Она постаралась выжать из Кларендона все детали, хотя дрожала с головы до пят. Бурный темперамент ее предков из Ганновера закипел, и Кларендон начал заикаться и отвел взгляд, не в силах выносить выражения бешеной злобы, появившегося у нее на лице.
– Мельбурн был прав? – внезапно воскликнула Виктория. – Он говорил, что они – звери, так оно и есть! Дикие звери, неблагодарные, грязные и злобные. Они не заслуживают ничего, кроме тирании! Они понимают только это, дорогой мой. Ими должны управлять тираны, а не святые. Я никогда, никогда не прощу им этого!
– Не плачь, – умолял ее принц. – Пожалуйста, дорогая, не надо. Слезами горю не поможешь. Я принял их отношение, и теперь спокоен.
– Горю? О Альберт, я скорблю о тебе! И меня волнует только твое настроение, усилия и обманутые надежды. Ты много работал, столько сделал, и как тебя отблагодарили! Пока я жива, я им этого не прощу и ничего не забуду! Обидев тебя, они показали, чего на самом деле стоят! Помоги, Боже, тому, кто придет ко мне с просьбой улучшить положение рабочего класса! Скоты, они привели с собой своих маленьких детей в надежде увидеть нас!
– В надежде увидеть меня! – поправил ее Альберт. – Тебя они любят и остаются лояльными по отношению к тебе! Это я их главный враг, я – иностранец. А я, глупец, надеялся, что все может быть по-другому. Меня никогда не примет ни один класс. Какой смысл обвинять в чем-то невежественные массы? Они всего лишь следуют примеру образованных людей.
«Как странно, – подумал он, – как переменились роли. Виктория пришла утешить меня, а теперь я пытаюсь облегчить свою собственную боль и погасить вспышку ее гнева и возмущения из-за того, что сделали со мной. Так было всегда, так и будет впредь до самой моей смерти». Обязанность не ждет награды. Где он слышал подобное изречение? От кого? Нет, теперь уже не вспомнить.
Вся его жизнь построена на исполнении долга, но человеческая личность в нем желала похвалы. И теперь наконец он понял: чтобы он ни сделал – похвалы не дождаться, и ему все стало безразлично. Для него главным были чувства Виктории: она не должна возненавидеть свой собственный народ и так непочтительно отзываться о нем. Она – королева и не может принимать чью-либо сторону, даже сторону собственного мужа.
Все это очень важно, но на мгновение Альбертом овладела странная апатия. Он понимал, насколько все важно, но сейчас у него не находилось ни энергии, ни нужных слов. Нет, не сейчас. Позже, когда уляжется боль и станет не столь невыносимым разочарование, он постарается успокоить Викторию и напомнить ей, что она – королева и не следует забывать свои королевские обязанности.
– Я так устал, – неожиданно промолвил он. – Очень устал. Мне бы хотелось, чтобы мы с тобой поужинали вдвоем и потом я лягу в постель.
– Они разбили твое сердце, – медленно сказала Виктория. – О Альберт, постарайся не переживать и не страдать! Я так сильно тебя люблю. Я просто умру, если ты утратишь всю надежду и будешь несчастлив. Альберт, подумай обо мне, вспомни, как много ты для меня значишь! Я понимаю, как много ты для меня сделал, в каком Англия перед тобой долгу. Дорогой, если я – хорошая королева, то потому, что ты сделал меня такой. Ты научил меня всему, и с этим не поспоришь!
Альберт улыбнулся жене, отвел ее руки от лица и поцеловал ее. Сейчас он вспомнил, как когда-то его пугали ласки Виктории. Какой властной и даже удушающей казалась ему ее любовь. Но сейчас он был рад, что жена пришла к нему. В тот день, когда он женился на ней, зная, что не любит и никогда не полюбит ее, он подумал о ней, как о единственном своем друге в чужой стране. Та его инстинктивная уверенность не обманула Альберта. Англия не приняла его, и он не нравился ее народу. Менее чем за два года они забыли о Всемирной выставке, о торговле и о том богатстве, которое приплывало в страну, благодаря его идеям и труду. Теперь они считали его пешкой и шпионом, которому платили русские. Что бы он ни делал, все было неправильным. И только в ее глазах он был всегда прав. Альберт знал, какая она сильная, до чего у нее властный характер. Он этими чертами не обладал. Без ее помощи его вмешательство в дела страны никогда не завершилось бы успехом.
