— Право же, мне хотелось бы узнать больше, — пробормотал Седрик. — Но, к сожалению, на это нет времени.
Повернувшись к ней спиной, он вынул пробку из бутылки шампанского. Она вылетела с негромким хлопком, и послышалось шипение, когда он начал разливать вино в стаканы.
— Полагаю, ты также выпьешь со своими кузенами. — Он повернулся и подал ей стакан. — Я знаю, они не слишком достойная парочка, но, к сожалению, родственников не выбирают.
— Возможно, вы правы, но, боюсь, шампанское не полезет в горло, если придется пить с этими трусливыми мерзавцами.
Тэмсин приняла бокал, но глаза ее, как фиолетовые льдинки, с вызовом смотрели на Седрика.
— Ну что же, не буду настаивать, — благодушно ответил Седрик, ставя два стакана на поднос. Он поднял свой. Его лицо все еще хранило такое выражение, будто все это его слегка забавляло.
— За Силию.
— За Сесиль. — Тэмсин чуть пригубила свое вино, представляя, что Сесиль сделала бы то же самое. Седрик опорожнил свой стакан, и она решительно последовала его примеру.
— Итак, если наше дело кончено, дядя, я хочу распрощаться с вами.
Она с улыбкой поставила бокал на стол, но с лицом ее стало происходить что-то странное. Ее рот перестал подчиняться мозгу. Углы комнаты вдруг заволокло туманом, и эта серая дымка поплыла к ней. В тумане же перед ее глазами танцевало лицо Седрика. И внезапно оно стало больше, чем сама жизнь. Его рот открывался и закрывался. Он что-то говорил, но она не могла расслышать.
Идиотка! Слишком самонадеянная, слишком уверенная в себе! Седрик, чтобы обезоружить ее, нашел единственно верный путь, назвал единственно верное слово; Сесиль. И она, в спешке и припадке самодовольства, так уверенная в правоте своего дела, попалась на удочку.
Габриэль! Но слова застревали в ее мозгу. Седрик наклонился к лежащему на полу телу. Нащупал медальон у нее на шее и открыл крышку. Он долго рассматривал два портрета. Потом закрыл его и снова положил ей на грудь. Затем вытащил пистолет у нее из-за пояса и ножи из ножен, заметив при этом:
— Девушка явно пришла подготовленной. Виконт выпрямился и пробормотал сквозь зубы с некоторым сожалением:
— Жаль, моя дорогая, но шантаж был не лучшей идеей.
И ты, и твоя мать, вы обе позволяли себе заходить слишком далеко.
Он посмотрел на своих онемевших племянников, губы его презрительно скривились.
— Она стоила вас обоих. А теперь избавьтесь от нее.
— Прошу прощения, сэр. Что… что… нам сделать с нею?
— Кретины! — Его гневный и презрительный окрик был похож на лай. — Как вы думаете, что следует с ней сделать? Избавиться от нее! Выбросить! Завезти в море и бросить за борт. И удостоверьтесь, черт бы вас побрал, что она мертва и больше не сможет рассказывать свои басни.
Он опустил свое мощное тело в кресло и стал мрачно наблюдать за Чарльзом, склонившимся над Тэмсин.
— И сделайте это до того, как она придет в себя, — отрывисто приказал он, заметив, как руки Чарльза шарят по телу Тэмсин. — Не вздумайте с ней развлекаться. Она слишком умна для таких, как вы, умнее вас обоих. Если она очнется, то обведет вас вокруг пальца.
Чарльз густо покраснел и поднял вялое тело:
— Нам взять «Мэри Джейн», сэр?
— Мы могли бы отгрести от берега и сбросить ее с Гриббон Хэд! — предложил Дэвид. Его веки все еще трепетали после пережитого возбуждения и шока, испытанных им за последних полчаса. — Вместе с сетями для ловли крабов.
— Она будет лакомым кусочком для крабов, — хихикнул Чарльз, и его глаза наполнились неутолимой алчностью и злобой, когда он глядел на бледное лицо в обрамлении серебристых волос.
— Не беспокойтесь, сэр, мы сделаем так, что она больше сюда не вернется.
— Сделайте все, как надо, — устало сказал Седрик. — Это все, о чем я прошу.
Глава 25
— Куда, она сказала, отправилась? — Габриэль буравил Хосефу взглядом, и в его глазах медленно разгорался огонь гнева.
Женщина продолжала стоять на своем, хотя губы ее уже" слегка дрожали.
— Она не сказала, куда поедет. Сказала только, что собирается покататься верхом и вернется к пяти часам.
Габриэль бросил взгляд на часы на стене конюшни. Они показывали, что шесть часов уже миновало.
— Какой она тебе показалась? В каком была настроении?
Хосефа нахмурилась, соображая, а Габриэль нетерпеливо и со все растущим беспокойством стучал ногой по булыжнику.
— Ну, ты знаешь, какой она бывает перед делом, — сказала наконец Хосефа. Ее глаза блестели, она сосредоточилась и теперь уже ни о чем другом не могла думать. — Ты же знаешь, как это с ней бывает, — повторила она.
