Такое мнение вряд ли можно назвать лестным, когда речь идет о мужчине, но если у тебя такие вот золотистые кудряшки и такая розовая, гладкая, как у младенца, кожа, другого выражения просто не подберешь.
Бэллард холодно представил Кейда судье Ньютону Куигби.
– Новый агент по делам индейцев, – небрежно бросил он, как будто это была какая-то ничтожная, мелкая должность, затем повернулся к следующему гостю.
Кейд имел привычку оценивать людей по первому впечатлению и редко оказывался не прав. Судью Куигби выдавали его глаза – они были маленькими и злыми, как у гремучей змеи. И улыбка у него была холодная и надменная. Он сразу же без всяких околичностей заявил:
– Откровенно говоря, мистер Рэмзи, мне всегда казалось странным, как это можно сделать своей профессией прислуживание дикарям.
– У вас неверные сведения, судья, – невозмутимо и любезно ответил Кейд. – Моя работа состоит не в прислуживании дикарям, а в защите индейцев от дикарей, к коим я причисляю белых.
Судья не привык, чтобы ему перечили, и с трудом сдержался, чтобы не показать, как он возмущен столь дерзким ответом.
– Ах вот оно что, – сказал он с деланной небрежностью. – Оказывается, вы еще один из этих любителей краснокожих.
– Я люблю людей, судья. Во всяком случае, большинство из них. Я просто стараюсь не допускать, чтобы они причиняли друг другу вред, в то время как вашей обязанностью является судить их, если они его все-таки причиняют. По-моему, и у вас, и у меня весьма интересная и важная работа.
– Интересная! Что интересного может быть в том, чтобы послать человека на виселицу?
– Вы говорите так, словно это единственно возможное решение.
– А так оно и есть. Если преступника вешают, он никого уже больше не убьёт, верно? Он больше не сможет ограбить дилижанс или банк. Он перестает быть общественной проблемой. Он больше не мешает. И это правильно. Вот в чем состоит моя работа, мистер Рэмзи.
Теперь настал черёд Кейда сдерживать возмущение. Этот человек ему чертовски не нравился.
– Вы говорите так, словно вы не судья, а палач.
– Я и то, и другое. – Глаза судьи потемнели. Затем, желая завершить разговор, он повернулся к стоявшей рядом с ним Мириам: – Это моя дочь, Мириам Эпплби. Вдова, – добавил он так, чтобы его услышали все присутствующие холостяки. После этого Куигби перенес внимание на очередного из представляемых гостей.
Кейд вежливо пожал пальцы Мириам, заметил, что она смущена, и подумал: интересно, это из-за садистских взглядов ее отца на правосудие или из-за того, что он так бесцеремонно дал всем понять, что у нее нет мужа? Он слышал, как некоторые холостые офицеры, смеясь, говорят о том, что судья пытается сбыть с рук свою дочь, и понимал, что найти ей мужа будет весьма нелегко. Привлекательности в ней было не больше, чем в деревянном столбе. Тощая, бесформенная, с тусклыми глазами, с тусклыми коричневыми волосами, туго стянутыми в узел. Платье нисколько не украшало ее внешность – оно было тускло-зеленым, начисто лишенным отделки и каких бы то ни было признаков вкуса.
– Приятно познакомиться, – натянуто пробормотала она и, так же, как и ее отец, перевела взгляд на следующего гостя.
Кейд взял бокал пунша, который ему протянула какая-то женщина, и оглядел гостиную. И тут же укорил себя за мысль о Селесте и о том, что ее свадебный банкет скорее всего тоже состоится здесь. Желая выбросить ее из головы, он подошел к группе стоящих поодаль офицеров.
– Ага, мы видели, как ты познакомился с миссис пугалом! Когда свадьба? – весело приветствовали его.
Остальные покатились со смеху и наперебой начали рассказывать, как судья каждого из них припирал к стенке и, нимало не смущаясь, убеждал поухаживать за его дочерью.
– Внезапно оказалось, что все мы помолвлены с девушками, дожидающимися нас на востоке.
– Нам даже пришлось придумать даты наших свадеб. Он совершенно не церемонится, пытаясь найти ей мужа.
– Интересно, как ему удалось выдать ее замуж в первый раз?
– Может быть, Бэллард обратит на нее свое благосклонное внимание, раз уж индейцы украли его невесту? Хоть развлечется, а то он так убит горем…
Кейд воспользовался случаем, чтобы перевести разговор на интересующую его тему:
– Кстати, как он принял это известие? Мне он кажется скорее взбешенным, чем убитым горем.
Офицеры обменялись сконфуженными взглядами, и один ответил:
– Да, примерно так оно и есть.
Кейд кивнул, ухитрившись скрыть свое удовлетворение. Все получалось именно так, как он хотел. Теперь достаточно продержаться следующие несколько недель, и можно считать, что план осуществлен успешно.
Сэм вытерла со лба пот тыльной стороной ладони, затем недовольно поморщилась, вспомнив, что руки у нее покрыты сажей. Теперь черное пятно появится и на лице.
