Оставим это на завтрак.Олимпия смутилась и отдернула руку.— Да-да, конечно… — пробормотала она.Она сидела не шевелясь, чувствуя тяжесть его руки, лежащей на ее плечах, и не зная, куда спрятать глаза от смущения.— Но вы должны съесть еще хотя бы кусочек. Я уверена, что вашему организму требуется больше пищи, чем моему, — промолвила она убежденно.— Я привык довольствоваться и куда более умеренным количеством еды. А вы не привыкли к лишениям. — Он крепче обнял ее. — Кроме того, мне необходимо держать вас в хорошей форме, чтобы вы могли и дальше удачно охотиться на гусей к нашему столу.Олимпия взглянула ему в глаза, испытывая мучительное желание вновь примириться с этим человеком, поверить в надежность объятий его крепких рук, которые, казалось, могут защитить ее не только от опасности, но даже от страха и усталости, накативших на нее теперь, когда она утолила голод. Шеридан казался таким надежным, таким веселым, бодрым, уверенным в себе, в то время как сама Олимпия могла в любой момент впасть в панику.Шеридан улыбнулся девушке, глядя на нее сверху вниз. Все сомнения Олимпии развеялись словно дым. Она позволила себе наконец расслабиться, уютно устроившись в его объятиях.— Вы, наверное, бывали еще и не в таких переделках, — сказала она.— В куда худших, — подтвердил он.Шеридан наслаждался теплом, исходившим от нее, хотя ее руки и щеки были холодными как лед.— Расскажите о самом опасном приключении в вашей жизни, — попросила она, стараясь отвлечься от мыслей, смущавших ее.Он с недовольным видом взглянул на девушку.— Уверяю вас, это не самая интересная тема для разговора.— Я знаю, что вы пережили на своем веку несколько ужасных сражений.Шеридан ничего не ответил и прекратил поглаживать ее по плечу.Олимпия искоса взглянула на него. Он пристально вглядывался вдаль, где сгущались сумерки. Девушка заметила, что по его лицу пробежала тень.— Простите, — сказала Олимпия. — Я не хотела расстраивать вас.— Не извиняйтесь, вполне естественно, что вы об этом спросили, — сказал Шеридан и вновь замолчал.— А вам никогда не приходила в голову мысль оставить флот? Я имею в виду, после окончания войны.— Мадам, я тридцать лет жил лишь одной мечтой — оставить службу на флоте.— Но вы так долго не подавали в отставку.Шеридан начертил что-то ножом на песке и тут же стер рисунок.— Однажды я попытался воплотить свою мечту в жизнь.— И что из этого вышло?— Ничего, выйдя в отставку, я бы оказался без средств к существованию. Мне эта мысль очень не нравилась.Пар от его дыхания смешивался с дыханием Олимпии. Шеридан снова взглянул на свой нож и начертил на песке круг с точкой посередине.— Я боялся, — добавил он мягко, — что в таком случае могу убить кого-нибудь.Олимпия нахмурилась. Они встретились взглядами. Шеридан долго пристально смотрел на девушку, затем пожал плечами и криво усмехнулся. И прежде чем она успела увернуться, наклонился и чмокнул ее в лоб.— Глядите веселей, принцесса, ведь мы все еще живы, несмотря ни на что.— Неужели вас не пугает наше положение? — спросила она тихо, потупив взор.— А вас пугает?— До смерти.Он немного помолчал, а затем снова заговорил спокойным тоном:— Вы никоим образом не должны признаваться в этом, иначе ваши обожаемые народные массы не пойдут за вами. Они решат, что вам не хватает мужества и отваги.Олимпия вскинула на Шеридана изумленный взгляд.— Так, значит, вы тоже боитесь?— У меня просто душа в пятки уходит от страха. Но за тридцать лет военной службы так привыкаешь к этому состоянию, что начинаешь с успехом притворяться смелым человеком.Олимпия все так же хмуро смотрела на него.— Неужели вы думаете, что герои никогда не испытывают страха, принцесса? — На губах Шеридана играла насмешливая улыбка. — Неужели вы считаете, что драконы вблизи выглядят более безобидно? Нет, принцесса. Вблизи они намного страшнее. — По лицу Шеридана пробегали красноватые блики, придавая ему странное, пугающее выражение, которое обычно имеет языческая маска.Девушке пришла в голову мысль, что он сам походил в эту минуту на дракона. А может быть, и действительно был им.— Но в конце концов вы избавлялись от всех страхов, разве не так? Во всяком случае, от большинства из них, — сказала Олимпия, вспомнив вдруг все зло, которое этот человек причинил ей, и стараясь не выдать свой гнев и отчаяние. — Или все ваше геройство — один сплошной обман?Шеридан пожал плечами:— Я слишком желторотый для того, чтобы обманывать драконов. Но когда один из них связывает тебя веревками и начинает бить в живот, не говоря уже об ударах, наносимых по голове, и о попытках задушить тебя, ты понимаешь, что самое время сматываться с места событий, сохраняя по мере возможности свое достоинство. Мне жаль, что вы оказались втянутой в подобного рода ситуацию, она не для принцесс, к которым, кстати, драконы питают особую слабость.