— О да, знаю, — ответил Габриэль мрачно. — Я дурак! Я же знал, что она не откажется от этой своей затеи с Пенхэлланом!
Он повернулся на каблуках и заревел голосом, способным сдвинуть с места горы:
— Немедленно оседлать моего коня!
— Но где же она? — с трепетом спросила Хосефа.
— Поехала искать на свою шею неприятностей, — ответил Габриэль тихо, глаза его смотрели в одну точку. — Одна. А там эти грязные свиньи… Поспеши-ка, парень! — рявкнул он на грума, пытавшегося сладить с подпругой его лошади, и в нетерпении оттолкнул его в сторону:
— Я сам этим займусь.
Его большие руки оказались на диво ловкими, он легко справился с ремнями, прыгнул в седло и галопом промчался к выезду с конюшенного двора.
Лошадь легко преодолевала высокие изгороди, отделявшие одну проселочную дорогу от другой, чувствуя волю своего седока и его нетерпение. Габриэль низко сидел в седле, в нем бушевала ярость на Тэмсин, что она обманула его, затем гнев сменился ужасом. Она не вернулась в назначенное время, значит, с ней что-то случилось. Она была умницей и хорошим бойцом и, как правило, не совершала ошибок, но это дело было совсем другого рода — вопрос эмоций. Сложность ситуации усугублялась еще и тем, что она не хотела посвящать полковника в свои тайны, поэтому и действовала в спешке. Хотя Габриэль надеялся, что при этом она сохраняла трезвость ума. Одна маленькая ошибка, один только раз проявленная беспечность — и все! Трое Пенхэлланов легко могли уничтожить одну женщину.
Его лошадь обогнула угол, резко отшатнулась от изгороди, потому что чуть не столкнулась с мощным вороным, который появился, казалось, неизвестно откуда.
Габриэль натянул поводья, удерживая своего коня:
— Мадре де Диос, полковник, откуда вы взялись? Джулиан не ответил. Выражение лица Габриэля вызвало у него дрожь, мурашки поползли вдоль хребта.
— Куда вы, черт возьми, так стремительно несетесь, Габриэль? Где Тэмсин?
У Габриэля не оставалось времени подумать, стоит ли открывать тайну Тэмсин этому человеку. Ему бы пригодилась еще одна пара рук, а руки полковника были именно такими, какие бы он выбрал, если б ему позволили выбирать.
— Ланджеррик — это ответ на оба ваши вопроса, полковник, и лучше бы вам присоединиться ко мне. Не знаю, что мы там найдем.
— Боже милосердный, я так и думал! Джулиан почувствовал, как на лбу его выступила испарина, а живот свело от страшного предчувствия:
— Она узнала, что семья Сесили — Пенхэлланы!
— Она всегда это знала, — резко ответил Габриэль, снова пуская свою лошадь в галоп.
Страшное предчувствие все росло, как огромный и жесткий ком в груди, и стало совсем невыносимым, когда он повернул Сульта на узкую дорогу и поравнялся с Габриэлем:
— Что вы хотите этим сказать? Теперь они ехали бок о бок.
— С каких пор она это знает?
— Да она всегда знала, что Пенхэлланы — ее родня.
Джулиан погрузился в молчание, и в его крови отдавался только ритмичный стук копыт Сульта по разбитой проселочной дороге. Почему он этому не удивился?
— Так она знала об этом еще до того, как мы покинули Испанию?
Хотя картина в его мозгу приобретала ужасающую ясность, ему все-таки требовалось подтверждение.
— Угу. Она решила отомстить за то, что сотворили с ее матерью.
— Как отомстить? — спросил Джулиан тупо, хотя все части шарады легли на свои места: и подлинные размеры ее обмана и предательства, и как она использовала его, Джулиана, — все теперь вырисовывалось с особой четкостью. А также высшая степень его легковерия. Так отчаянно поверить в ее изначальную честность, в невинность ее цели, в необходимость искать его защиты и покровительства и убежища под его кровом! Но какая уж тут честность, в ней говорил только холодный расчет, с этой же целью она и соблазняла его, и бесконечно лгала, лгала… С того самого момента, как она увидела его, все между ними было — ложь.
— Она собиралась публично опозорить Седрика за то, как он поступил с ее матерью, хотела обличить его перед всем светом. Но потом она передумала, решила, что не сможет сделать так, чтобы скрыть от вас. И потому, как я догадываюсь, отправилась всего лишь получить алмазы Пенхэлланов. Месть, гораздо более простая… и девчушка должна их получить, потому что они по праву принадлежали ее матери, и потому теперь — ее.
Габриэль покачал головой.
— Ей не нужны алмазы, конечно, но у нее слишком сильно развито чувство справедливости… всегда было развито..
— И сильно развитое чувство справедливости может быть оправданием кражи?
— Ох, малый, да она вовсе не собирается их красть. Она убедит Пенхэллана отдать их ей. У нее есть кое-какие тайные бумаги против него, сильное оружие.
— А, понятно. Шантаж, — сказал Сент-Саймон все тем же невыразительным тоном.
