Он даже в спальне ни разу не видел меня голой. Пожалуй, его хватил бы удар, если б я вот так обнажила грудь.
– Мод, порой мне кажется, что твой муж ничуточки тебе не нравился.
– Нет, нравился. Я же сказала тебе – он был моим другом. Но человек он был чопорный и холодный, и иногда, когда я думаю, что впустую потратила из-за него столько лет, всю мою жизнь, что все это время мне приходилось скрывать свою настоящую натуру и казаться такой, какой хочет меня видеть он, меня разбирает зло. Наверное, именно поэтому я с таким удовольствием шила это платье. По правде сказать, – тут в ее голосе зазвучали озорные нотки, – я перешила его из того, в котором была на похоронах Нэйта. Я тогда не смогла купить бомбазин, вот и пришлось шить траурный наряд из тафты. Никогда не думала, что в один прекрасный день переделаю его в вечернее платье.
Сэм рассмеялась. Мод последовала ее примеру. Они хохотали до колик, тесно прижавшись друг к другу, а когда наконец успокоились и вытерли выступившие от смеха слезы, Мод спохватилась, что до начала приема осталось совсем мало времени. Она быстро нагрела щипцы для завивки и уложила волосы Сэм в затейливую прическу с кокетливыми локонами, ниспадающими на плечи. Чтобы придать Сэм еще больше шика, она одолжила ей свое самое ценное сокровище – пару жемчужных серег-слезок.
– Прекрасно, – восхищенно выдохнула Мод, отступив на шаг, чтобы лучше рассмотреть творение своих рук. – Лучше и быть не может.
Мод осталась в комнате Сэм, чтобы увидеть реакцию Бэлларда, но, вопреки ее ожиданиям, Джарман отнюдь не выразил восторга.
– Господи, откуда вы взяли это платье?! – воскликнул он, взглянув на Сэм. – Вам надо будет накинуть шаль. С вашими… – Он запнулся и потряс головой. – Без шали это нельзя носить.
Сам он был ослеплен и почувствовал жар в чреслах, но нельзя, чтобы она появилась перед офицерскими женами в таком вызывающем наряде.
Сэм была поражена тем, что Джарман оказался таким ханжой, и уже собиралась сказать ему это, но Мод, желая предотвратить назревающую ссору, сбегала в свою комнату и принесла простую черную шаль. Прежде чем Сэм поддалась искушению высказать своему жениху все, что она о нем думает, Мод, бросив на него неприязненный взгляд, накинула шаль ей на плечи.
– Не беспокойся, – сказала она. – Ты красавица и не слушай тех, кто с этим не согласен.
Бэллард, демонстративно игнорируя Мод, торопливо вывел Сэм из дома. Теперь он начал подозревать, что миссис Кэммон оказывает на Селесту совсем не то влияние, на какое он рассчитывал, и решил подыскать невесте какое-нибудь другое жилье. Хоть бы поскорее пришли деньги из Франции: в этом платье у Селесты такой притягательный вид, что хочется прямо сейчас затащить ее в постель. Возможно, брак с ней окажется в конце концов не такой уж плохой штукой. Конечно, поиск бабенки для утех никогда не был для него проблемой, но было бы весьма приятно иметь свою собственную женщину, которая будет ждать его каждую ночь, готовая исполнить любую его прихоть.
Сэм была зла на Бэлларда. По ее мнению, вырез нового платья вполне умещался в рамки приличий. Когда они сели в экипаж и он тронулся с места, она холодно сказала:
– Вам не следовало так откровенно выражать свое недовольство. Миссис Кэммон потратила на это платье много труда.
– Но почему вы попросили ее сделать такой большой вырез?
– Она придумала этот фасон сама, и, на мой взгляд, он очень хорош. Я скроила бы это платье точно так же.
– Иногда я забываю, что вы незнакомы с нашими обычаями, Селеста. Американцы более консервативны, чем французы.
Сэм плотнее запахнулась в шаль.
– Не могу с вами согласиться. На пароходе я видела множество женщин в платьях с таким же глубоким вырезом, как мой. Но если уж я так вас смущаю, может быть, вы отвезете меня обратно к миссис Кэммон?
– Просто не снимайте шаль, вот и все. На вас все равно будут глазеть, что бы вы ни надели.
Она бросила на него гневный взгляд:
– Что вы хотите этим сказать?
– Ну, вы ведь жили среди индейцев, хоть и не по своей вине. А у людей это вызывает гадливость. Так что вам не следует делать ничего такого, что привлекало бы к вам излишнее внимание.
– Никогда в жизни не слышала большей глупости! Если гости на этом вашем приеме будут смотреть на меня сверху вниз из-за того, в чем я совершенно не виновата, то стыдно должно быть им, а уж никак не мне.
– О, перестаньте, Селеста. – Бэллард вздохнул и отодвинулся от нее. – Я жду не дождусь того дня, когда мы сможем уехать отсюда. По крайней мере в другом городе о вас ничего не будут знать.
Сэм вскипела. Его снисходительные слова окончательно вывели ее из терпения.