Было жарко и душно. По небу плыли темные тучи, воздух был влажен и безветрен. В такой день особенно тяжело находиться у горящего костра, но ей надо прокоптить три шкуры. Солнечная Птица сказала, что копчение сделает их водонепроницаемыми. Три дня были потрачены на то, чтобы довести шкуры до этой последней стадии обработки. Каждой шкурой много раз проводили по туго натянутой сыромятной веревке, а затем по нескольку же раз протаскивали через отверстие в лопаточной кости бизона. Все это делалось для того, чтобы дубильная жидкость пропитала каждую клеточку и волокно.
Сэм узнала, что полная обработка шкуры занимает около шести дней, и ей хотелось увидеть конец этой операции.
Потом ставшую мягкой шкуру разрежут и сошьют из нее изделия, которые украсят бисером и иглами дикобраза. Интересно, есть ли в туше бизона хоть что-то, что не идет в дело? Из его кожи шили одежду и мокасины, из костей делали всякие инструменты, например, мотыги, из рогов вырезали предметы домашней утвари, а также ножи и наконечники для стрел. Шершавая часть языка использовалась в качестве щетки для волос. Из хвоста делали мухобойку. Из жира изготовляли мыло, а из сухожилий вили веревки. Желудки наиболее крупных животных превращались в котелки для приготовления пищи, такие, как тот, из которого Сэм впервые попробовала тушеное мясо, а еще из них делали ведра для воды. Ничто не выбрасывалось, даже навоз, который высушивали и использовали для топки.
Поначалу Сэм злилась и негодовала, что с ней обращаются как с рабыней. Но затем, к немалому своему изумлению, она увлеклась работой, которую выполняла. То, что она делала, было трудно, но интересно. Когда индейские женщины увидели, что она охотно помогает им в их труде, они стали относится к ней по-дружески. Солнечная Птица, также отбросив свою прежнюю неприязнь, начала переводить их слова, и внезапно, несмотря на тяжелую работу, Сэм почувствовала себя довольной и счастливой. Теперь она сидела у костра за вечерней трапезой вместе с семьей Солнечной Птицы и больше не морщилась и не давилась, глотая неприятно пахнущие блюда из внутренностей бизона. Это была пища, она была нужна, чтобы выжить. И Сэм не обращала внимания ни на запах, ни на вкус и не думала, что именно она ест.
Ночью, когда все утихало и деревня погружалась в сон, она часами лежала, размышляя о своей участи. Постепенно она стала гордиться собой за то, что сумела приспособиться к той жизни, которую ее заставили вести. Что ж, она никогда не брезгала и тем существованием, которое ей приходилось влачить в катакомбах. Это было необходимо, чтобы выжить, и она не роптала. То же самое можно было сказать и о ее нынешнем положении. Она выживет и теперь. И тут есть чем гордиться.
Ее мысли часто обращались к Буйному Духу. Что с ним случилось, куда он вдруг исчез после того, как столько дней был ее постоянным стражем? Она говорила себе, что не должна скучать по нему и чувствовать странную пустоту, вызванную его отсутствием. Он ее враг и должен внушать ей страх, а не эти чувства, природы которых она не понимает.
Внезапно удушающее безветрие прошло, и резкий порыв ветра бросил в лицо Сэм дым от костра. Кашляя и задыхаясь, она отпрянула назад, закрывая нос и рот черными от сажи руками.
Солнечная Птица была тут как тут, чтобы поддразнить и поругать:
– У тебя на лице черная боевая краска, и ты не смотришь за своей работой. Шкуру надо коптить, а не жёчь.
– Пока что жжет мое горло. – Сэм согнулась пополам от кашля, потом, когда приступ прошел вернулась к работе. Солнечная Птица посмотрела на нее с невольным восхищением, потом повернулась и пошла по своим дедам. Тучи стали еще темнее, больше слились воедино, затягивая все, небо. Сэм, с опаской посмотрела вверх, гадая, сколько еще времени пройдет, прежде чем хляби небесные разверзнутся и прольют на них потоки воды.
Вернулась Солнечная Птица:
– Закрепи веревки и колышки ненадежнее. Мужчины не смогут тебе помочь: они стреноживают лошадей, чтобы те не убежали. Скоро ветер задует очень сильно, и придется сидеть в вигвамах.
Сэм постаралась выполнить задание как можно лучше, но, когда она затягивала веревки своими израненными, покрытыми волдырями пальцами, ее лицо невольно перекашивала гримаса боли. Теперь порывы ветра иногда приносили с собой капли дождя, как бы предупреждая о грядущем потопе. Небо то и дело прорезали вспышки молний, а землю сотрясали раскаты грома.
Сэм колотила по колышкам, когда мимо, крича что-то непонятное, пробежала одна из женщин. Сэм хотела было побежать вслед за ней, но тут веревка лопнула, и уносимая ветром шкура взмыла в воздух. Боясь, что ее унесет навсегда, Сэм кинулась вслед.
