Гарет предвкушал восторг сестры, когда она узнает его новости, в ушах его, казалось, уже звенели ее возбужденные восклицания в унисон со слабыми возражениями ее мужа, но она может еще немного подождать, чтобы услышать такую весть.
Уже не в первый раз он удивлялся, почему позволил сестре взять на себя управление его домом и хозяйством. После трагедии с Шарлоттой, подавленный сознанием своей тайной вины, он отпустил «поводья», а Имоджин только этого и ждала. Она не могла упустить возможности вмешаться в жизнь брата. Прежде чем он пришел в себя, и она, и все ее домочадцы, включая невероятно раздражавшую его Мод, обосновались в его доме на Стрэнде. Имоджин сочла своей непреложной обязанностью создавать для него уют, утешать его в скорби и править его домом. И это продолжается уже пять лет.
Имоджин отличалась бешеным нравом, а всепоглощающей страстью ее жизни была забота о благоденствии младшего брата. Когда их мать лежала на смертном одре, Имоджин обещала ей заботиться о своем десятилетнем брате и с тех пор рьяно исполняла клятву. Будучи на двенадцать лет старше, она просто душила его своей любовью, даря ее только ему одному. Ее муж Майлз был вынужден довольствоваться перепадавшими на его долю крохами ее привязанности. А Гарет, всеми силами сопротивлявшийся этой слепой любви, все-таки не мог набраться храбрости и нанести удар сестре в открытую. Он отлично знал ее недостатки: ее чрезмерное честолюбие и тщеславие, неукротимый и властный нрав, гордыню и безмерную расточительность. И все же он не решался захлопнуть перед ее носом дверь в свою жизнь, как бы ни мечтал об этом.
А Имоджин — в своем рвении устроить счастье брата — даже нашла ему отличную невесту, готовую немедля занять место Шарлотты. Это была леди Мэри Эбернети, бездетная вдова лет под тридцать. Безукоризненная женщина. По мнению Имоджин, она никогда не совершила бы неверного шага. Она отлично бы знала, как вести себя, стань она леди Хар-корт, и Гарету никогда не пришлось бы опасаться, что она не выполнит своего долга.
Гарет поморщился. Невозможно было представить леди Мэри уклоняющейся от выполнения своих обязанностей, в чем бы они ни состояли. Она была полной противоположностью Шарлотте, вообще не представлявшей, что такое долг. Шарлотта была полным жизни, трепетным и не слишком нравственным созданием, с ярким румянцем на щеках, в то время как Мэри была бледна, как алебастр, и спокойна, как монумент. Первая принесла ему несчастье, позор и боль. Мэри, конечно, не приведет его к головокружительным высотам наслаждения, но она и не способна низвергнуть его в бездну унижения, бессильной ярости и отчаяния. У человека может быть только один шанс на счастье, и он растратил его попусту, так что ему ничего не остается, как остепениться и зажить скучной, размеренной жизнью.
Его губы непроизвольно изогнулись в презрительной усмешке. Это с ним происходило всякий раз, когда он начинал убеждать себя, что все будет хорошо… Однако в ближайшем будущем скучать ему не придется, раз уж Имоджин суждено заняться устройством брака Генриха Четвертого и Мод.
Официально опекуном Мод значился он. Гарет был назначен им после смерти ее отца, поэтому Мод и отправили к ним в Англию. Но на самом деле ею занималась Имоджин, и до сих пор Гарет едва замечал бледную и вечно больную кузину, живущую где-то в отдаленном уголке его дома. Но теперь — в связи с предстоящей свадьбой — он был вынужден обратить внимание на характер своей подопечной, представлявший собой нечто среднее между слезливостью и нытьем вечно больного существа, почти инвалида, и маниакальным упрямством, не уступавшим упрямству сестры. Он не рассчитывал, что Мод легко согласится принять уготованную ей судьбу.
Гарет вышел из конюшни и направился назад к набережной. Стоял мягкий и теплый августовский день, и он решил, что прогулка на свежем воздухе пойдет ему на пользу. Над спокойной и гладкой водой гавани кружились и кричали чайки, а в свете заходящего солнца белые утесы казались розоватыми. Он любовался этой картиной до тех пор, пока не заметил всплеск оранжевого на фоне серой стены, и его охватило странное ощущение неизбежности. А может, это было предчувствие? Холодок пробежал по спине.
Он не ошибся. Обезьянка сидела рядом с ней на каменной стене, внимательно разглядывая свои лапки. Девушка смотрела на тихую гавань и болтала ногами. Корабли покачивались на якорях, и Гарет понял, что приближается час прилива. Больше никого из актеров видно не было. Он подошел к ней.
— Почему у меня такое чувство, что обстоятельства сегодня не в твою пользу?
Она подняла на него печальные глаза:
— Я знала, что сегодня утром мне не следовало вообще вставать с постели. Я поняла это, как только увидела жука.
