Умереть и не встать. Уши даже не вянут, а завязываются в узел.
Каролина взяла за моду таскать меня по всем музеям, в том числе и заграничным. Конечно, это занятие не безынтересное, но, боже ты мой, как же скучно и утомительно бродить по многочисленным залам и разглядывать ночные горшки эпохи Рамсеса (уж не знаю, какого по счету) или ржавые остатки железных мечей, выковырянных из-под земли каким-то энтузиастом.
И тем не менее в моей башке все же кое-что отложилось. Поневоле. Может, потому, что историю я зауважал еще со школы. (Но не историю КПСС! Которая просто задолбала меня во время учебы, особенно в суворовском училище. Это же надо, столько лжи наворотить за такой короткий срок…)
Поэтому, стоя и разглядывая изрядно сглаженные столетиями рельефы, я поймал себя на мысли, что, возможно, Кондратка и впрямь войдет в историю. Подобных изображений мне нигде не доводилось встречать, ни в одном музее мира.
– Николай Карлович! Подойдите сюда, – позвал я Идиомыча.
Профессор живо откликнулся на мой зов. Он подошел, и я показал ему изображения.
– Как вам это? – спросил я, наблюдая за его реакцией.
– Да, седая старина, – сказал он с глубокомысленным видом.
Все понятно. Наш профессор в археологии ни бельмеса. Он знает только про кромлехи, которые часто можно видеть на глянцевых обложках или разворотах разных журналов – от научных до мистического толка.
– Куда уж седее… – Я осклабился. – Кондратий Иванович? А это вы видели?
– В общем, да… – осторожно ответил Кондратка.
Он тоже не мог понять, почему меня так заинтересовали рельефные изображения на жертвеннике. Их было много, и вместе они составляли какой-то узор.
– И что? – Я был настойчив.
– Ну… это очень интересно. Нужно скопировать их.
– Эх, вы, ученые… – Я тяжко вздохнул. – Ладно, дарю вам, Кондратий Иванович, свои соображения и выводы. Это чтобы вас никто из ученой братии не обскакал. Там тоже есть шустрый народец. Чужое выдать за свое – это им как раз плюнуть.
– Я что-то вас не понимаю…
– Приглядитесь внимательней. Рельефы напоминают скандинавские руны. Но только напоминают. В них вплетены мотивы, очень похожие на изображения, которые оставили после себя племена майя. Но, судя по древности этих рельефов, в те времена об Америке здесь никто понятия не имел. А уж сообщения между Европой и американским континентом и вовсе не могло быть. Каким образом очутились здесь камнерезы, знающие мифологию майя?
– Действительно… – Кондратка едва не носом воткнулся в жертвенник – разглядывал изображения.
Похоже, ему давно нужно поменять очки.
– Это… Это потрясающе! – Он вскочил на ноги, схватил мою руку и начал тискать ее как любимую женщину. – Вы открыли мне глаза! Феноменально… Эти рельефы произведут фурор в научном мире!
– Не забудьте упомянуть в своих научных трудах и мое имя. Ну, скажем, как проводника в эти места. А то ведь никто не поверит, что некий гражданин, весьма далекий от науки, сумел определить уникальность данных рельефов. Я, конечно, человек скромный, но, знаете, иногда хочется, чтобы твое имя занесли на скрижали истории. А то живешь, живешь, мучаешься на этой земле, что-то там творишь, изобретаешь, кувыркаешься, как цирковая обезьяна, денежки копишь, детей растишь, дом строишь, и в конечном итоге после тебя остается лишь горстка безымянного праха. Всего-то.
– Обязательно упомяну!
Как же, упомянешь… Так я тебе и поверил. Я покривил губы в горькой усмешке.
Ничто так быстро не забывается, как доброе дело, которое ты сделал человеку. Увы, благодарность никогда не входила в число обязательных человеческих добродетелей. А уж в современном жестоком и эгоистичном мире – и подавно.
– Ладно, братья по разуму, славой как-нибудь сочтемся. А сейчас нам нужно думать совсем о другом… – Я возвратился к костру. – И кстати, это открытие меня совершенно не радует.
– Почему? – воинственно спросил Кондратка, поправляя свои круглые окуляры.
– А потому, что наша тихая деревенька со временем превратится в Содом и Гоморру. Сюда потянутся туристы, для них начнут строить дорогу (и быстренько, под шумок, вырубят окрестные леса), затем соорудят гостиницу… ну и так далее. Вплоть до кабака и казино. И получатся вместо тихого патриархального уголка безалаберные и шумные Нью-Васюки.
– Ну, это будет не скоро…
– Что меня в какой-то мере и подбадривает.
Я подбросил в костер сухих веток и сел. Вечер уже спрятал в своем бездонном кармане солнце, разогнал оранжевые тучки и начал окрашивать небо в темно-серые тона. Неподалеку жалобно закричала выпь, над нашими головами бесшумно пролетела сова (какой ляд занес ее на болота?), а где-то высоко и в стороне неприятно зудел реактивный самолет, напоминая в каком веке мы живем.
