роман
В тот день откопали Джонни Троя. Звезду рока. Сначала похоронили, потом откопали. Толпа не менее тысячи человек ворвалась на кладбище. Рыли еще мягкую землю лопатками, руками, скрюченными пальцами. Потом подняли гроб из могилы и покатили его, как бревно, по земле.
Вытащили труп из гроба и попытались разорвать на куски. Колотили и пинали, ломали кости, вырвали глаза, а потом отправились голосовать.
Все это проделали с Джонни во вторник после первого понедельника ноября 1968 года. Совершенно верно, в 1968 году, в день президентских выборов, которые должны были обеспечить нам резкий скачок из десятилетней неразберихи и беспорядка в Надежные Семидесятые. К этому времени Джонни покоился в могиле уже три дня, но этого было недостаточно для народа. Джонни был кумиром. Его любили «любовью, которая больше любви».
Естественно, теперь ненавидели ненависть, которая больше ненависти.
Ад не знает ярости страшнее, чем ярость взвинченной, доведенной до безумия толпы, — а толпа была доведена до безумия. Джонни Трои стал символом обмана. Народ этого не знал, вплоть до того дня, когда его выбросили из могилы и буквально растерзали. Возможно, никогда бы про это не узнали, если бы кто-то не сказал.
Кто же им сказал?
- Я.
Я сказал.
Я — Шелл Скотт.
Я — частный детектив. Мой офис и дом находятся соответственно в Лос-Анджелесе и Голливуде, в предсердии и желудочке страны Ротозеев и Глупцов, но даже при этом только ветреная фортуна могла избрать меня орудием безудержного идиотизма в городе Ангелов. И неслыханного обращения с Джонни Троем. Но от фортуны можно ждать чего угодно!
Полагаю, что безумие охватило город на три дня. За эти три дня я нарвался — или вырвался — из лап босса мафии и его многочисленных подручных; от главы самого модного агентства в стране; от самых странных
типов, которых я когда либо встречал: художников, писателей, скульпторов и поэтов и тому подобных; от парочки хорошеньких девушек: от самого знаменитого в стране говоруна, который столкнулся с Зигмундом Фрейдом в самаритическом сражении во имя оболванивания простых смертных и положил его на обе лопатки. Я даже встретился с обоими кандидатами на пост президента Соединенных Штатов. Один из них пожал мне руку, второй обозвал ублюдком. Да, так грубо.
Были и другие. Но главное — покойный Джонни Трои. Разумеется, он не был покойным, когда я встретился с ним. Он был даже излишне живой и, возможно, самый красивый мужчина, которого я встречал в своей жизни. Здоровенный верзила. Мой рост равняется шести футам и двум дюймам при весе 206 фунтов, достаточно солидный малый, верно? Но Трои при таком же весе разве что на пяток фунтов потяжелее, был выше меня на целых два дюйма. Он был сложен как молодой Атлас. Ему было 28 лет; он нравился всем женщинам, начиная с тринадцатилетних. Старушки питали к нему материнские чувства: те, что помоложе, мечтали быть задушенными в его объятиях; ну а самые юные согласны были, на худой конец, называть его своим братом.
Я не преувеличиваю. Он был величайшей фигурой, появившейся на горизонте идолопоклонства примерно со времен Рудольфа Валентине Представляете, этакая комбинация Дугласа Фербенкса, Энрико Карузо* Махатма Ганди и Джонни Эплсида. Он был певцом.
Этим, конечно, объясняется не все. Но для начала возьмите его голос, которому невозможно было не поверить. Все эпитеты употреблялись в превосходной степени. Критики не критиковали. Молодежь до двенадцати лет при виде его замирала в восторге, дамы среднего возраста провожали взглядами, бабушки нежно улыбались, на их физиономиях появлялось умиротворенное выражение.
Мужчины восхищались тоже. Получалось, что он вроде затрагивал в женской душе одни струны, а у мужчин — другие, и нравился мужчинам не меньше, чем представительницам прекрасного пола. У меня самого не менее двадцати пластинок Джонни Троя, среди них есть несколько редких. И я мог часами слушать золотые ноты, сладостное печальное пение, богатые низкие тона и великолепную дикцию Джонни Троя.
Несомненно, он был самым популярным исполнителем поп-песен: любовь и весна, луна и разлука. Но в его репертуаре имелось и несколько негритянских религиозных гимнов, спиричуэлов, которые, казалось, затрагивали что-то хорошее, глубоко запрятанное в душах людей. На одной пластинке Джонни записал только религиозные гимны: она разошлась тиражом 2 миллиона 300 тысяч, если верить статистике.
Я еще не все сказал про Джонни Троя, в свое время добавлю еще кое-что. Но для меня эти три невероятных дня начались с визита ко мне маленькой девушки Сильвии Байт, сестры Чарли Байта. Чарли был компаньоном Джонни Троя, даже больше: ближайшим другом, приятелем, «си-
амским близнецом по духу и разуму», как его называли, верным Пятницей Джонни. И Чарли Байт умер.