– Почему же не будут? А вдруг у меня на голове вырастут перья? Или я начну дубить шкуры бизонов и оленей и шить из них себе платья? Или вообще превращусь в индианку?
– Успокойтесь. У меня такое впечатление, что вы переняли нравы этих краснокожих дикарей. Как иначе можно объяснить, что девушка вашего происхождения и воспитания ведет себя подобным образом?
Сэм раздраженно махнула рукой:
– Я вижу, с вами бесполезно разговаривать. Иногда я жалею, что не осталась в Париже.
– Я иногда тоже об этом жалею.
Они продолжили путь в молчании, но когда экипаж подъезжал к форту, Бэллард ради предстоящего вечера попытался сгладить ситуацию.
– Почему бы нам не перестать спорить и не попробовать просто хорошо провести время? – примирительно сказал он, про себя зло добавив, что позже, когда они поженятся, он научит ее уму-разуму. Она у него будет знать свое место, иначе ее аппетитные ягодицы познакомятся с его ремнем.
Сэм уже достаточно остыла, чтобы вспомнить свое решение стать ему хорошей женой.
– Хорошо. Простите меня. Может быть, это платье и в самом деле выглядит несколько нескромно. Я все время буду прикрывать декольте шалью.
– Вот и прекрасно. В последнее время нам обоим пришлось немало пережить, но теперь все будет хорошо.
«Если, конечно, я получу за тобой достаточное приданое, – сердито продолжил он про себя. – В противном случае я в два счета от тебя отделаюсь, маленькая сучка».
Апартаменты начальника форта, где должен был состояться прием, сверкали огнями. На широком крыльце толпились офицеры в парадной синей форме, с начищенными до блеска сабельными ножнами, держащие в затянутых в белые перчатки руках крошечные хрустальные бокалы для пунша. Здесь же шуршали юбками их жены, все, как одна, одетые в пастельные тона и внимательно приглядывающиеся к нарядам друг друга.
Но когда из экипажа, опираясь на руку Джармана Бэлларда, вышла Сэм, все взгляды тотчас же обратились к ней. Ее волосы блестели, как ртуть, серебристые звездочки на колышущихся складках платья мерцали на фоне звездного ночного неба.
Внезапной порыв ветра сорвал с ее плеч шаль, и на мгновение она стала видна во всем своем великолепии, но жених тут же схватил черную материю и торопливо запахнул ее на ней.
Представления и дежурные шутливые замечания нисколько не помогли – Сэм с самого начала чувствовала себя неловко и очень скоро начала жалеть, что приехала. Никто даже не попытался завязать с ней дружеские отношения, и ей стало ясно, что она вряд ли когда-нибудь приживется здесь. Джарман был прав – лучше им поскорее переселиться туда, где о ней никто ничего не знает.
Бэллард пригласил ее на танец, но она отказалась:
– Если я пойду танцевать с вами, на меня станут глазеть еще больше, чем теперь.
– Расслабьтесь, Селеста. Улыбнитесь гостям.
– Зачем? Ведь они мне не улыбаются. Они только таращатся на меня, и весьма беззастенчиво. Так с какой стати я стану перед ними унижаться? Ведь я жила среди индейцев не по своей воле.
«Во всяком случае, на первых порах», – шепнул ей внутренний голос.
– Вы могли бы показать, что вам стыдно.
– Разве я веду себя так, словно горжусь случившимся?
Он покачал головой и отошел в сторону; она не последовала за ним. Вместо этого она направилась туда, где собрались несколько офицерских жен, с твердым намерением присоединиться к их компании.
– Здравствуйте, – любезно сказала Сэм. – Я очень ценю то, что вы устроили для меня этот замечательный прием. Мне так хотелось познакомиться с женами офицеров форта!
Дамы ответили ей вежливо, но холодно, и вернулись к прерванному разговору. Они явно игнорировали Сэм, но та упорно продолжала стоять рядом с ними, полная решимости стать частью их кружка. Аида Мэй Брэкетт жаловалась на то, что ее маленький сын все время плачет:
– Он кричит день и ночь. Из-за этого Джон не может заснуть. Он говорит, что снимет комнату в пансионе миссис Кэммон и будет жить там, пока Джонни не перестанет постоянно плакать.
– Может быть, все дело в вашем молоке? – предположила одна из дам.
– Я тоже так думала и попробовала нанять кормилицу, но это не помогло. Я кормлю Джонни, после каждого кормления даю ему отрыгнуть, меняю ему пеленки, когда он мокрый, пою ему, укачиваю, но он все равно продолжает плакать. Это сводит меня с ума. Потому-то мне так и хотелось прийти сегодня сюда – чтобы хоть ненадолго отвлечься. Но мне неприятно, что сейчас другому человеку приходится слушать его крики.
Желая принять хоть какое-то участие в разговоре, Сэм спросила:
– А вам не приходило в голову, что на него надо просто перестать обращать внимание?
Несколько дам шумно втянули воздух, Аида Мэй посмотрела на Сэм так, словно не поверила своим ушам.
