— Не говори ему ничего!
Слышишь?
Уэст улыбался, его голос стал мягким.
— Конечно, он так и должен говорить, но мы с вами знаем, что если вы не ответите на мои вопросы… — Он замолчал, и Уитни задрожала.
И когда по сигналу Уэста сержант с ножом опять шагнул к Каттеру, Уитни тут же капитулировала; ее глаза молили Каттера о прощении, сердце ныло.
— Очень хорошо, миссис Коулмен.
Уэст был доволен и почти ласково стал задавать вопросы; на одни она знала ответ, на другие нет. Она рассказала о лагере в долине между гребнями гор, описала все, что могла вспомнить, сообщила, что там в основном женщины и дети.
— Воинов нет, только несколько мужчин, которые ходят на охоту, большинство из них старики, — сказала она, не в силах смотреть на Каттера. Она не смотрела на него и тогда, когда рассказала про золото и как он обменял его у мексиканцев на ружья, продовольствие и боеприпасы. Каттер не знал, что ей известны подробности, он не знал, что она понимает испанский — простит ли он ее? Она называла имена, места, все, что могла вспомнить, пока не выдохлась.
Когда Уэст спросил ее о человеке по имени Теджас, она вздрогнула.
— Теджас? Что… что про Теджаса?
— Знаете ли вы его настоящее имя или где он живет?
Или до какой степени он вовлечен в деятельность изменников?
Прикусив нижнюю губу, Уитни помотала головой.
Она не могла предать Теджаса, просто не могла. К тому же она не знает, где он живет, у нее только общее представление о регионе! Невыносимо было видеть Каттера, потому что после первого сердитого приказания не отвечать на вопросы он погрузился в напряженное, свирепое молчание. Ему будет трудно простить ее за слабость, но если она предаст Теджаса, он не простит никогда.
Но когда Уэст тонко улыбнулся и сказал, что не верит, что она говорит всю правду, и поднял руку, чтобы подать сигнал сержанту, Уитни выпалила, что он живет на границе и что его настоящее имя Вега.
— И это все, что я знаю, клянусь! — Горячие слезы заливали лицо, ищущие глаза умоляли Каттера простить ее, но его лицо оставалось напряженным, взгляд — презрительным.
Когда Уитни отвели в ее маленькую, душную комнату и она осталась наедине со своими мыслями, этот презрительный взгляд преследовал ее. Уэст пообещал, что не будет продолжать «допрос» пленника, потому что узнал от нее все, что хотел, но Уитни все еще боялась за Каттера. И за себя тоже.
Простит ли он ее когда-нибудь? Она не смогла вынести зрелища, как его резали ножом, а он стоял в упорном молчании. Он обязательно поймет ее! Неужели не поймет?
Потекли мучительные часы, они превратились в два дня, потом в три, прокрадываясь в дымке слабого солнечного света и вихре сомнений, пока Уитни не решила, что так она сойдет с ума. Она не знала, что происходило за стенами запертой комнаты, что с Каттером, что решил Уэст, где отец и Дэниел… Господи, как дальше жить, не имея ответов на эти вопросы?
Мексиканка, которая приносила еду и забирала нетронутый поднос, в ответ только смущенно пожала плечами и сообщила, что «сеньоре не следует слишком беспокоиться». Нет, она не знает, что сделали с пленником, но знает, что его еще не казнили.
«Еще». Какое ужасное слово. Это значит, что его казнят? Но женщина ничего больше не сказала и быстро ушла.
Уитни металась по комнате. Раздался металлический звук горна, она услышала топот ног и копыт по двору, крики и выстрелы, но когда встала на цыпочки и выглянула в окно, увидела только кирпичную стену, а за ней — пустыню. Ее оглушили крики, возгласы, особые звенящие крики апачей, заградительный ружейный огонь — казалось, бой длился часами. Съежившись на койке, она ждала, когда придет конец. Наконец наступила тишина, но никто не пришел сказать ей, что это было, и солнце медленно скрылось из виду, оставив комнату в полной темноте.
К тому времени, когда в замке заскрежетал ключ, Уитни уже обессилела от борьбы чувств. Она села и слепыми глазами смотрела, как открывается дверь. В душной комнате было темно, так что пришедший человек остановился в дверях. Она услышала голос Уэста:
— Дай лампу.
Потом вместе с ним кто-то вошел в круг света. Уитни продолжала сидеть, прямая и напряженная, глаза были прикованы к какой-то точке в стороне от капитана, как будто его не существовало.
— Она здесь, сэр, — сказал Уэст, и Уитни из интереса чуть скосила глаза.
Интерес вспыхнул, когда она узнала мужчину, пришедшего вместе с Уэстом. Она медленно встала, не веря себе.
— Папа?
Морган Брэдфорд бросился к ней, обнял, дрожа от усилий сохранять спокойствие.
— Уитни! Дочка… Как ты похудела… Видит Бог, за это полетят головы! — закончил он более знакомым злым голосом, и Уитни улыбнулась.
Она погладила его по щеке и посмотрела на Уэста, стоявшего с лампой в руке, — у него было напряженное лицо.