Он умер в четверг.
Его сестра явилась ко мне в субботу. Должно быть, с этого начались
трюки чертовой судьбы.
Утром по субботам я либо еду к себе в офис на окраине города, либо не еду. Это зависит, обычно, от моего желания.
В эту субботу работать не хотелось, и я остался. Проснулся без будильника, что для меня не только не характерно, но и вообще беспрецедентно; соскочил с кровати лишь для того, чтобы почувствовать, с каким бы удовольствием еще повалялся часок-другой. «Ах, Лидия», — подумал я. Лидия была томатным соком, которым я накануне полакомился. Голова зверски трещала: разумеется, мы с ней изрядно выпили... Фактически у меня болела не только голова, я не вполне отдохнул. Но зато чувствовал
себя на высоте.
Душ, бритье, кофе, небольшая уборка. Покормить тропических рыбок в аквариуме. Потом подмигнул портрету безнравственной, но чертовски эффектной Амелии на стене, которая, казалось, отвлекала меня от мыслей о завтраке. И вдруг — бог! Такой звук издает звонок на входной двери в мою квартиру номер 212 в Спартанском многоквартирном отеле Голливуда.
Я пошел отворять.
— Мистер Скотт?
Она походила на фарфоровую куколку...
Сначала я принял ее за подростка, девочку лет девяти-десяти, но потом получше вгляделся в ее миловидную мордашку и миниатюрную, но отнюдь не плоскую фигурку, притягивающую взгляд своими плавными линиями. Ей было лет двадцать, максимум двадцать один, но ростом она была не больше пяти футов, возможно, даже на пару дюймов пониже.
— Да, мадам. Шелл Скотт. Входите... Она вошла как-то неуверенно.
— Я звонила вам в офис. Надеюсь, вы не...
— Все в порядке. Очевидно, вам известно, что я детектив?
— Да, вот почему... Поэтому я здесь.
Мы уселись на шоколадно-коричневом диване и внимательно посмотрели друг на друга. Похоже, я ее немного напугал. Начать с того, что я раз в восемь превосхожу ее размерами. Затем — почти белые волосы, длиной примерно в дюйм, дыбом стоящие на голове. Они необычайно упругие. Вероятно, если бы я их отпустил подлиннее, я бы походил на дирижера симфонического оркестра при исполнении современной музыки. И такие же светлые брови, к счастью, менее пружинистые, над серыми глазами, на, как мне хотелось бы думать, не совсем устрашающей физиономии. Правда, пару раз мне ломали нос, однако хирургу позднее удавалось восстанавливать его в первозданном виде. Л один умирающий бандюга отстрелил мне мочку левого уха, прежде чем окончательно испустить дух. С моим лицом случались вещи, которые противопоказаны даже бамперам
машин. И тем не менее у меня чудом уцелели хорошие белые зубы, квадратная челюсть, да и загар у меня красивый... Во всяком случае, у меня определенно здоровый вид, а это немало, согласитесь! Но хватит о себе.
У нее были неправдоподобно голубые, почти фиалковые глаза с поразительно длинными ресницами и гладкие черные волосы, откинутые с высокого лба. Кожа белая, почти светящаяся. Кто-то написал, если я не ошибаюсь, про Шелли, что у него кожа с подсветкой изнутри. Если это так, то у Шелли цвет лица был точно таким же, как у этой девушки. У нее были тонкие черты лица, маленький ротик с розовыми губами и голос, напоминающий перезвон китайских колокольчиков.
Она разгладила широкую юбку своего яркого платья с красно-сине-желтым рисунком, провела рукой по черным волосам и заговорила:
— Меня зовут Сильвия Байт. Мой брат — Чарли Байт, друг Джонни Троя. Лишь несколько месяцев назад мы вновь повстречались с ним после многолетней разлуки. Мы родились в Спрингфилде, штат Калифорния. Нет, конечно, штат Иллинойс; там я прожила до одиннадцатилетнего возраста. Чарли на шесть лет старше меня. Затем наша семья распалась. После развода мать уехала вместе со мной. Чарли остался в Иллинойсе с отцом. Мать вышла замуж вторично, мы перебрались в Южную Америку, а полгода назад вновь возвратились в Штаты, в Калифорнию.
Мы с Чарли время от времени обменивались письмами, так что мне было известно, что он в Калифорнии. В июле месяце я его разыскала. Мне казалось глупым жить так близко и не видеться с ним. Мы ведь брат и сестра.
Она впервые слегка улыбнулась, чуточку расслабившись.
— Угу. Значит, вы с ним встретились в июле? Впервые, как я понимаю, за десять лет?
Она снова улыбнулась.
— Совершенно верно, мне двадцать один год. Сначала мы держались почти как чужие, но постепенно все стало на свои места. Он преуспел в жизни, у него была прелестная квартира в Роял Кресте...
Голос у нее задрожал.
