— Страшно!.. — так же шепотом повторила Ариадна, хотя подслушивать их было некому. — Что случилось?
— Ничего, — очень тихо ответила Федра и содрогнулась. — Но непременно случится... и скоро... нечто ужасное...
— Ох, Федра. — Ариадна перевела дух и тряхнула головой. — Опять ты пугаешь себя страшилками. И меня сейчас перепугала чуть не до смерти. Ну что тебе за радость во всем этом роке и мраке?.. И почему ты думаешь, что случится что-то ужасное?
— Потому что Дедал злится так, что готов разнести дворец. Потому что мама — а она ненавидит Дедала — просидела всю декаду в его мастерской, уговаривая его сделать что-то, чего он делать не хочет. Потому что Дедал ходил к отцу и просил его приструнить маму, но отец, хоть и выглядел так, словно ему оторвали яйца, велел Дедалу исполнить то, о чем она его просит. И в мастерскую не пускают никого, кроме Дедала и мамы — даже Икара выгнали.
В ответ на первую фразу Федры Ариадна пожала плечами и продолжала спокойно есть. Дедал всегда злится. Он пришел к Миносу просить защиты, потому что на родине ему грозили кровной местью — несправедливой, по его словам. Минос согласился защитить его, но с условием — что Дедал будет создавать, просто ли мастерством, колдовством ли, не важно, все, что ни попросит у него царь. Возможно, Дедал считал, что с ним должны обращаться, как с особой царственной крови, и ему не нужно будет делать ничего, кроме как лелеять свое брюхо и получать удовольствия. Вместо этого он обнаружил, что место его немногим выше места обычного дворцового мастерового, — и требования Миноса злили его несказанно. Единственным, что, как помнила Ариадна, он сделал без принуждения, была танцевальная площадка.
Вторая фраза Федры встревожила Ариадну немногим сильнее первой. Она пробормотала что-то невнятно-успокоительное, обсосала маслину и запила ее вином. Мать и Дедал не любили друг друга, но оба хорошо знали, с какой стороны хлеб сыром намазан. Если понадобится — они будут работать вместе. Однако когда Федра сказала, как вел себя Минос, Ариадна отложила сыр, в который совсем уж было вгрызлась и нахмурилась. А слова об Икаре заставили ее удивленно вскрикнуть. Икар, сын Дедала, сам по себе был неплохим мастером и весьма охотно перенимал у отца любые, особенно магические, приемы.
— Говорю тебе, мама собирается сотворить что-то страшное, а отец не намерен останавливать ее. — Федра снова содрогнулась и всхлипнула. — Когда я спросила, кто должен выплатить недоимки, прежде чем получить зерно для посева, она засмеялась и сказала: «Пусть выдадут всем. Скоро я обрету кнут покрепче, чем раздача зерна, — и пусть только попробуют тогда не повиноваться». И лицо у нее...
— Боги всемилостивые... — прошептала Ариадна. — Она, наверное, пыталась Призвать бога, кого-нибудь из великих, Зевса, Геру, а может быть, и саму Мать — она говорила мне об этом. Думаю, бот не услышал ее, и теперь она заставляет Дедала создавать нечто, по ее мнению, способное помочь ей докричаться до бога и получить ответ. — Она взяла ладошки Федры в свои и задумалась. Потом продолжила: — Но что сможет сделать Дедал, чтобы принудить бога? Если он владеет такой силой — отец наверняка велел бы ему призвать сюда Диониса, когда виноградники стали гибнуть, а вино потеряло сладость.
— Я не знаю, — выдохнула Федра, — но мне страшно.
— А где Андрогей с Главком? Может, если они поговорят с отцом...
— Он отослал их. Два дня назад — послал их на запад поймать быка.
— Быка! Тогда это должно быть связано с тем проклятым белым быком. — Ариадна прикусила губу. — Отец никогда не позволит матери сделать что-нибудь по-настоящему дурное или опасное, и он так же честен и справедлив, как сам Гадес — то есть был таким... пока не вышел на берег этот бык. — Теперь уже и она вздрогнула. — Помню, я пришла из храма и хотела передать им слова Диониса, что бык должен умереть, но Пасифая перебила меня и обратила предостережение в знак божественной милости. А все, что связано с быком, указывает на Посейдона. Дионис говорил, что с Посейдоном лучше не связываться.
— Можно мне укрыться с тобой в храме? — спросила Федра.
Это так удивило Ариадну, что она даже рассмеялась.
— Глупышка, — сказала она. — Как может храм защитить нас?
Потом смысл собственных слов дошел до нее — и ее затрясло.
— Если Посейдон разгневается на мать и станет колебать землю — возможно, храм и будет спасением. Он вырублен в толще горы... Нет, Федра, подумай обо всех, кто будет при этом покалечен, убит или лишится дома и достояния. Нам надо постараться выяснить, что задумала мать, и...
— И что? — горько спросила Федра. — Если отец не вмешивается — так куда уж нам? — Она снова заплакала. — Может, твой бог защитит тебя?
