Он начал виться, стараясь выпутаться из силков, и это ему в конце концов удалось. Шеридан задыхался, силы его были на исходе. Грохоту не умолкавшей канонады вторило эхо, разнося ее звуки далеко по заливу. Белые клубы дыма скрывали линию горизонта и полоску земли вдали. Шеридан заметил проплывающий мимо него кусок бортовой обшивки и рывком устремился к нему, теряя последние силы. Он промахнулся, и обломок отнесло волной далеко в сторону.Следующая волна подняла Шеридана на свой гребень, и он увидел неподалеку покачивающееся на поверхности тело убитого турка, вокруг которого растекалось багровое пятно крови, окрасившей морскую воду. Шеридану показалось, что пятно растет, быстро увеличиваясь в размерах. Внезапно тело дернулось, как будто турок был все еще жив, и исчезло. Вынырнув на мгновение, словно поплавок, и вновь скрывшись из вида в морской пучине, оно оставило за собой на поверхности воды кровавый след.Шеридан закрыл глаза, его мутило. Истерический смех клокотал у него в горле, рвался из груди. Ему хотелось орать во всю глотку, ругаться последними словами, чтобы побороть охвативший его душу страх смерти. Но вместо этого он бросил в небеса довольно выспренное, исполненное патетики проклятье и тут же наглотался воды и закашлялся, отплевываясь и судорожно хватая ртом воздух.Пушки все еще громыхали, и эхо доносило до слуха Дрейка их отдаленные залпы. Он вдруг с горечью вспомнил о горячем кофе и свежесваренных яйцах. Накатившая волна смыла с его лица злые слезы.Он попытался плыть, работая усталыми руками медленно и вяло. Внезапно Шеридан почувствовал, что под ним проплыло что-то большое и темное, и внутренне содрогнулся, ощущая, как его мышцы оцепенели. Он плыл и молился. Да, чертовски трудно быть героем. Хроника Военно-Морского Флота Его Величества. Правительственный бюллетень от 14 ноября 1827 года. Содержание письма вице-адмирала сэра Эдварда Кодрингтона Его Королевскому Высочеству Герцогу Клэренсу, написанного 21 октября на борту судна «Азия».
Сэр,я должен с чувством глубокого сожаления и уважения сообщить Вам в дополнение к моему официальному рапорту о доблестном поступке капитана Шеридана Дрейка, бывшего командира военного корабля «Сенчери». Вчера, в восемь часов утра, капитан Дрейк, исполняя мой приказ, передал командование судном «Сенчери» своему преемнику. И так как мы хотели с почестями проводить этого славного воина, хорошо послужившего Королю, я пригласил его на борт своего флагмана. К счастью для меня, — как потом выяснилось — капитан Дрейк принял приглашение. Как вы уже знаете из моего предыдущего рапорта, военно-морские силы Его Величества были неожиданно самым подлым образом атакованы и обстреляны. Когда же снаряд пятидюймового калибра снес фок-мачту, капитан Дрейк храбро бросился вперед и оттолкнул меня, сбив с ног, чем спас от неминуемой гибели под ее обломками. Более того, он самоотверженно кинулся к неразорвавшемуся снаряду, упавшему на палубу и грозившему разнести корабль в щепки, и, рискуя жизнью, поднял его и понес к борту, намереваясь бросить в воду и спасти тем самым не только лично меня, но и всех находившихся в то время на борту. И хотя ему удалось выполнить задуманное, я должен с прискорбием доложить Вам, что при совершении столь благородного поступка капитан Дрейк был смыт волной за борт и погиб. Обращаюсь к Вашему Королевскому Высочеству с почтительнейшей просьбой обратить внимание на самоотверженный поступок капитана Дрейка, граничащий с самопожертвованием и достойный самой высокой похвалы. С глубоким уважением, Ваш покорнейший слуга Эдвард Кодрингтон. «Лондон Таймс» от 15 ноября 1827 года.
Его Королевское Величество предпринял беспрецедентный шаг, произведя недавно погибшего капитана Дрейка посмертно в Почетные Рыцари Ордена Бани; церемония состоялась вчера вечером. Как помнят наши читатели, капитан Дрейк мужественно бросился на помощь вице-адмиралу Эдварду Кодрингтону и спас его от неминуемой гибели — падающей мачты. А затем он пожертвовал своей жизнью, выбросив за борт неразорвавшийся снаряд, грозивший потопить флагманский корабль во время военного столкновения в Ионическом море, известного теперь как Наваринское сражение.Хотя многие у нас дома — в том числе, в правительственных кругах — сетуют по поводу нашего конфликта с бывшим союзником, Оттоманской империей, в результате которого и произошло это прискорбное сражение, Его Величество Своим поступком еще раз подтвердил, что беззаветная отвага и благородный подвиг моряков Королевского Флота во имя Родины будут по достоинству оценены. Хроника Военно-Морского Флота Его Величества. Правительственный бюллетень от 10 декабря 1827 года. Содержание письма вице-адмирала Эдварда Кодрингтона — Его Королевскому Высочеству Герцогу Клэренсу, написанного на борту судна «Азия» по горячим следам.