— Жука?
Она кивнула:
— Это был огромный жук-олень, черный, как сажа. Он барахтался в маслобойке, стараясь выплыть. А это, знаете ли, скверная примета. Чтоб ему пусто было!
— Нет, я не знал такой приметы. — Он с непринужденным видом присел и оперся спиной о стену рядом с ней. — Так они тебя оставили? Бросили?
Миранда снова кивнула:
— Я знала: они не могут упустить прилив, но не представляла, что беготня с Чипом отняла столько времени.
Она снова устремила взгляд на воду.
Гарет тоже некоторое время созерцал гавань, не произнося ни слова, он испытывал странное удовлетворение от ощущения ее близости.
— И что ты собираешься делать? — спросил он будничным тоном.
— Придется ждать следующего парома до Кале, — ответила девушка. — Но деньги, полученные за сегодняшнее выступление, я отдала Берту, и у меня ничего не осталось. Раньше я бы быстро заработала себе на проезд, но теперь, боюсь, меня слишком хорошо запомнили.
Гарет смотрел вдаль, туда, где солнце медленно опускалось в море.
Предчувствие беды прошло, теперь он ощущал только приятное возбуждение и прилив сил. И тут внезапно он понял, как можно решить задачу.
Гарет сказал все тем же безразличным тоном:
— Тебя заинтересует некое предложение?
Она настороженно взглянула на него, но он сидел все так же спокойно и задумчиво смотрел на закат.
— Предложение? Какое?
— Ты ужинала?
— Смеетесь? — ответила она чуть более резко, чем следовало бы. — Я ведь сказала вам, что у меня нет денег.
Прошло уже очень много времени с тех пор, как она позавтракала сегодня утром, на рассвете. Из-за того, что было решено устроить еще одно, последнее, представление перед приливом, труппа комедиантов обошлась без обеда, и теперь девушка была страшно голодна. И скорее всего сегодня поесть ей так и не удастся.
— В таком случае не пожелаешь ли разделить ужин со мной? — Он вопросительно поднял бровь.
— В обмен на что? — Голос ее охрип от волнения. Она с беспокойством ждала его ответа.
Гарет видел, что девушка понимает всю безысходность своего положения. Он не сомневался, что ей очень хочется принять его предложение, и ее поведение сказало ему о ней многое. Несмотря на свою бродячую жизнь, а возможно, и благодаря ей, она не собиралась отдаться на милость первого встречного. И похоже было, что она не склонна использовать свое тело в качестве разменной монеты, как это делают уличные женщины.
— У меня есть к тебе предложение. И я хочу изложить его за ужином. Вот и все.
Он дружелюбно улыбнулся девушке, предоставив решать самой, как следует поступить, затем отвернулся и двинулся назад, в город.
Миранда поколебалась всего с минуту, потом соскользнула со стены, В конце концов, сказала она себе, ужин никогда не помешает, а потом всегда можно удрать. Чип прыгнул ей на плечо, и они последовали за графом к гостинице «Адам и Ева».
Глава 3
— Где Гарет? Уже больше четырех месяцев прошло с тех пор, как он уехал.
Леди Имоджин Дюфор шагала по длинной галерее под портретами предков Харкортов. Она была высокой, костлявой, губы всегда искривлены в недовольной гримасе, нос брезгливо сморщен.
— Сейчас тяжело пробраться во Францию, да и обратно тоже, — ответил ее муж. Он пытался успокоить ее и произнес привычную банальность, хотя и знал, что это только еще больше распалит жену. Двадцать пять лет их брака научили его, что успокоить жену невозможно. Однако он вновь и вновь пытался сделать это. Он нервно пригладил редкие рыжеватые пряди своих жидких волос, тщетно пытаясь скрыть лысину.
— Кто это сказал? — огрызнулась леди Имоджин. — Сейчас август, а не январь, и море достаточно спокойное. К тому же король Генрих близ Парижа, а не в диких дебрях Наварры. Да уже два раза можно было бы съездить туда и обратно, если, конечно, хоть немного поторапливаться.
Она дошла до конца галереи и круто повернула назад. При этом ее юбка с фижмами так сильно взметнулась, что опрокинула низенькую скамеечку.
Однако дама не обратила внимания на грохот и продолжала бушевать:
— Но мы все знаем, что Гарет так же ленив и вял, как ящерица на солнце. Если бы не я, эта семья погибла бы в безвестности! Такая великолепная возможность может быть упущена, если мой дорогой братец не заставит себя пошевеливаться быстрее!
Она с яростью обмахивалась веером. При этом от гнева на скулах ее запылали два ярко-красных пятна, подчеркивая не украшавшие ее оспины.
— О! Если бы только я была мужчиной! Уж я бы взяла все это на себя!
