К сожалению, я не мог различить сюжеты этих изображений).
Они что, будут пить кровь!? Ну да, точно. Сборище вампиров, мать их… Или еще каких-то извращенцев. Противно…
Что я тут делаю!? Идиот! Мало ли сейчас разных сект расплодилось. От адвентистов до сатанистов, считать, не пересчитать.
Если человеку очень хочется сойти с ума, то ему никто не может помешать. Уход от действительности – это так называется. Патология. А по-простому, по народному, моча в голову стукнула.
Нет, я не брезглив и сам могу выпить стакан крови, даже не поморщившись. Естественно, в определенных обстоятельствах, когда нет ни воды, ни пищи, а на кону стоит твоя собственная жизнь. Или, или. Мне уже приходилось…
Но это была кровь осла, которого я зафрахтовал (вернее, умыкнул или реквизировал – не суть важно) для того, чтобы он тащил через пустыню мой боезапас. Из продуктов у меня на тот момент оставались только галеты, очень немного, а также полбурдюка вонючей воды, в которой плавали все известные миру бактерии и разновидности палочек Коха и которую пить нельзя было ни под каким видом.
Так мы и плелись: осел жевал колючки и запивал их микроскопическими дозами живительной и безвредной для него влаги, а я считал крохи от галет и время от времени прокалывал ему вену, чтобы нацедить себе немного крови.
Это была моя еда, мои витамины, жизненная сила и заменитель воды. Когда я, полудохлый, наконец добрался до пункта назначения и немного оклемался, то первым делом отослал осла с нарочным его хозяину, присовокупив энную сумму денег.
Таким образом я искупил свой нехороший поступок и выразил благодарность человеку за то, что он столь блестяще воспитал обычно своенравное животное в лучших традициях варварского гуманизма.
Осел перенес экзекуции с кровопусканием на удивление хорошо и даже на меня не обижался…
Чаша прошлась по кругу, и среди сектантов (а кто же еще они?) воцарилось нездоровое оживление. Они заговорили быстро и, как мне показалось, несколько бессвязно – словно накурились «травки». Оказывается, эти хмыри вовсе не безгласные…
Черноризец стоял в стороне от общего галдежа недвижимый и прямой как жердь. Казалось, что он к чему-то прислушивается. Голову петуха пахан сектантов бросил в огонь, а тушку птицы тут же начал ощипывать один из его подчиненных. Наверное, чтобы приготовить ужин.
Рачительны, сукины дети…
Вдруг черноризец резко поднял свой посох вверх, что-то отрывисто пролаял… и указал им в мою сторону! Чтоб тебя!…
Меня заметили. Но каким образом? Я ведь сидел тихо, как мышь в подполе. Да и расстояние от костра до дерева, где я устроился, для ночного времени будь здоров – в темноте разглядеть меня практически невозможно.
Как же меня углядели? Вернее, углядел. Я ни на йоту не сомневался в том, что меня вычислил сам пахан. Мне ведь было видно, что к нему никто не прибегал с докладом, и он не трепался по переговорному устройству, если предположить, что я обнаружен секретом, охраняющим периметр.
Он что, ясновидящий? А хрен его знает. Мне от этого было не легче. Я видел, как черные сектанты побежали в мою сторону с очень неприятной решительностью и с весьма необычной для людей верующих (пусть и в черта-дьявола) прытью.
Спортсмены они, что ли!? Эту мысль я додумывал уже на земле, куда скатился с дерева в один миг. Ну, а потом думать об отвлеченных вещах мне уже было недосуг.
Я несся, как молодой конь, стараясь не наткнуться в темноте на дерево, а еще хуже – на острый сук. Позади слышался топот ног и треск сухих ветвей. Судя по звукам погони, меня окружали по дуге. Ишь чего захотели…
Я же не дед Никифор. И силенок мне пока не занимать, несмотря на мои частые посиделки в накуренной по самое некуда комнате, где происходили многочасовые игры в преферанс.
Скатившись к ручью, я резво побежал вверх по течению – чтобы запутать следы. Вряд ли мои преследователи подумают, что подсматривавший за ними гражданин решится углубиться в лесные дебри ночью.
Обычный человек в таких случаях жмется поближе к огню, к людям и жилищу. А значит, по идее, ему просто некуда деваться, как идти в деревню.
Судя по всему, бегуны-черноризцы на это и рассчитывали. Дуга охвата была открыта именно со стороны деревни. Правильно решили, подумал я. В нашей микроскопической деревеньке вычислить соглядатая – раз плюнуть.
Но я уже покинул поле охоты. Пробежав по ручью еще с километр, я резко взял вправо и вскоре оказался на берегу озера. До моей избы отсюда было рукой подать, по берегу километра полтора, однако как раз туда мне и нельзя было идти.
А я и не хотел. У меня был другой вариант, не менее привлекательный. Раздевшись догола и пристроив одежду, связанную в узел, на голову, я осторожно вошел в воду и тихо поплыл к чернеющему неподалеку от берега островку.