— Я могу идти? — Уэст кивнул, и она спросила:
— А Каттер? Он свободен?
Уэст только грубо засмеялся, и она почувствовала, как ее сжала рука Моргана Брэдфорда, — Со мной приехал Дэниел, — сказал Морган. — Он ходил к губернатору Фремонту, поговорил с ним, так что ты свободна. Попасть сюда оказалось труднее, чем мы думали, а поскольку Уэст, — он бросил жесткий взгляд на офицера, — в данный момент еще капитан, не ответил на телеграмму, которую тот ему выслал, пришлось скакать во всю мочь. Я так беспокоился за тебя, но теперь…
— Папа. Каттер. Где он?
Морган опять сжал ее, но на этот раз Уитни мягко вывернулась и отошла на шаг. Ее глаза требовали ответа, и он опустил взгляд. Вместо него ответил Уэст.
— Мертв, если вам так уж надо знать, — выпалил он. В свете лампы глаза горели злобой. — Его товарищи попытались устроить ему побег, последовало сражение — вы, наверное, слышали, — и ваш муж был убит…
Это было последнее, что услышала Уитни. Комната завертелась перед глазами, свет лампы стал сначала ярче, потом потускнел и наконец свернулся в точку, оставив за собой только черное отчаяние.
Глава 19
— Уитни… — Юное, несчастное лицо Дэвида Коулмена вывело ее из отрешенного состояния. — Уже поздно, мама говорит… мама говорит, может, ты пойдешь домой?
Ночи вроде как холодные… — Его голос затих. Уитни подняла на него глаза, и в розовом свете фонаря он увидел у нее на лице слабую улыбку.
— Так же сказал Каттер, когда в последний раз пришел ко мне в патио. — Голос не выражал никаких эмоций. — Тогда был сентябрь, и ночью не было даже намека на прохладу, не больше, чем обычно, но он сказал… еще мы говорили о цветах. — Она опустила глаза на книгу с картинками, которую ей купил Каттер, и погладила ее.
— О цветах? — Дэвид, как петух, склонил голову набок и скептически сказал:
— Никогда не думал, что Каттер интересовался цветами.
— Уверяю тебя, его интерес носил совсем не ботанический характер.
В голосе Уитни послышался намек на насмешку, изумительную, любовную насмешку, но это все же лучше, чем безжизненный тон, к которому Дэвид привык в последнее время; он сел в плетеное кресло рядом с ней и внимательно посмотрел на нее.
Обхватив худыми юношескими руками нескладные ноги и упершись подбородком в колени, Дэвид сказал:
— По-моему, Каттер ошибался.
— Ошибался? В чем? — Почему так больно, почему каждый раз, когда она закрывает глаза и видит его лицо, как будто нож вонзается в сердце и проворачивается?
— Насчет волков, — сказал мальчик, и она еще больше растерялась.
— Не понимаю…
— Он сказал, что нельзя из волка сделать домашнее животное, только я говорил про него, а он — про тебя. — Он вдруг усмехнулся, и Уитни подумала, что между Каттером и его младшим братом есть заметное сходство.
— Наверное, вы оба правы, — еле слышно сказала Уитни со смесью грусти и удивления. — Я имею в виду, как из волков сделать домашних животных.
Дэвид пожал плечами и посмотрел на каменный пол патио.
— Я в этом ничего не смыслю. Хочу сказать, я все бы отдал, чтобы моя волчица Серебристая Спина осталась со мной, но ей природой назначено быть волком. Может, я недолго с ней пробыл, но все же это лучше, чем ничего.
Боль уколола так, что некоторое время Уитни не могла говорить и даже дышать. Действительно ли недолго — это лучше, чем ничего? Она не знала. Сейчас ей было так плохо, что единственное, чего она хотела, — чтобы не было этой ужасной боли, пусть даже это означает, что у нее никогда бы не было Каттера. Но так ли это? Неужели она могла бы отказаться от воспоминаний о нем, о его ленивой улыбке, о том, как блестели зеленые глаза, когда он смеялся над тем, что она ему говорила?
Она откинула голову на подушку тростникового кресла; голос прозвучал холодно и отрешенно:
— Как ты думаешь, они когда-нибудь выяснят;., что именно с ним случилось?
— Не знаю. Может быть. Апачи всегда уносят с собой своих мертвых, а после нападения на форт Грант была такая суматоха, что трудно разобраться, что там случилось. По крайней мере так говорит папа, а он должен знать.
Они опять помолчали. Уитни спросила:
— Уэста повесили за открытое неповиновение приказам? Я не читала газеты с отчетами о судебном процессе, мне было не до них… Почему-то оказалось, что месть не приносит удовлетворения, как я раньше думала.