Сэм бежала прямо навстречу грозе, но каждый раз, когда она пыталась схватить летящую буквально в дюйме от земли шкуру, ветер уносил ее дальше, в то время как в небе оглушительно смеялся гром. Однако Сэм не сдавалась, она бежала все дальше и дальше, не замечая, что остальные женщины отстали и бросились в вигвамы.
Она так сосредоточилась на своей погоне за шкурой, что не услышала топота копыт скачущей к ней лошади, пока всадник не схватил ее сильной рукой за талию и не оторвал от земли.
Изумленно вскрикнув, она вдруг обнаружила, что ее прижимает к обнаженной груди Буйный Дух. Его длинные черные волосы развевались по ветру, крепко обхватив Сэм, он вовсю гнал лошадь, пытаясь уйти от грозы.
Сэм обняла его руками за шею, чтобы не упасть от бешеной скачки по прерии. Едва ее голова прижалась к его плечу, как от всей ее былой решимости не осталось и следа, и она с упоением вдохнула его крепкий мужской запах. Уже от одного этого запаха ее пробрала дрожь, и когда он посмотрел на нее горячим взглядом, Сэм охватило смущение – она подумала о том, что он не может не знать, что она чувствует. Что с ней творится? О Господи, ее держит в объятиях дикарь, который несется сломя голову впереди надвигающейся опасной бури, а она не только не боится, но даже довольна! Неужели из-за того, что ей пришлось жить и трудиться среди дикого, нецивилизованного народа, она совсем утратила разум? Если бы все шло как должно, она была бы учтивой, покорной супругой джентльмена, помышляющей лишь о том, как ублажить мужа, и мечтающей о грядущем материнстве.
Однако вместо этого она трепетала от возбуждения, захваченная тем, что с ней происходило, и в голове у нее плясала безумная мысль о том, что ей хочется, чтобы все это длилось бесконечно.
Среди индейских женщин, хотя они иногда и посмеивались над ней, она чувствовала себя так, словно у нее есть семья. То же самое она испытывала, живя в доме отца Селесты, пока маркиз не открыл перед ней истинные причины своего радушия. Но все это вдруг стало очень далеким, происшедшим давным-давно, и Сэм казалось, что теперь она безраздельно принадлежит этому времени и этому месту…
Они подскакали к пещере в то самое мгновение, когда начался ливень. Буйный Дух опустил ее на землю, и она бегом бросилась внутрь, пробираясь сквозь заросли ежевики. В пещере все было как прежде – расстеленные на земле бизоньи шкуры, мех с водой, несколько предметов кухонной утвари, мыло и тряпки для мытья и обтирания. И самое главное – ее сумочка по-прежнему находилась в своем тайнике. До сих пор Сэм не приходила в голову мысль о том, что, когда ее отпустят, сумочку надо будет забрать. Но позволят ли индейцы взять ее? Странно, что они не заглянули внутрь этого ридикюля. Если они узнают про деньги, то наверняка их отнимут.
Кейд вошел в пещеру как раз в тот момент, когда она проверяла, на месте ли ее дамская сумка, и все видел. Его кольнула невольная жалость – если бы она знала, что без этого ридикюля с приданым Джарману Бэлларду было бы наплевать, что с ней случилось, жива она или мертва!
Сэм обернулась, увидела, что он смотрит на нее, и впервые обрадовалась, что он не поймет ни слова из того, что она скажет. При нем можно свободно говорить о своих смятенных чувствах вслух, чего она никогда не осмелилась бы сделать, понимай он ее язык. Она села на бизонью шкуру скрестив ноги, оперлась локтями о колени, положила подбородок на руки и устремила на Буйного Духа пристальный взгляд.
– Хотела бы я знать, о чем ты сейчас думаешь, – прошептала она, говоря скорее сама с собой, чем с ним. – Когда я видела тебя последний раз, ты зажег меня поцелуем – я и не подозревала, что поцелуй может быть таким чудесным, – а потом уехал. О Господи, что же ты со мной делаешь? Что за чувства, над которыми я не властна ты пробуждаешь во мне?
Кейд тоже сел, сохраняя на лице привычное каменное выражение. От его решимости сопротивляться искушению не осталось и следа: его по-прежнему обуревало желание. Странно, что он хочет ее с прежней силой, – ведь теперь лицо ее перепачкано сажей от костра, над которым она коптила шкуры бизонов, волосы спутались и стали грязными, а простое платье из оленьей кожи все перемазано.
Сэм заметила, как он на нее смотрит.
– Ты думаешь о том, как неопрятно я выгляжу, да? Откуда тебе знать, как мне хотелось искупаться, но меня заставляли весь день обрабатывать бизоньи шкуры. Хотя, по правде сказать, это оказалось не страшно. – Она непроизвольным движением взъерошила рукой волосы. – Если честно, то через некоторое время мне даже понравилось. Это было интересно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41