Чарли Байт свалился с балкона своей квартиры в прошлый четверг. Во всяком случае, я считал, что это было так. Пролетев восемь этажей, он упал на тротуар.
Сильвия продолжала:
— Он любил приходить к нам с мамой обедать. Так бывало раза два-три в месяц. Но в последний раз он страшно нервничал. Был какой-то взвинченный. Что-то его беспокоило.
— Он не сказал, что именно?
— Нет. Я спросила, но он ответил, что должен сам во всем разобраться, принять какое-то важное решение, но я не знаю, какое именно. Но то, что он был чем-то угнетен и находился в сильном напряжении, бросалось в глаза; поэтому я не удивилась, когда он сказал, что хочет обследоваться.
— Вы имеете в виду — лечь на обследование?
— Да. Он начал посещать доктора Мордехая Питерса две или три недели назад.
Это интересно. Я спросил:
— Если он находился в состоянии депрессии, вы, возможно, предполагаете, что его смерть не объясняется несчастным случаем?
— Если вы говорите о самоубийстве, нет. Я об этом долго думала. Как раз перед тем как это случилось, он явно успокоился, напряжение ослабло. Я разговаривала с ним по телефону примерно за час до его гибели, он был в прекрасном настроении, смеялся, шутил. Я даже не удержалась и сказала ему, что это меня радует, и он ответил, что принял очень важное решение. Теперь он будет свободен, так он выразился. Он снова чувствует себя счастливым, ему давно нужно было это сделать. Он добавил, что у него такое чувство, будто гора свалилась с плеч. Он просто не мог покончить с собой сразу же после такого хорошего разговора со мной!
Я не стал с ней спорить, но это ровным счетом ничего не доказывало. Частенько люди, находящиеся в состоянии депрессии, испытывают огромное облегчение, решившись наложить на себя руки. А слова о свободе
означают смерть.
— Полиция посчитала его гибель результатом несчастного случая. Вы с этим не согласны, не так ли? Иначе вы бы здесь не были. Верно?
— Ну, дело в том... Я не знаю, говорил ли он серьезно или нет. Он тогда сильно смеялся...
— Смеялся?
— Ну да. Он собрался в тот вечер приехать к нам и пообещал мне
все рассказать... Она помолчала.
— И вот тут-то сказал очень странную вещь. Он сказал, что все мне расскажет, если только прежде его не убьют.
Я заморгал:
— Он так прямо и сказал, что считает возможным, что его убьют?
— Ну да, он так сказал, а потом сразу же засмеялся.
Такой смех мне не понравился. Парни, которые говорят о том, что их кто-то преследует, а потом начинают по этому поводу веселиться, как правило, находятся в маленьких комнатушках с забранными решеткой окнами и крепкими запорами на дверях. Они не отвечают за свою болтовню и...
— Заметив, что я заволновалась, он стал уверять меня, что это просто шутка, — продолжала она. — «Величайшая шутка в мире», как он выразился. В действительности никто не сумеет его убить. У него имеется иммунитет. Я не знаю, что он имел в виду, но он так выразился. Иммунитет...
Теперь понятно. Мысль о возможности быть убитым веселила Чарли. Пули проходили сквозь него, не причиняя вреда. Он мог безболезненно слетать вниз с балкона. Он мог есть стекло. Он...
— Я понимаю, что все это звучит безумно, — говорила Сильвия, —- но Чарли не был сумасшедшим, мистер Скотт. Он был таким же разумным и уравновешенным, как вы.
— Ну, по некоторым людям...
— Так он никогда до этого со мной не говорил. Кроме, того, перед тем как повесить трубку. Чарли сказал мне, чтобы я не беспокоилась, что я все пойму, когда он вечером мне объяснит. Весь мир поймет. Таким образом, он имел в виду что-то важное.
Да-а. Если весь мир будет смеяться, то это, наверное, что-то важное. Умилительна вера сестры в своего старшего брата. Совсем как материнская любовь: послушайте, все помешались и говорят напраслину на моего мальчика.
Я сказал:
— Мисс Байт, я не уверен, что полностью с вами согласен...
Я не стал уточнять. Бессмысленно говорить ей, что тут налицо характерная картина шизофрении. Вместо этого я произнес:
— Чего же вы от меня хотите?
— Выяснить, кто убил его. Я заплачу пятьдесят долларов.
Она выпалила это без остановки. Сначала я решил, что она такая же чокнутая, как ее братец, но потом сообразил, в чем тут дело, и это меня даже подкупило.
Ее ручки были сжаты в кулачки, а румянец смущения окрасил щеки. Она продолжала торопливо, как будто опасаясь, что ей не хватит смелости договорить до конца:
— Я хочу сказать, попытайтесь выяснить. Я понимаю, что пятьдесят долларов наверняка недостаточно, я буду должна вам остальное. Я имею в виду деньги. Если вы это берете — попытайтесь сделать. У меня будут деньги, только позднее, а это можно посчитать первым взносом. Авансом. Понимаю, что все это звучит не слишком убедительно, чтобы не сказать — глупо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18