— Нет, не повесили. В конце концов, идет война между армией и индейцами, а на войне обе стороны делают ужасные вещи… — Уитни вздрогнула, и он оборвал себя на полуслове. Плохо, что она узнала про резню в лагере Красной Рубашки. Уитни обвинила себя в смерти всех его обитателей. Никто не выжил; солдаты разгромили деревню в ответ на нападение апачей на форт Грант. Когда не удалось настичь Джеронимо с его воинами, солдаты сорвали ярость на этой деревушке. Даже Элиза, мексиканская девушка, с которой Уитни подружилась, была убита вместе с младенцем. Эта новость потрясла Уитни.
— Каттер велел мне молчать, а я говорила, и теперь он умер, и все эти невинные люди умерли! — Она плакала на груди Деборы, и никто не мог ее утешить. После настойчивых уговоров Деборы Уитни согласилась уехать к отцу — слишком многое здесь вызывало болезненные воспоминания о Каттере.
— Завтра утром ты уезжаешь, — сказал Дэвид, и Уитни кивнула, не открывая глаз. — Папа сказал, что я могу проводить тебя до Бенсона и посадить на поезд, а позже он возьмет меня к себе в Тумстон. Ты слышала о перестрелке в Тумстоне? Начальник полиции Эрп с братьями подрались с несколькими ковбоями и победили. Я слышал, среди них были Клэнтоны и Маклори и один из приятелей Эрпа — стрелок Холидей по прозвищу Док. К концу схватки трое были убиты, трое ранены, а двое не получили ни царапины! Конечно, теперь Эрп не уступит свое положение городского главы полиции, раз победил в этой схватке.
Уитни вспомнила, что говорил Эндрю Уэст о противоборстве группировок в Тумстоне, и не очень удивилась. Только тонкая пленка респектабельности отделяла Вирджила Эрпа от людей, с которыми он по долгу службы должен был бороться. Но больше ей не придется думать об убийцах или изменниках. Она уезжает домой. После шести месяцев, проведенных в Аризоне, она уезжает домой. Странное чувство — как будто у нее что-то отнимают…
— Будешь бренди, Уитни? — спросил Морган, подняв хрустальный графин.
Она покачала головой:
— Нет. Спасибо.
Морган нахмурился и поставил графин на стол розового дерева.
— Тебя расстроили критические статьи по поводу твоей книги?
Она слегка улыбнулась и отвернулась от окна, через которое смотрела, как мартовский ветер гонит старые листья по газонам парка.
— Нет, не очень. Вообще-то я о них не слишком заботилась. Я написала то, что надо было написать, а не то, что люди хотят слышать.
— Что ж, ты должна признать, что критика правительства за его политику в отношении индейских резерваций сейчас не очень популярна. Особенно в свете постоянных разбойных набегов Джеронимо. Конечно, я понимаю, что армия тоже небезупречна…
— Совершать несправедливость позорнее, чем страдать от нее, — процитировала она и, видя, что отец поднял брови, добавила:
— Платон.
— Боже мой, моя дочь цитирует философов! Ты очень изменилась, детка.
— Видимо, да.
Уитни подумала о письме, которое получила от Теджаса; в длинном послании он просил ее не беспокоиться о том, что она выдала его имя армии, что она сделала то, к чему ее вынудили, и он не винит ее за то, что она рассказала о нем Уэсту.
В любом случае это не наделало беды, потому что Дэниел Коулмен сумел вовремя добраться до Фремонта.
Извинения посыпались как орешки, и ему оставалось только принимать их.
Потом он написал о многом другом, в основном о скуке жизни на асиенде, о свадьбе сестры и закончил странной цитатой из Шекспира: «Пользуйся сладостью бедствий», а потом добавил: «Ты получила их в полной мере и обратила себе на пользу, я молюсь, чтобы ты была вознаграждена за это».
Видя, что отец ждет продолжения ее слов, она добавила:
— По-моему, замена одного мужа на другого пошла мне на пользу. Хотя последний был у меня два месяца, а не два года, как сказал остряк из газеты твоего конкурента. Он, конечно, не знал, что…
— Кончай с этим! — взорвался Морган. — Или ты собираешься вечно его оплакивать? Сколько уже месяцев — с октября — ты даже не улыбаешься! А когда с тобой заговаривают, твоим скепсисом можно наполнить все пустые чашки в Манхэттене! Не выходишь из дома, только сидишь и смотришь в это проклятое окно, как бездушная кукла!
— Хорошее сравнение, папа. — Она тихо повторила:
— «Как бездушная кукла». Так я себя и чувствую. Я потеряла не только мужа, я потеряла часть себя.
Морган подошел и неуклюже поцеловал ее в холодную бледную щеку.
— Что бы тебе ни понадобилось, я сделаю все, что смогу, — веско сказал он. Голос задрожал от огорчения. — Только прошу тебя, обязательно скажи.
Уитни улыбнулась:
— Если бы я знала что, я бы и сама сделала. Папа, со мной будет все в порядке, честное слово. Просто нужно время.
Она отвернулась и подошла к окну своего кабинета.
На улице начинался дождь, капли стекали по стеклу, как слезы, и Морган сердито подумал, что становится таким же замкнутым, как дочь, — Ладно. — В комнате, где было слышно только тиканье часов и шипение углей в камине, голос прозвучал излишне резко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30