В общем, жизнь продолжалась.
Глава 25
Утором мы позавтракали плотно. Нам предстояла тяжелая дорога по болоту, поэтому на общем совете решили харчи не экономить (чему Кондратка был рад без памяти; он полночи проворочался без сна – его мучил голод; но я не дал ему ни кусочка, и на всякий случай положил вещмешок с продуктами себе под голову).
– Надо искать продолжение гати, – твердил Зосима. – Она где-то тута. – Стоя на берегу, он потыкал слегой в грязь.
– Хорошо бы… – сказал я с надеждой; но бес сомнения все равно не преминул больно царапнуть своими когтями по сердцу, еще сильнее разбередив и так дурные мысли.
Глядя на болотистую равнину, местами покрытую, как лишаями, островками зелени, я почувствовал, как мое сердце екнуло и сжалось до размера грецкого ореха. Мама миа! Мало мне было болот в южно-американской сельве, так еще и свои родные хляби дернула меня нелегкая мерить шагами.
Одно утешало – здесь не было таких гадов, как в чужой сторонке. Там одна анаконда чего стоит. Я уже не говорю о разных болотных змеях, от укусов которых практически нет противоядия.
– Надо искать, – опять повторил Зосима.
Взгляды всей троицы скрестились на мне. Я тяжко вздохнул и сказал:
– Как что, так сразу Косой, Косой… Может, вы, Николай Карлович рискнете? – Я указал кивком головы на болото. – Вдруг вам повезет?
– Я человек невезучий, – сухо отбрил меня Идиомыч.
– Понял. А как вы смотрите на это дельце, Кондратий Иванович? По-моему, у вас феноменальные способности по части преодоления болотистой местности, если судить по тому, как лихо вы убежали от погони. Вся ямины запросто миновали, на одной голой интуиции.
Кондратка замялся, начал что-то мямлить, но я уже его не слушал и начал раздеваться. Конечно, Зосима полез бы в болото без лишнего словоблудия. Он таков. Но в этом случае я бы просто сгорел со стыда.
Послать старика бултыхаться в холодной мерзкой грязи, а самому сидеть, развалившись, на бережку и давать советы… – нет уж, увольте. Это нужно быть просто бессовестным человеком.
Хотя… такие отмороженные у нас случаются. Некоторые даже своих престарелых родителей выгоняют из дому, превращая их в бомжей.
Как говорили раньше мудрые человеколюбы: дети – цветы нашей жизни. Наверное. Но в моих скитаниях мне приходилось видеть цветочки, которые нельзя даже нюхать, потому что наступит сначала умопомрачение, а затем придет капец.
Так что насчет цветочков нужно выражаться осторожно…
Я нашел начало гати только через час. В отличие от той, что вплотную подходила к острову с другой стороны, эта вымостка, судя по всему, была более старой, местами расползлась, так как бревна все же сгнили, и не доставала до острова метров на тридцать.
Наверное, с той поры в болоте поднялся уровень воды, и остров немного подтопило.
– Ну что, двинули? – спросил я, когда все разоблачились.
– С Богом! – истово сказал Кондратка и перекрестился.
Ух ты, а я и не знал, что он такой богомольный…
Идиомыч промолчал, а Зосима что-то тихо, про себя, пробубнил. Наверное, просил лешего дорожку подлатать, чтобы трясин было поменьше.
А дорожка вышла у нас еще та. Мы попали в самые гиблые места Пимкиного болота. Это была его северная оконечность, которая считалась у местных жителей (и небезосновательно) преддверием ада.
Любой наш шаг вправо-влево с бревенчатой отмостки мог закончиться трагически. Но самое плохое было то, что и гать, как я уже говорил, прохудилась.
Временами она пропадала, и нам приходилось, зажав страх в кулаке, брести по грудь в вонючей жиже. Хорошо хоть мы могли определить верное направление по остаткам гати под ногами.
А еще приходилось тащить и плотики. Мы не рискнули бросить их на острове, хотя и намеревались. И правильно сделали – несколько раз они нас здорово выручали.
Короче говоря, это был поход смертников. Если бы спустя пять-шесть часов после того, как мы оставили остров, мне сказали, что нужно возвращаться обратно, так как вперед ходу нет, я бы отказался – сил не было даже материться.
Но все в жизни когда-нибудь кончается (да и жизнь, в принципе, конечна; а разговоры о бессмертной душе, по моему мнению, это своего рода допинг для разуверившихся; хотя категорически я бы не стал это утверждать), а потому пришел конец и нашим страданиям.
Мы выползли из болота только к вечеру. Такое мизерное расстояние – и так долго нам пришлось идти…
Выбравшись на сухое место, мы даже не обрадовались – не было сил. Мы упали на землю, как трупы, и пролежали в полной неподвижности не менее часа. Казалось, что земля-матушка нас подпитывает своей энергией, так как нашу отняло болото. Вот леший сегодня покайфует…
А к Зосиминому ДЕРЕВУ я обязательно схожу.