— Вряд ли, — призналась Ариадна. — Он предупредил, чтобы я не звала его, когда это нужно мне самой, — и особо остерег впутываться в дела Посейдона. Но меня любит Дедал.
— Ну и что с того? Икара он любит еще больше — но и ему не открыл, чем занят.
— Все так, но если он понимает, что его занятие может вызвать гнев божества, то отошлет Икара, чтобы спасти его. А обо мне ему зачем печься? Мне он, возможно, и расскажет о матери. Попробую. Самое большее — он меня выгонит.
Есть ей больше не хотелось — хоть и немного, но кое-что Ариадна проглотила, а после разговора с Федрой аппетит у нее вообще пропал — а потому, без лишнего шума встав из-за стола и сойдя по ближайшей лестнице на тенистую веранду, где в короткие часы отдыха коротали время ремесленники, она прошла коротким переходом к еще одной лестнице и по ней спустилась в нижний этаж дворца.
Здесь царили прохлада и полутьма. Несколько световых колодцев были слишком глубоки и света давали мало. Двери близ внешней стены вели в личные покои Дедала и Икара — Ариадну они не интересовали. Она двинулась дальше — и вскоре последний луч из тех, что падал с лестницы, остался позади; лишь пара ламп освещала теперь коридор и две двери в его конце. Тихо, но уверенно Ариадна приоткрыла правую дверь — и быстро захлопнула ее, постаравшись избежать стука. В этой комнате было темно и тихо; там никто не работал. Сглотнув комок в горле, Ариадна повернулась к двери слева.
Эту дверь она без всяких предосторожностей распахнула настежь и уверенно шагнула внутрь. Света тут было море — в основном от ламп, подвешенных на цепях к потолку; от них исходило странное белое сияние, куда более яркое, чем золотистое пламя горящего масла, и совершенно бездымное. Но Ариадна видела эти лампы и прежде, так что, едва бросив на них взгляд, она перевела его на большую загроможденную комнату. Первым ее чувством было облегчение: матери она не увидела. Потом девушка заметила какое-то движение. В дальнем конце помещения, в левом его углу, над большим столом склонился Дедал. Он быстро поднял голову — и встретился взглядом с Ариадной.
Перед ним — успела заметить Ариадна — на столе под снежно-белым покровом лежало нечто, но Дедал сразу же рявкнул:
— Ты что тут делаешь? Убирайся!
— Но, Дедал... — начала Ариадна.
Покров исчез, словно свалившись с остова, на котором держался; остов показался Ариадне смутно знакомым, но и он пропал так же быстро, как покров — может, бесшумно упал на пол? — и девушка не сумела толком его разглядеть. А его место — выпрямляясь, точно до того склонялась над столом — заняла Пасифая.
— Вон! — проревел Дедал, обходя стол и явно намереваясь вытолкать Ариадну из мастерской, если она не уйдет сама.
— И чтоб я тебя здесь не видела! — добавила Пасифая. Губы ее приоткрылись, обнажая зубы в гримасе то ли ярости, то ли боли. Глаза с красными прожилками были выпучены так, что, казалось, стали почти круглыми. Прическа ее походила на крысиное гнездо. По лицу ее — в ярком свете Ариадне отлично было видно — бежали морщины. — Клянусь, — прошипела Пасифая, — я уничтожу тебя, уничтожу твой храм, навек изгоню с Крита твоего божка — посмей только помешать мне!
— Вон!..
Ариадна попятилась за порог и захлопнула за собой дверь. Задыхаясь — однако не потому, что испугалась угроз, — она прислонилась к грубо обработанному камню простенка. Пасифая явно обезумела. Девушка зажала ладонями рот и закрыла глаза. Федра права. Мать замыслила что-то ужасное — и непоправимое. Но что?..
Взяв себя в руки, она двинулась по коридору назад к лестнице. Поднималась она медленно, ее все еще трясло от случившегося в мастерской. «Что же я видела, — спрашивала она себя. — Белый покров, остов — из дерева? Или металла?» И вдруг Ариадна поняла, почему остов показался ей знакомым. Он походил на скелет лошади или коровы... а может — быка? Белый покров и бычий скелет...
Добравшись до веранды мастеровых, Ариадна опустилась на скамью одной из высеченных в стене ниш и задумалась. Поддельный бык? Дедал создает поддельного белого быка? Но зачем? Пасифая собралась заменить им настоящего Посейдонова быка, а того, как и велел Посейдон, принести в жертву и тем привлечь к себе внимание бога? Если цель ее такова, Ариадна ей не помеха; чтобы заручиться ее молчанием, не было нужды угрожать. Она с радостью согласилась бы, чтобы бык из моря умер, и не важно, что это разгневало бы Миноса.
Нет, сказала себе Ариадна, не принести в жертву быка Посейдона замыслила ее мать. Минос, узнав, чего хочет Пасифая, повелел Дедалу подчиниться. Да, но Федра сказала, выглядел он так, будто ему оторвали яйца... Чепуха какая-то! Если его убедили принести быка из моря в жертву — он сделал бы это сам, не доверяясь Пасифае, и не нужно было бы заменять настоящего быка поддельным.