Таких островков по озеру, имеющему весьма приличные размеры, было разбросано немало. Обычно я их игнорировал (а что мне там было делать?), пока Зосима однажды не рассказал мне, что все они имеют «приписку». То есть, у островков есть хозяева.
Вернее, были – когда в деревеньке насчитывалось около сотни дворов, и все местные мужики занимались рыболовством, благо рыбы в озере всегда было много, и она никогда не переводилась.
На этих островках мужики хранили свои снасти, большей частью браконьерские, и добротные челны. Те, что похуже, постарее и поплоше – для начальственного ока – валялись на берегу.
Почти на каждом островке был курень, хорошо замаскированный в лозняке, коптильня и шалаш для вяления рыбы. Но самое интересное – за все годы советской власти рыбнадзор и лесничие так ни разу и не обнаружили эти убежища.
Умел простой народ маскировать не только свои истинные мысли и чувства по отношению к власть предержащим, но и кое что посущественней, без чего люди просто померли бы с голодухи, инспирированной сталинским режимом.
Такая «собственность» имелась и у Зосимы. Но так как он был ленивым до неприличия, то и островок присмотрел себе поближе к деревне, чтобы не махать веслами почем зря. Однако, шалаш он все-таки соорудил.
И все. На этом его «трудовые подвиги» по обустройству нигде не учтенной частной собственности закончились. Может, потому, что Зосима больше любил охотиться, нежели ловить рыбу.
Хотя была и другая причина – коптильню для мяса и рыбы он внаглую устроил прямо у себя дома, чтобы надолго не отрываться от полатей (а затем от дивана) и от самогонного аппарата, который работал, как государственный ликероводочный завод, – четко, бесперебойно и с большим эффектом.
О его неуважении к законам районное начальство знало, но старый прохиндей так всех опутал, что к нему заезжали не за тем, чтобы конфисковать самогон и дичь и потом наказать, а чтобы принять на грудь отменный «натурпродукт», крепостью никак не ниже пятидесяти градусов, и закусить ароматной сохатиной, поджаренной на свежем свином жиру с лучком и разными лесными травками и корньями.
Кто пробовал Зосимину стряпню хотя бы раз, тот никогда не забудет ее восхитительный вкус…
Шалаш был сух до звонкости. И, на мое удивление, полнился связками вяленой рыбы, подвешенной к жерди. Неужто Зосима перековался!? Надо же… Что делает с человеком нынешняя капиталистическая действительность.
Беготня по лесу и водные процедуры разбудили во мне зверский голод. Завалившись на подстилку, я оторвал от связки несколько вяленых рыбин и начал жадно жевать, отдавая должное Зосиме за то, что он не переборщил с солью.
Я так и уснул с недоеденным лещом в руках. Усталость сморила меня напрочь. Размышлять и думать об увиденном возле избы Киндея действе мне почему-то совсем не хотелось.
Проснувшись утром, я некоторое время с недоумением смотрел на натюрморт над головой. Солнечные лучи проникали через вход в шалаш, и связки рыбы казались серебряными изделиями, только-только вышедшими из-под молотка искусного чеканщика.
Но вот запела какая-то птичка, и сонная одурь ушла, будто ее и не было. Подхватившись, я вспомнил вчерашнее приключение и почему-то здорово встревожился. Неприятное чувство поселилось где-то возле сердца и шпыняло в его трепещущую упругую мякоть с размеренностью маятника, усаженного шипами.
Пора! Пора домой. Сегодня у нас с Зосимой первый выход на охоту. А я еще не сложил свой сидор. Но почему, все-таки, на душе так гадко? Непонятно…
Зосима уже ждал меня.
– Дык, это, где тебя носит!? – спросил он осуждающе. – Стучу, стучу…
– Купался, – ответил я коротко, приглаживая мокрые волосы.
– Да?
Недоверчивый взгляд Зосимы скользнул по моему костюму, который никак нельзя было назвать дачным, и ушел куда-то в сторону. Он, конечно, сразу понял, что я вру, но, как человек воспитанный, не стал эту тему развивать дальше.
– Так мы идем? – поинтересовался он с некоторым сомнением в голосе.
– А что, у тебя есть какие-то другие планы?
– Какие у меня планы… Мясца вот надо. И на дерево посмотреть. Беспокоюсь я…
– Тогда вперед. Но сначала позавтракать не мешало бы. И собраться.
– Я уже собрался, – буркнул Зосима, недовольный задержкой выхода.
– Ну да… Тебе собраться – только подпоясаться.
Зосима пренебрегал сидором, который оттягивает плечи. Все снаряжение старого добытчика умещалось в многочисленных карманах его чудо-комбинезона. Что там только не лежало!
В этом я смог убедиться, когда два года назад одни негодяи устроили на нас облавную охоту с намерением отправить вперед ногами. В карманах комбинезона помещались аптечка, леска с рыболовными крючками, курево, зажигалка и спички, нитки-иголки, соль, сахар и специи, пачка чая, боеприпасы, нож, сухари или хлеб, добрый кусок свиного сала, банка тушенки, пшено для супца, луковица, ну и масса других вещей, крайне нужных с точки зрения Зосимы в походных условиях.
