, нижней части их носа. У них отсутствуют веки, и, укладываясь
спать, они прикрывают глаза языком. Обычный рост их двадцать футов. Что же
касается жителей Луны, то все они не ниже тридцати шести футов. Название у
них очень странное. Они зовутся не людьми, а "кипящими существами", потому
что они, как и мы, готовят себе пищу на огне. Еда, впрочем, отнимает у них
очень мало времени: они просто раскрывают левый бок и засовывают всю
порцию разом в желудок. Затем они запирают бок, пока по прошествии месяца
не наступает соответствующий день. Обедают они, таким образом, не более
двенадцати раз в году. Такой обычай должен быть по душе любому (за
исключением разве обжор или пьянчуг), и каждый безусловно предпочтет его
тому порядку, который принят у нас.
Радости любви на Луне совершенно неведомы, ибо там и кипящие существа,
и все остальные животные - одного пола. Все растет на деревьях, которые,
однако, в зависимости от растущих на них плодов, значительно отличаются
друг от друга как величиной, так и формой листьев. Те, на которых растут
кипящие существа, или люди, гораздо красивее других. У них большие,
длинные, прямые ветви и листья мясного цвета, а плоды их - это орехи с
очень твердой скорлупой и длиной не менее шести футов. Когда эти орехи
созревают, что сказывается в изменении их окраски, их очень тщательно
собирают и хранят столько времени, сколько считают нужным. Когда хотят из
них получить живые ядра, то бросают в большой котел, наполненный кипящей
водой. Через несколько часов скорлупа лопается, и оттуда выскакивает живое
существо.
Духовная сторона этих существ еще до их появления на свет от природы
подготовлена для определенного назначения. Из одной скорлупы вылупляется
воин, из другой философ, из третьей - богослов, из четвертой - юрист, из
пятой - фермер, из шестой - крестьянин и так далее. И каждый из них
немедленно приступает к усовершенствованию в том деле, с которым до сих
пор был знаком лишь теоретически.
Определить по внешнему виду скорлупы что в ней кроется - очень трудно.
Тем не менее, как раз в бытность мою на Луне какой-то лунный богослов
наделал много шуму, утверждая, что владеет этой тайной. Но на него не
обратили особого внимания, и общее мнение сводилось к тому, что он
сумасшедший.
Когда жители Луны стареют, то не умирают, а растворяются в воздухе и
улетают, как дым.
В питье они не нуждаются, так как у них не происходит никакого
выделения влаги, кроме как при выдыхании. У лунных жителей по одному
пальцу на каждой руке. С его помощью они все делают так же хорошо, как мы,
и даже лучше, хоть у нас, кроме большого пальца, еще и по четыре других
впридачу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12