— Я думала, что герои созданы именно для того, чтобы спасать принцесс, — заявила Олимпия.— Да, но вас же до сих пор не съели, не так ли? В этом, кстати, есть моя несомненная заслуга. И потом, мы, герои, вовсе не созданы для того, чтобы помогать пустоголовым принцессам в их поисках. У нас свой жизненный путь, свои надежды. Но об этом почему-то никто не думает. От нас ждут единственного — мы должны спасти принцессу, а после этого жить долго и счастливо. При этом я никогда не слышат о том, что должен предпринять бедняга, который с риском для жизни спас такую принцессу, которая предпочла революцию замужеству и заявила, что скорее станет проституткой, чем выйдет за него замуж. Олимпия слегка отодвинулась от Шеридана.— Возможно, ему следует украсть ее драгоценности, — язвительно сказала она.К полному изумлению Олимпии, Шеридан снова попытался обнять ее, но получил решительный отпор. Однако, несмотря на сопротивление Олимпии, ему удалось снова заключить девушку в свои крепкие объятия.— Вы получите назад ваши проклятые драгоценности, — прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы.— Отпустите меня! Я ненавижу вас, — промолвила Олимпия.— Я же сказал, что все верну вам и улажу это дело, черт вас возьми!— Уладите дело! — воскликнула она с возмущением и, вырвавшись из его рук, вскочила на ноги. Ее лицо пылало гневом. — Вы так ничего и не поняли! У вас нет никакого представления о том, что такое порядочность, законность, честь! Уже ничего невозможно уладить! Ведь я считала вас героем, настоящим героем, достойным уважения, восхищения и… и любви. — Она ударила по торчащему из костра краю горящей доски, и в небо взметнулся сноп искр. — Я любила вас! Вы понимаете это? Я любила вас, а вы… вы предали меня, ограбили и бросили. Оставили одну, а ведь я так доверяла вам и была предана всем своим существом. Я следила за сообщениями о вас в печати с пятнадцатилетнего возраста, делала вырезки из «Хроники военно-морского флота» и наклеивала их себе в альбом, я дорожила этими скупыми сообщениями о награждении вас медалями, о ваших кораблях, о ваших подвигах. Каждую ночь, засыпая, я мечтала о встрече с вами! — Олимпия закрыла глаза и крепко сжала руки, чувствуя, что сейчас расплачется. — Я любила вас… — Ее голос сорвался. — Я любила вас… а вы… вы меня предали.Слезы хлынули из ее глаз и потекли по холодным щекам горячим потоком. В тишине слышны были только завывания ветра да потрескивание костра. Губы Олимпии дрожали, она прижала к ним кулак и отвернулась от Шеридана, не в силах больше смотреть на него.— Вы в самом деле любили меня? — Его голос звучал совершенно спокойно и чуть насмешливо. — Но вы же совсем не знали меня.— Совершенно верно! В этом-то все и дело. Шеридан помолчал немного.— Да, возможно, вы и любили меня, — сказал он изменившимся голосом.Олимпия гневно взглянула на него.— О Боже, зачем я все это говорю вам? Кто вы такой? Вор! Подлец!Он сидел, обхватив руками колени, и смотрел на нее снизу вверх. Лицо его заметно помрачнело, на нем теперь не было видно следа насмешливости, а шрамы проступили более отчетливо.— Когда я отрекся в душе от всех законов нравственности, мне еще не было и четырнадцати лет. Я стремился только к одному — выжить. Я вам уже говорил однажды, принцесса, главное, что я действительно умею, — это выживать.Олимпия поплотнее закуталась в плащ.— Но как можно вести такое бессмысленное существование? — В ее голосе слышалось негодование.Шеридан пристально смотрел в огонь. Затем, тяжело вздохнув, он снова посмотрел на Олимпию глазами, полными грусти.— Почему же бессмысленное? Смысл — в надежде. Я всегда надеюсь на что-то. Надеюсь, что завтрашний день принесет какие-то перемены к лучшему, что утром я снова увижу рассвет, что гардемарина с моего корабля отзовут на берег прежде, чем его разорвет шальной снаряд, что я опять услышу смех одной знакомой принцессы. Разве во всем этом нет смысла?И Шеридан начал укладывать недоеденного гуся в ведро с водорослями.— А мне кажется, — сказала Олимпия дрогнувшим голосом, — что смысл жизни только в одном — в стремлении сделать этот мир лучше.— Как?— Вы сами знаете как. И вы сами немало сделали, не желая того, для воплощения этой цели в жизнь, борясь с несправедливостью и тиранией.