— В известном смысле, да. Но она считает, что продолжает дело Барона.
— Какой замечательный родительский пример! — промолвил Джулиан с горьким сарказмом. — Так вы хотите сказать, что она отправилась в Ланджеррик шантажировать Седрика Пенхэллана и отбирать у него семейные бриллианты? И она полагает, что Седрик просто отдаст их ей по первому требованию?
Он презрительно рассмеялся.
Губы Габриэля сжались.
— Этот человек способен на убийство, и она знает об этом. Она готова ко всему. Но, конечно, ей не следовало ехать туда одной.
Дыхание с трудом вырывалось из его груди, оно было тяжелым и хриплым.
— Если эти подонки, если эти гаденыши там, то она там окажется одна против троих. Однажды они уже поймали ее. Боже мой, вы ведь понимаете, на что они способны! Вы знаете, что они могут с ней сделать?
Так она уже и с ними пообщалась. Было ли хоть что-нибудь, чего она не знала? С тех самых пор, как они встретились, были ли минуты, чтобы она не интриговала, не строила планов и не использовала его? В Лондоне, "когда она лежала в его объятиях, пленяя его своей любовной игрой, ее движения были нежными и сладострастными, а глаза сияли мягким блеском, и сила ее страсти… и все-таки каждую минуту она преследовала свои хитроумные разбойничьи цели и продолжала свое лживое лицедейство. А он-то поверил в правдивость ее чувств! Бог ему в помощь, он ведь уже с трудом мог справиться со своими собственными!
Собиралась ли она бросить его, как только добьется успеха в своем шантаже? Нет, конечно, нет. Он был ей нужен, чтобы вернуться с его помощью в Испанию. Он был ей нужен, чтобы, будучи слепым глупцом и простофилей, помочь перевезти их всех. Он ей был необходим, потому что она могла безопасно путешествовать с таким эскортом в качестве гостьи Британской армии. А когда она наконец окажется дома… Тогда она, должно быть, собиралась его оставить. Зачем он ей нужен? Намеревалась ли она скрыться тайно, ночью, как воришка, изолгавшийся воришка, кем она, собственно, и была? Удрать не простившись и ничего не объясняя?
И вдруг сквозь разъедающий его душу гнев прорвался страх. Он вспомнил о близнецах, о том, что они могли с ней сделать, если бы она, беспомощная, оказалась в их власти. А Габриэль сказал, что однажды они уже добрались до нее.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что однажды они уже наложили на нее лапу?
Габриэль поведал ему всю историю.
— Но они принадлежат мне, полковник. Они мои. Не забывайте об этом.
— У меня с ними свои счеты, и я им кое-что должен, — сказал Джулиан резко. — Сначала надо разделаться с Пенхэлланами, а потом… разобраться с Тэмсин.
Габриэль покосился на него в бледном свете месяца. Лицо полковника было напряженным и сердитым, но за его гневом таилась печаль человека, оказавшегося лицом к лицу с горькой правдой. Это вызвало у Габриэля тяжелое предчувствие. Но он ничем не мог утешить полковника, смягчить неприятное впечатление от своих слов и компенсировать нанесенный ему удар. Тэмсин сказала, что любит этого человека, и только она могла бы навести в этом вопросе порядок. Когда окажется вне опасности, которую сама на себя навлекла.
— Сначала я разделаюсь с Пенхэлланом, — объявил Габриэль, низко пригибаясь к луке седла и пришпоривая коня, чтобы увеличить его резвость при въезде на земли Ланджеррика. — Но охотно разделю это удовольствие с вами, полковник, — вежливо добавил он.
— Мы проедем через утес. — Джулиан повернул коня в сторону пролома в изгороди. — В данном случае не хотелось бы входить через парадную дверь.
Габриэль последовал за ним, и они галопом проскакали по плоской вершине покрытого торфом утеса к серому дому, неприветливо маячившему в темноте, неряшливому, с неосвещенными окнами.
— Минуту. — Джулиан натянул поводья, побуждая своего коня повернуть назад. — Там, в бухте, я вижу свет.
— Кому понадобилось выходить в море на лодке в такое время? Для ловли крабов слишком темно.
Они направили своих лошадей к вершине утеса и остановились, стараясь разглядеть, что делается внизу. На берегу моря, на песке, подмигивал и трепетал свет фонаря. Слышно было, как прибой ревет и шипит, ударяясь об обнаженную скальную породу, а потом обрушивается у самого берега в пенящуюся полоску воды.
— Мы вытянули счастливую карту, полковник, — пробормотал Габриэль, спрыгивая с коня. — Подонки, кажется, на берегу.
— Думаю, вы правы. — Джулиан спешился, и они привязали своих лошадей к тощему терновому кусту, потерявшему свой естественный вид от постоянных ударов морского ветра. Теперь Джулиан был полон холодной решимости. Он хотел, чтобы Тэмсин наконец оказалась в его руках, и тогда он даст волю своей горькой обиде и глубокому презрению. Но, может быть, ее и не было там, на берегу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56