Майлз поглаживал свою благообразную широкую бороду и делал вид, что размышляет о чем-то умном, будто это могло как-то помочь. Он прекрасно понимал, что за ее язвительными нападками на Гарета скрывается страх за него. Она боялась, что с ним могло случиться несчастье. Имоджин по своей природе была не способна выражать нежные чувства, и обожание брата проявляла в бесконечных нападках и придирках. Чем сильнее было ее беспокойство, тем более резкой и едкой она становилась.
— Но, моя дорогая, ведь твой брат все-таки отправился к королю Генриху, — позволил наконец себе высказаться ее муж.
— Да, и благодаря кому? — воскликнула Имоджин. — Разве он поехал бы, если бы я не просила, не заклинала, не умоляла его это сделать? Это длилось долгие-долгие месяцы! Я стояла перед ним на коленях!
На эту реплику ответа не последовало. Конечно, убедить лорда Харкорта было делом нелегким. Майлза даже несколько пугало то, насколько безразличным оставался его шурин к постоянным просьбам и уговорам своей старшей сестры. Потоки слез, чудовищные приступы ярости, непрекращающиеся скандалы — казалось, ничто не могло нарушить его спокойствия. И Майлз подумал было, что Гарету действительно все равно. Его спокойствие сбивало Имоджин с толку, но она свято верила, что без ее напутствий брат сбился бы с пути и погубил бы себя и свою семью. Майлз полагал: она не замечает, что, несмотря на все ее усилия, Гарет следует своим путем.
Однако когда возникла идея замужества Мод, в брате его жены вспыхнула искорка интереса. Когда Имоджин впервые поведала о своем блестящем плане предложить Мод в жены герцогу Руасси, Майлз ожидал обычной реакции: Гарет разрешит сестре бесноваться, сколько ее душе будет угодно, а потом мягко, но решительно поставит ее на место, наотрез отказавшись участвовать в этом предприятии.
Однако на этот раз Майлз заметил проблеск интереса в глазах шурина. Он понял, что Гарет спокойно сопоставляет и рассчитывает шансы, в то время как его сестра, по обыкновению, продолжает его бранить и упрекать.
Ему показалось, что Гарет увидел некоторые преимущества такого союза и возможность для Харкортов возвыситься, а отчаянные старания сестры сдвинуть его с места были тут ни при чем. Семья Харкортов много потеряла после бойни в ночь Святого Варфоломея из-за своей преданности Генриху, и могла надеяться на то, что теперь, когда Генрих стал королем Франции, он вознаградит Харкортов за их лишения.
— Ты говорила с Мод, моя дорогая? — спросил Майлз, вертя кольцо на пальце и мечтая сбежать в Лондон, где можно было бы отдохнуть за карточной игрой в каком-нибудь из кабачков близ Лутгейт-Хилла.
— Я не собираюсь разговаривать с этим неблагодарным созданием, пока она не согласится делать, что ей приказано. — Голос леди Имоджин задрожал от едва подавляемой ярости. — Я умываю руки.
И в подтверждение своих слов Имоджин скрестила руки на груди. Но ее мужа было трудно ввести в заблуждение. Он прекрасно знал, что заставить Имоджин отказаться от ее плана не так-то просто.
Имоджин возобновила свое хождение по галерее, потом резко повернулась к двери. И вышла, ничего не сказав мужу и не потрудившись затворить за собой дверь.
Майлз последовал за ней на приличном расстоянии и. увидев, что она повернула налево в конце коридора, ведущего в восточное крыло дома, удовлетворенно кивнул — его догадка оказалась верной. Бедной Мод предстояло выдержать еще одну атаку со стороны его жены. По крайней мере она на это время хоть его оставит в покое.
Имоджин бодрым шагом вошла в маленькую гостиную, где ее кузина проводила большую часть дня.
— Вон отсюда! — приказала она пожилой женщине, которая сидела у ярко пылавшего камина, несмотря на то что на улице было тепло.
В маленькой, обшитой деревянными шпалерами комнате было удушающе жарко, а воздух казался густым от повисшего в нем едкого запаха топленого свиного сала, которым смазывали грудь леди Мод, чтобы она не подхватила простуду.
Женщина собрала рукоделие и бросила взгляд на свою молодую госпожу, возлежащую на скамье, придвинутой почти вплотную к камину. В глазах леди Имоджин, нетерпеливо постукивавшей каблучком по полу, сверкнула ярость.
— Вон отсюда! Ты что, не слышала меня, женщина?
Служанка леди Мод торопливо присела в реверансе и вышла.
— Приветствую вас, кузина Имоджин, — пробормотала Мод. Голос ее, приглушенный горой шалей и пледов, в которые она была укутана, казался совсем слабым.
— Не смей меня приветствовать, — заявила леди Имоджин. Она приблизилась к скамье возле камина.
Девушка, лежавшая на ней, смотрела на Имоджин серьезно и без страха. Ее кожа отличалась какой-то безжизненной бледностью, как бышету людей, никогда не выходящих на солнце. Но глаза у нее были ослепительно синими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47