Сэм была полна желания помочь. Если она даст этой даме дельный совет, остальные, возможно, примут ее в свой круг.
– Не обращайте на него внимания, – повторила она. – Как вы сами сказали, вы кормите его, даете отрыгнуть, меняете ему пеленки, то есть он получает все, что ему нужно. Вы носите его на руках, укачиваете, но он все кричит и кричит, значит, пора просто перестать обращать на него внимание. Когда он поймет, что кричать бесполезно, то прекратит.
– Никогда не слышала ничего подобного, – сказала Аида Мэй, переглядываясь с другими женщинами.
– Так поступают индейцы, потому что у них нет другого выхода. Они не могут позволить младенцу кричать. Это считается антиобщественным поведением, а кроме того, кричащий младенец может выдать расположение деревни воинам из враждебного племени. Поэтому, когда младенец продолжает упорно плакать, его выносят из деревни, вешают на куст на заспинной доске и оставляют одного, пока он не накричится. Когда он замолкает, мать приносит его обратно в деревню. После того как это повторяется несколько раз, ребенок начинает понимать, что криком ничего не добьется, и прекращает плакать.
С каждой фразой Сэм лицо Айды Мэй становилось все краснее. Когда Сэм закончила, миссис Брэкетт не смогла сразу заговорить, так ее душило негодование.
– Мой сын не индеец, и я не стану обращаться с ним так, как будто он краснокожий! – наконец возмущенно воскликнула она. – Подумать только – повесить ребенка на куст! Право же, мне жаль тех детей, которые могут родиться у капитана Бэлларда и вас.
И дамы, задрав нос, гордо удалились.
Глядя им вслед, Сэм с упавшим сердцем поняла, что ей не следовало открывать рот. Она хотела только одного – дать дружеский совет и быть принятой в их круг, но этих женщин в отличие от Мод не интересовала культура индейцев. Они и знать ничего не желали о ней. Теперь Сэм хотелось забиться в какой-нибудь укромный уголок, где ее никто не заметит. Ясно как день, что это первый и последний прием в Ливенуорте, на который ее пригласили. Отныне до тех пор, пока Джарман не будет готов уехать, она больше и шага не сделает из дома миссис Кэммон, потому что все, что она говорит и делает в последнее время, только усугубляет ее положение.
Она огляделась, ища глазами Джармана. Лучше всего сказать ему, что у нее внезапно разболелась голова и что она хочет уйти с приема; но, найдя его, Сэм увидела, что с ним уже разговаривает Аида Мэй. Сэм не слышала, о чем они говорят, но по выражению лица Бэлларда поняла, что Аида Мэй жалуется ему на нее. Когда он направился в ее сторону, она напряглась, готовясь к новым упрекам.
– Селеста, как вы могли? – свирепо прошептал он. – Как вы могли сказать миссис Брэкетт, чтобы она повесила своего сына на куст? Как вы вообще посмели заговорить об индейцах? Разве вы не поняли, что здесь все считают их ничем не лучше животных? Господи, как вы теперь будете общаться с цивилизованными людьми? Где ваше воспитание? Похоже, от него ничего не осталось. И почему вам вдруг пришло в голову рассказывать об индейцах? Ведь, помнится, раньше вы этого не хотели.
– Не хотела, так как вы ждали, что я буду говорить об этих людях только плохое. Вам было неинтересно услышать ни об их жизни, ни об их культуре. Вы не хотели…
– Не хотел и не хочу, – бесцеремонно перебил ее Джарман Бэллард. – И давайте уйдем отсюда, пока вы не сказали еще чего-нибудь, что поставит меня в неловкое положение.
Сэм позволила ему взять себя под руку и повести к двери. Он вежливо прощался с теми, кто попадался им на пути, объясняя, что его невеста внезапно плохо себя почувствовала. Сэм шла, ни на кого не глядя, опустив глаза. Она ненавидела всех этих людей, ненавидела Джармана, ненавидела то, во что превратилась ее жизнь. Может быть, она начинала ненавидеть даже Буйного Духа, потому что, если бы он любил ее, как любила его она, он избавил бы ее от всего этого…
* * *
Маркиз Антуан Валлуа Брюи де Манка был совершенно не готов к такому потрясению: в его кабинет неожиданно вошла… Селеста.
Несколько мгновений он смотрел на дочь в немом изумлении, затем наконец обрел дар речи:
– Ты? Что ты здесь делаешь?
Слегка покачнувшись, он встал, но затем вспомнил о лежащем на его столе переводе письма, над которым он только что смеялся, и удивление мгновенно сменил гнев.
– Как он посмел отправить тебя обратно?! – взревел маркиз. – Да что он о себе возомнил? Подумать только, отвергнуть мою дочь из-за денег! Это же вопрос чести, тут главное – слово, которое дали друг другу наши семьи, а не деньги, не приданое…
Внезапно он умолк, и глаза его округлились – он увидел живот Селесты.
– Он… он не остановился даже перед тем, чтобы отправить тебя назад беременной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41