Сэр,я рад сообщить Вашему Королевскому Высочеству о том, что капитан Шеридан Дрейк, считавшийся без вести пропавшим в открытом море, в гибели которого во время Наваринского сражения не приходилось сомневаться, цел и невредим.Капитан Дрейк доложил мне, что добрался вплавь до берега, где его подобрал один греческий рыбак вместе со своей дочерью, которая ухаживала за ним до полного выздоровления, после чего спасшийся вновь вернулся на службу.Я дал распоряжение капитану Дрейку немедленно отправиться в Плимут, а оттуда в Лондон, чтобы вручить эту депешу по назначению и явиться на службу к Его Королевскому Высочеству. С глубоким уважением, остаюсь Вашим покорнейшим слугой Эдвард Кодрингтон. 10 декабря. Военное Ведомство — кабинету лорда Чемберлена.
Рассмотрев в соответствии с Вашим запросом дело капитана Дрейка, произведенного посмертно в Рыцари Бани, мы незамедлительно направляем его к Вам. Боюсь, что несмотря на досаду Его Величества по поводу неожиданного появления капитана, мы все же должны довести дело до конца и произвести его в Рыцари, иначе все мы будем смешно выглядеть в глазах общественности и несомненно столкнемся со множеством недоуменных вопросов со стороны подданных Его Величества.Смею надеяться, что Его Величество несколько успокоит тот факт, что наше ведомство предполагает и в дальнейшем использовать отвагу капитана Дрейка на пользу Отечеству. Палмерстон. Глава 1 Олимпия Ориенская, хотя и была принцессой, не обладала впечатляющей внешностью. Она была среднего роста, слишком полная, чтобы называться изящной, и к тому же ей не хватало стати, чтобы быть представительной. Она жила не во дворце и даже не в своей родной стране. Более того, она никогда не видела ее.Олимпия родилась в Англии и сколько себя помнила, всегда жила в большом кирпичном доме, стены которого поросли плющом. Он стоял на главной улице Висбича, выходя парадным фасадом на набережную реки Нен, и отличался тем же строгим изяществом, что и остальные дома, принадлежавшие соседям, — состоятельным банкирам, адвокатам и землевладельцам. Они были разбросаны вдоль каналов, по берегам водоемов, у плотин и заводей этой болотистой местности, которая была, по мнению Олимпии, так не похожа на ее далекую страну — горные перевала Ориенса.Принцесса всегда одевалась с помощью опытной горничной и ежедневно пила чай вместе со своей компаньонкой, миссис Джулией Палм. Готовил обычно повар-немец. Кроме того, две служанки-женщины выполняли работу по дому и трое слуг мужчин присматривали за лошадьми на конюшне и за большим садом.В глубине сада стоял флигель, где жил мистер Стаббинс, обучавший принцессу иностранным языкам — французскому, итальянскому, немецкому и испанскому; кроме того, он преподавал ей право и основы философии, которые — как полагал сей ученый муж — необходимо было знать каждому просвещенному человеку. Он знакомил Олимпию с мыслителями-вольнодумцами, такими как Джефферсон, Руссо и, конечно, со своими собственными философскими воззрениями.Лежа в обитой желтым шелком спальне, окна которой выходили на реку, Олимпия предавалась мечтам о будущем, ей так хотелось раздвинуть границы своего тесного мирка. Она мечтала вернуться в Ориенс, на символическую родину, где она еще ни разу не была, и подарить своему народу демократию.Временами Олимпия ощущала в душе прилив таких сил, кипение такой жизненной энергии, что казалось, они способны были взорвать изнутри ее тесный, привычный мир. В такие минуты девушка неудержимо стремилась куда-то, ей хотелось подвигов и великих свершений. Она строила грандиозные планы, одним из пунктов которых непременно был мятеж, восстание в Ориенсе. Олимпии так надоело бездействие, ей опостылело вечное ожидание — ожидание того, когда же начнется ее настоящая жизнь!Она месяцами напролет читала, мечтала и слышала в своем воображении радостные крики приветствующей ее толпы и заливистый колокольный звон, возвещавший наступление свободы и демократии в городе, который она никогда не видела. Так продолжалось до тех пор, пока она не получила письмо, перевернувшее всю ее жизнь. Это произошло на прошлой неделе.Именно поэтому Олимпия оказалась сейчас здесь, в пустынной туманной болотистой местности, расположенной в нескольких милях от Висбича, и стояла на ступенях лестницы, вырубленной из песчаника, с благоговением глядя на запорошенные стены усадьбы Хазерлей.