Этот набор варьировался в зависимости от времени года и состояния финансов Зосимы. Но кое-что было обязательным. Это боеприпас, соль, нож, спички, леска с крючками и сало с хлебом.
Я по-быстрому приготовил себе омлет из яичного и молочного порошков. Зосима составить мне компанию отказался. Он очень недоверчиво относился к успехам цивилизации на поприще питания.
Особенно Зосиму пугали (в его-то годы!) генетически модифицированные продукты, в частности соя, которую наши «умельцы» куда только не пихают.
«Чем мне сидеть сутки в сортире после твоих городских харчей, я лучше голодным побуду», – говорил он с видом ветхозаветного мудреца. Даже когда мы производили дезинфекцию своих внутренних органов с помощью спиртного, то и тогда Зосима, в отсутствии дичи или свежей рыбы, предпочитал закусывать хлебной коркой или, на худой конец, какими-нибудь консервами, которые назывались как в прежние времена.
Например, «Килька в томатном соусе» или «Печень трески», которая, кстати, почему-то перешла в разряд деликатесов. Раньше ее, по распоряжению высокого партийного начальства, очень беспокоящегося о здоровье народа, давали в нагрузку к бутылке водки горьким пропойцам вместе с плавленым сырком.
– Ты, это, щелкай зубами быстрее, – торопил меня Зосима.
– Что ты так торопишься? – спросил я с удивлением. – Наша дичь от нас не уйдет. Впереди целый день.
Сегодня Зосима был не похож сам на себя. Он нетерпеливо ерзал на стуле, время от времени бросая опасливые взгляды на окно.
– Никуда я не тороплюсь… – буркнул Зосима.
– Так я тебе и поверил. Что случилось? Только давай без лапши, которую ты иногда любишь вешать мне на уши.
– Это когда такое было!? – возмутился Зосима.
– Давно, – смягчил я свой наступательный порыв. – Теперь ты исправился. Но мне не хочется, чтобы между нами были какие-нибудь недомолвки.
– Сам ты хорош, – сердито возразил Зосима. – Где это тебя ночью носило?
– Тебе рассказывать или сам догадаешься?
– Что тут догадываться… – Зосима скептически ухмыльнулся. – Ботинки нужно тщательней чистить.
– А причем здесь ботинки?
– Притом, что ты весь в красной глине изгваздался. А она есть только возле избы Киндея. По ручью шел?
– Пардон, я и забыл, что ты у нас Кожаный Чулок, следопыт племени делаваров. Угадал. Шел по ручью. А ночевал на твоей островной «даче».
– Что, прижали?
– Как догадался?
– Хе-хе… – Зосима дробно рассмеялся. – Дык, не только ты такой шыбко вумный и любопытный. Меня тоже нечистая сила как-то туда потащила… дурака, на старости лет…
– Сбежал? – полюбопытствовал я с интересом.
– Нет. Ушел. Как тока наткнулся на ловушки, сразу дал задний ход.
– Что так? На тебя это не похоже.
– Иво, ты ишшо молод и, уж извини, силенок у тебя значительно больше, чем здравого смысла. Ежели они так обставились, то с ними шутки плохи.
– Не узнаю я тебя…
– Почему?
– Раньше ты не боялся умереть. Всегда говорил, что свое уже отжил.
– Раньше у меня не было никакой жизненной цели. Жил, как былинка на ветру.
– А теперь появилась?
– Да.
– Поделишься секретом?
– Это никакой не секрет. У меня ведь, тебе это известно, нет никаких родственников, все померли. А сейчас ты вот приехал, Каролина открытки шлет, поздравляет… Кхе, кхе! – Зосима смутился. – Я теперь вроде как дедом стал. Правда, не совсем полноценным… думал внучок будет…
Старый прохиндей! На чувствительность давит, слезу умиления хочет у меня вышибить. Как же – открыточки… Нужно они ему, как зайцу стоп-сигнал.
Его гораздо больше интересуют продуктовые посылки, куда я, тщательно маскируя, чтобы Каролина не выбросила, подкладывал бутылки с виски, к которому за время нашей дружбы он сильно приохотился, и голландский табак.
– Кстати, насчет открыток… – Я закопался в своем рюкзаке едва не с головой. – Держи… – всучил я Зосиме красивую металлическую коробку с иностранными надписями. – Травись на здоровье.
– Иво… – Зосима был сильно растроган.
Похоже, он уже не надеялся получить столь желанный подарок.
– Спасибо тебе, Каролине… Как она там?
Вспомнил! Как ни странно, но ни вчера, ни позавчера мы так и не поговорили о причинах моего внезапного приезда, и ни разу в разговоре не затронули сиятельную персону моей… м-м… бывшей. Наверное, Зосима решил, что я просто хочу какое-то время отдохнуть от городской суеты, а в семье у меня царит тишь да гладь и Божья благодать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41