— Ну да, именно так пишут газеты, — сказал Шеридан и склонился над догорающим костром, чтобы засыпать раскаленные угли песком. — Все это чушь собачья. Однажды я пытался внушить то же самое одному арабскому корсару. Берберы захватили мой корабль, уничтожив одним-единственным залпом наши пушки на нижней палубе. Это был неплохой выстрел для берберов, надо сказать. Так вот, это может показаться странным, но наши враги, напротив, считают, что тираны — это мы, и это убеждение рождает в их душах ожесточенность. — Шеридан немного помолчал, лицо его казалось странно застывшим. — С моей стороны было глупо недооценивать это явление. Я потерял тогда много своих людей. — Шеридан снова взглянул на Олимпию. — Вы понимаете теперь, что я давно обречен на адские муки и меня ждет геенна огненная. У меня на душе более страшный грех, чем кража каких-то драгоценностей.Олимпия выдержала его взгляд и долго не сводила глаз с Шеридана. В ее сердце шевельнулось какое-то странное чувство, похожее на дуновение холодного морского ветра, который трепал сейчас волосы девушки.— Вы пытаетесь разжалобить меня, — резко сказала она. Шеридан тихо засмеялся и встал.— Возможно, это и так. — Отблески затухающего костра озаряли его лицо и руки, а черные волосы и одежда Шеридана сливались с мраком ночи. — Почему бы и нет? Просто мне стало так одиноко среди драконов. Глава 15 Она лежала в своей спальне, закутавшись в одеяло, так что наружу торчал только нос. Мистер Стаббинс в ореоле своих золотистых волос склонился над ней и строго нахмурился.— Вы должны это выпить, — сказал он. — История учит нас, что воля народа побеждает тиранию. Поэтому пейте.Она попыталась пошевелиться и не могла. Ее голова налилась свинцовой тяжестью. Учитель был одет в военную форму, на которой в полумраке поблескивали галуны и эполеты.— Я хочу сражаться, — воскликнул он. — Хочу погибнуть на поле битвы. Не бойтесь.И он молниеносно выхватил свой меч из ножен. Ужас охватил Олимпию. Она повернулась на другой бок и уставилась в темноту, чувствуя, что там кто-то есть: она слышала дыхание этого существа и, ощутив жаркое прикосновение, попыталась вскочить на ноги, убежать, но вдруг очутилась на земле. Кто-то навалился на нее, пригвоздив своим телом и не давая возможности вырваться.Придя в ужас, она запрокинула голову и увидела огромную черную фигуру с изящным хвостом — чудище из ее ночных кошмаров.«Дракон, — подумала Олимпия, — какой красивый!»— За народное дело! — закричал вдруг мистер Стаббинс, размахивая мечом.«Нет, — пыталась остановить его Олимпия, — нет, это же дракон!»Но она не могла произнести ни слова. Меч сверкал в темноте, а дракон, словно огромный дикий кот, отливая серебристо-черной шерстью, сражался молча.Затем оказалось, что человек в военной форме лежит бездыханный на земле, истекая кровью, от которой почернели его блестящие эполеты и галуны.— Он мертв, — сказал дракон, крепко держа ее в своих объятиях и не давая ей возможности подбежать к поверженному.Олимпия долго смотрела на искалеченное, лежащее в неестественной позе тело, пока кровь растекалась по всей палубе, окрашивая ее в алый цвет.— Ты убил его! — закричала Олимпия. — Я так любила тебя, а ты убил его.Дракон крепче вцепился в ее плечи.— Я не дракон. Я — мужчина.— Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!Он прижался своим животом к ее животу и начал осыпать се плечи и грудь жаркими поцелуями. Его горячее тело, навалившееся на нее, будило в ней сладострастное желание.— Я хочу коснуться тебя, — прошептал он, кладя руку ей на бедро.— О Боже. — Она задрожала всем телом и начала извиваться под ним. — Ты не имеешь права. Пусти меня!Но его дерзкая ладонь уже скользнула между ее бедер и начала ласкать их внутреннюю сторону, продвигаясь выше — к сокровенным уголкам ее тела. Олимпия застонала, чувствуя, как его плоть входит в ее лоно.— Нет, — всхлипнула она, но ее руки сами собой начали гладить его мускулистую спину и плечи. — Я ненавижу тебя. Зачем ты это делаешь?Он ничего не ответил, целуя ее шею и лаская ее тело, отчего по нему пробегали судороги, и Олимпия испытывала сладострастное чувство.— Я ненавижу тебя, — сказала она и начала вновь биться и извиваться в отчаянии. — О, как я тебя ненавижу!Она застонала.Его тело, казалось, обволакивало ее, будило в ней страсть. Она ощущала его поцелуи на своих губах и шее. Олимпия попыталась рассмотреть дракона и увидела его светящиеся в темноте серебристые глаза.— Я — мужчина, — прошептал он. — Мужчина!— Нет! — кричала она. — Я не могу! Не надо!Но несмотря на свои отчаянные крики, она изо всех сил прижимала к себе его тело, сгорая от стыда и страсти. — Пожалуйста, — твердила она, — ну пожалуйста…Он снова навалился на нее, и она потонула в черном огне, в мерцающей бездне, плача от унижения и дрожа всем телом от блаженства.Олимпия открыла глаза, все еще чувствуя возбуждение, пережитое во сне. Она заворочалась под своим одеялом, сшитым из котиковых шкур, и взглянула туда, где спал Шеридан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64