Подделка? Блаженные поля смерти, уж не вознамерились ли они пожертвовать Посейдону фальшивого быка? Но бог получил уже трех белых быков и ничуть не обижен. Поддельный бык из прутьев и старой шкуры не обманет его. Если только... Дедал — колдун. Не может ли он, взяв у быка несколько волосков, по капельке слюны и пота и кусочек плоти, так зачаровать подделку, что у нее будет аура истинности, что бык фальшивый и бык настоящий будут ощущаться одинаково? Нет, это тоже чепуха. Зачем создавать быка, если вокруг полным-полно живых, которых Дедал может точно так же зачаровать?.. Ариадна склонила голову набок. Не потому ли Андрогея и Главка послали ловить быка, что на дворцовые стада нельзя бросать тень? Ариадна смотрела на Гипсовую Гору — но едва ли понимала, куда именно смотрит, и вид не дарил ей успокоения. В этих ее рассуждениях оказывалось не больше смысла, чем в прежних. Главным во всем этом было безумное стремление Пасифаи достичь своей цели. Будь то жертвоприношение быка из моря или любого его подобия — Ариадна не видела выгоды, которая могла бы свести с ума Пасифаю и заставить Дедала так ревностно хранить тайну. И что самое неприятное — из цветка вокруг ее сердца исходило ощущение чего-то мерзкого, неправильного, что было в той комнате и чего Ариадна, много раз навещавшая Дедала прежде, никогда там не чувствовала.
Ариадне оставалось только одно. Воспользоваться как предлогом необходимостью поговорить об одежде и навестить отца. Она прошла через веранду и пересекла открытую площадку с колоннами по тбокам. В том ее конце, что выводил на южную веранду личных покоев Миноса, ей с улыбкой кивнул стражник — и пропустил. Ариадна сразу же поняла почему. Веранда была пуста. Минос часто выходил туда, чтобы позавтракать, а порой и занимался там делами. Это было красивое местечко, уютное и тенистое. А двери оказались закрыты. Ариадна почуяла недоброе. В такой ясный день, как сегодня, двери во внутренние покои обычно распахивались настежь.
По коридору Ариадна прошла в дальнюю залу. Здесь дверь была открыта — но, если не считать стражи, комната сейчас пустовала. Ариадна осведомилась, занят ли отец. Ей надо обсудить с ним вопрос об одеяниях, пристойных верховной жрице. Страж — сын кого-то из знати, но имени его Ариадна не могла вспомнить — покачал головой.
— Царь никого не принимает, — пояснил он. — Я отправляю назад всех, даже с государственными делами. Таков данный мне приказ. Не пропускать никого, ни по каким вопросам — пока он лично не отменит или не изменит приказ.
— Уж не заболел ли отец? — тревожно спросила Ариадна.
— Я не видел, чтобы приходил врач. И мне не давали приказа его пропускать.
Поняв, что большего все равно не добьется, Ариадна поблагодарила стража и отправилась восвояси. Медленно брела она лабиринтом зал и переходов, пока не вышла к портику, что вел в бычий двор. Там она уселась на балюстраде и снова мысленно перебрала факты — но ничего нового ей в голову не пришло. Наконец она сдалась и отправилась искать Федру. Рассказав сестре о том, что видела, поведав о своих догадках и о том, что все они скорее всего неверны, Ариадна спросила, что та думает.
К ее удивлению, Федра вздохнула с облегчением. Приносить в жертву поддельного или дикого быка, заявила она, дело опасное, ведь Посейдон может обидеться, но вряд ли он рассердится настолько, чтобы погрузить их остров в море.
Видя, что сестра ее повеселела, Ариадна не стала упоминать о том ощущении ужаса, что нахлынуло на нее в мастерской Дедала. Честно говоря, у нее не было предчувствия, что опасность может исходить от каких-то действий обиженного Посейдона. Ужас был связан с тревогой за обитателей дворца, с теми бедами, которые Пасифая может навлечь на семью, а не на весь Крит. Это ее немного успокоило, и, оставив Федру, Ариадна направилась в святилище. Ей очень хотелось Призвать Диониса, попросить у него совета и утешения — но она помнила о запрете. Бог был так раздражен, когда она попросила его прийти за приношениями, словно ей вменялось в обязанность разбираться с подобными делами самой.
Но в святилище еще оставалось чем заняться. Наложить стазис на новые приношения, внимательно осмотреть то, что сложено в кладовой, расспросить жриц и жрецов об успехах учеников. Ариадна разобралась с делами, поела, наслаждаясь одиночеством, в своих покоях, а затем снова вернулась во дворец. Там ничего не изменилось; никакая беда не постигла их. Равно как и на следующий день, и еще через день. Ариадна начала было тревожиться об Андрогее и Главке — но они возвратились на четвертый день и привели с собой прекрасного, длиннорого и мычащего пленника, злого, но совершенно невредимого;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52