Мы долго полоскались в небольшом чистом озерке, стараясь смыть не только грязь со своих тел, но и выполоскать тронутые страхом души.
Я сам, как ни бодрился и не ходил гоголем, в глубине души испытывал самый настоящий ужас (хотя и давил его, как только мог), когда из-под ног неожиданно уходила земная твердь, и мерзкая жижа со смачным чмоканьем хватала меня за ноги и за руки и тащила в свою ненасытную утробу.
Ужинать мы сели как святые – чистые телом, душой и помыслами. Суп варить нам не захотелось, и Зосима выдал каждому по куску сала и по два сухаря. Он хорошо знал эти края, а потому сказал, что нам нужно лишь переночевать здесь, а завтра мы дойдем до обжитых мест часа за четыре.
Ободренной такой приятной вестью, мы съели сало с потрясающей быстротой – как за себя кинули, и налегли на какао; на это раз Зосима расщедрился и сварил полный котелок.
Устроились мы на бережку того самого озера, где обмывались. Это был холм с густой травой, которая за долгое время сплелась в толстый мягкий матрас.
Мы не стали удаляться от болота, так как лес здесь был практически не тронутый человеком, подходящих для ночлега полян в нем и днем трудно сыскать, а раскинуть свой бивак на прелых влажных листьях нам не хотелось.
Нас так притомил тяжелый путь через трясины, что нам даже спать не хотелось, как ни удивительно. Мы лежали вокруг затухающего костерка и задумчиво разглядывали яркие звезды, высыпавшие, как горох, на ночное небо.
Каждый думал о своем. Я, например, вспоминал Каролину. Какого черта! И тут, в этом болоте, она меня достала.
Тихо выругавшись, я постарался выбросить ее из головы, переменил позу – и застыл, глупо таращась в сторону запада. Там, среди россыпи неподвижных звезд у горизонта, две звездочки сорвались с насиженных мест и начали стремительно двигаться в нашу сторону.
Инопланетяне! Я едва успел вовремя закрыть рот, чтобы не заорать, как оглашенный. Еще бы – впервые узреть воочию, что рассказы уфологов отнюдь не байки.
Тем временем огоньки приближались. И держали они курс как раз на Пимкино болото! Неужели нас хотят похитить?
– Ты видишь? – вдруг подвинулся ко мне Зосима.
– Что? – прикинулся я незрячим.
– Кажись, снова нопланетяне… летят… – Зосима весь дрожал. – Вон, тама, мотри…
– Ну и пусть себе летят, – сказал я храбро. – Не думаю, что они приперлись из какой-то дальней Галактики на нашу Землю только для того, чтобы познакомиться с нашей бравой командой.
– Дык, они летят прямо сюда!
– А ты лежи и не шевелись. Притворись покойником. Так делаю голуби, когда на них ястреб хочет напасть. Брык – и лапки кверху. Кому нужна мертвечина?
– О чем разговор? – вмешался Кондратка, у которого уши, словно локаторы.
Лопоухий Паганель…
– О жизни, – буркнул я нехотя, краем глаза наблюдая за неотвратимо приближающимися летающими объектами – скажем так. – И немножко о смерти, которая на это раз махнула косой над нашими головами, но не попала.
Сказал и тут же подумал: «А вот, кажется, и второй ее заход приближается…» Летающие объекты уже висели над дальним от нас краем Пимкиного болота. Именно висели, а не летели.
Но это точно были не вертолеты. С такого расстояния уже можно было услышать шум вертолетных винтов, но вокруг царила ночная тишина.
Конечно, летняя тишина, в ночное время, весьма относительна. Это так лишь поэты да прозаики выражаются. На самом деле шумит ветер, потрескивает камыш, плещется рыба в затонах, шуршат в кустах ежи и прочие ночные зверушки, время от времени подает голос какая-нибудь ночная птица, например, филин…
Это мысленное отступление я позволил себе, чтобы немного расслабиться. И для того, чтобы приготовиться к неизбежному «концерту» – я уже заметил, что и Кондратий Иванович заметил НЛО или Как-Его-Там.
– Ы-ы-ы… – Кондратка, потрясенный увиденным, широко открыл рот, изображая из себя великого немого.
– Что с вами? – встревожился Идиомыч.
Только он один уже начинал подремывать и, естественно, на звездное небо не обращал никакого внимания.
– Ничего, – ответил я за Кондратку. – Просто Кондратий Иваныч узрели два НЛО. Обычная вещь в наше время. Эка невидаль. Ничего особенного.
– То есть… как!? Где!?
– Не кричите так, Николай Карлович, – поморщился я и сел. – Распугаете всех местных русалок. Да и те, кто рулит этими штуками, могут обратить на нас внимание. Вы же не хотите выступить в роли подопытного кролика?
Идиомыч не ответил. Он уже наблюдал за неизвестными летающими объектами с вниманием первоклашки, которому показывают процесс изготовления мороженного.
– Подай мне бинокль, Зосима, – попросил я старого охотника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41