Сам дом представлял собой постройку в готическом стиле, мрачно выглядывавшую из-за высокого забора и устремившую в серое, низко нависшее небо нагромождение разнообразных шпилей, башенок и контрфорсов, украшенных многочисленными горгульями. Здесь жил сэр Шеридан Дрейк — потомок сэра Фрэнсиса, славный ветеран Наполеоновской и Бирманской войн, отмеченный наградами, участник боев в Канаде и в Карибском море; знаменитый морской капитан, произведенный недавно в Рыцари Почетного ордена Бани за самоотверженность и героизм, проявленные в Наваринском сражении.Олимпия вынула руку из муфты и проверила, хорошо ли закрыт пакет с фуксией в горшочке, которую она взяла с собой, намереваясь преподнести цветок славному капитану. Ей хотелось надеяться, что растение не замерзло во время ее продолжительной прогулки из города — сюда, в усадьбу. Это была одна-единственная выжившая фуксия из пяти посаженных ею в честь победы, одержанной в морском Наваринском сражении сразу же, как только Кембриджские и Норвиджские газеты сообщили о том, что сэр Шеридан возвращается домой. Конечно, домашнее растение, выращенное в горшочке, является не лучшим подарком, выражающим признательность герою за его беззаветную храбрость, но Олимпия не была искусна в рукоделии и потому не могла вышить для капитана Дрейка знамя или что-нибудь в этом роде. Она, конечно, с удовольствием подарила бы ему какое-нибудь живописное полотно с изображением морского боя, но это было ей не по средствам. Поэтому она в конце концов остановилась на цветке, выращенном ею, и присовокупила к нему еще один подарок, сделанный от чистого сердца — маленькую книжку на французском языке в кожаном переплете с золотым обрезом. Это был «Общественный договор» Жан-Жака Руссо.Олимпия заранее составила себе мысленный портрет сэра Шеридана. Он, конечно, высок ростом и великолепен в своем темно-синем морском мундире и безупречно белых брюках, а на его плечах блестят золотые эполеты. Но он вовсе не красавчик, каких много среди моряков. Нет, Олимпия рисовала в своем воображении простое лицо — лицо, внушающее доверие, лицо, которое можно было бы назвать невзрачным, если бы не ясный свет добрых глаз, благородная чистота лба, да еще, возможно, несколько задорных веснушек на носу. Кроме того, ему должна была придавать обаяние трогательная манера опускать взор и заливаться краской смущения, когда он ловил на себе взгляд женщины.В течение нескольких дней Олимпия продумывала те слова, с которыми она обратится к нему. Девушка с трудом могла выразить свое восхищение его подвигом и содрогалась каждый раз, как только представляла себе этого храбреца, бросившегося наперерез рухнувшей мачте, чтобы спасти своего командира, а затем прыгнувшего за борт в кишащую акулами пучину, предотвращая взрыв неразорвавшегося снаряда, способного в щепки разнести корабль. Ей так хотелось выразить ему свое глубочайшее уважение; она хорошо понимала, что замерзшая фуксия, завернутая в бумагу, не в силах передать всю глубину ее чувств. И все же она мечтала, лежа без сна ночи напролет, когда в доме становилось удивительно тихо, а ее жизнь казалась ей маленькой и такой незначительной, что этот морской волк улыбнется, принимая из ее рук цветок, и все поймет. Он будет признателен ей и по достоинству оценит скромный дар девушки, который в ту минуту покажется ему дороже королевской золотой медали.Но все это были лишь мечты. А сейчас, стоя у его двери и чувствуя, как замирает ее сердце от ужаса, Олимпия утвердилась в худших подозрениях на свой счет — она поняла, что несмотря на свои самые страстные желания и мечты, она — страшная трусиха, лишенная всякого мужества.Взяв себя в руки, девушка дернула за цепочку, на которой висел колокольчик, и где-то далеко, в глубине дома раздался тихий перезвон. И сразу же с карниза портика сорвался большой ком снега и с глухим стуком упал рядом с ней на крыльцо, засыпав своей холодной крошкой плечи и шляпку девушки. Дверь усадьбы Хазерлей распахнулась в тот момент, когда Олимпия вытирала свое запорошенное лицо и убирала со лба сломанное перо зеленой шляпки, мешающее ей разглядеть того, кто стоял в дверном проеме.Это был маленький смуглый босоногий человечек в красной феске на бритой голове, за ним тянулся длинный шлейф из одеяла, в которое было завернуто его тщедушное тело. Слуга, не обращая никакого внимания на то, что Олимпия была вся в снегу, отвесил ей низкий поклон и подмел при этом свешивающимся с его руки краем одеяла каменный порог дома. Затем он снова устремил на нее взор своих маленьких черный глаз, сверкающих на круглом лице.— О, дорогая! — пропел он мелодичным высоким голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64