– Ты была бы хорошей королевой, за кого бы ни вышла замуж, – тихо заметил Альберт. – Точно так же, как и хорошей женой. О Виктория, как бы мне хотелось снова оказаться в Розенау, на отдыхе – только ты и я!
Она ласково обняла мужа.
– У нас будет собственный Розенау, когда закончится строительство в Балморале, – шепнула она ему. – И мы спокойно станем там жить вместе, любовь моя. И когда все это позабудется, ты снова станешь счастлив, обещаю тебе. И я постараюсь сделать тебя счастливым, Альберт. Я знаю, что мы долго будем вместе счастливы.
Они сидели на диванчике у окна, обнявшись, пока последние красные полосы на небе не поблекли, затем стали розовыми и плавно перешли в сумерки.

В январе лорд Дерби, бывший премьер-министр, получил приглашение от королевы посетить ее в Виндзоре.
У него остались приятные воспоминания от сотрудничества с ее величеством. Кажется, он был ей симпатичен, и работать с ней оказалось вовсе не так трудно, как он ожидал.
Было так неприятно, когда доползли слухи, будто принца арестовали, и толпы собирались у Тауэра. Он слышал от Эбердина и многих других, что королеву злила эта болтовня. Ему будет неудобно встречаться с принцем после столь откровенной демонстрации его непопулярности среди народа. К его удивлению, Виктория была одна в Белой гостиной. Она казалась крохотной в огромной комнате, одетая, как всегда, плохо – в платье из синего бархата с ужасной отделкой бусинами.
– Мадам!
Она протянула ему руку для поцелуя.
– Я понимаю, как вы заняты, милорд, и у меня масса работы, поэтому оставим всякие формальности. Я послала за вами, потому что вы – блестящий оратор. Поэтому хочу поручить вам произнести речь в поддержку его королевского высочества принца Альберта.
– Простите, мадам, я не совсем понимаю…
– Вы все поймете, – прервала она его. – Необходимо как можно скорее и публично отмести невыносимую ложь о принце, которая распространяется последнее время. Вы слышали, милорд, это кошмарное предположение, будто он нелоялен интересам страны и является другом России!
– Мадам, действительно ходят подобные разговоры, но я вас уверяю, что старался не прислушиваться к ним…
– Я в этом не сомневалась, – сказала Виктория. – И ни один умный человек не станет к ним прислушиваться. Но все равно подобные слухи распространяются, и безобразные сборища людей вокруг Тауэра – результат подобных слухов. Сейчас, милорд, я объяснила членам правительства, и они, естественно, не возражают, что следует восстановить доброе имя принца, а также раз и навсегда определить его положение.
– Да, мадам.
Глядя на покрасневшее упрямое лицо королевы, Дерби заметил, что маленькая скошенная челюсть ее величества была выставлена вперед, как у бульдога. Она весьма ясно выразила свое желание…
– Вы такой великолепный оратор, милорд, – продолжала Виктория. – Мне бы хотелось, чтобы ваш дар послужил во благо принца. Волпоул выступит в его защиту в палате общин… а вас я прошу выступить в палате лордов.
Лорд Дерби поклонился.
– Мадам, это будет честью для меня. Я стану говорить о лояльности и преданности его королевского высочества нашей стране, основываясь на собственном опыте общения с ним. Но что мне сказать в отношении его официального положения?
– Вы скажете, что, будучи мужем королевы, он обладает не только правом, но и обязан давать ей советы по всем вопросам, касающимся государственных дел. Мне хочется, чтобы это стало ясно всем.
– Конечно, – ответил ей Дерби. – Я вам обещаю, что после моего выступления в этом никто не станет сомневаться.
– Я в этом уверена. Сейчас лорд Пальмерстон возносится на волне истерических приветствий, и давно пора, чтобы пресса и публика поняли, как безобразно они вели себя по отношению к принцу и что теперь должны извиниться перед моим мужем. Мне бы также хотелось, чтобы вы спросили, правда ли, что лорд Пальмерстон постарался создать у людей впечатление, будто принц приложил руку к его отставке? Я слышала подобные слухи.
Дерби не обманул сдержанный тон Виктории. Королеву выдали глаза. Они сверкали так, что даже храбрец Пальмерстон от страха наверняка выскочил бы из туфель, если б видел этот взгляд. «И откуда она знает это?» – подумал Дерби.
Конечно, это было правдой. Народ взбудоражил этот бесчестный старый дьявол, выдававший себя за патриота-мученика. Он не смог отказать себе в удовольствии «лягнуть» принца!
– Нет, мадам, я ничего подобного не слышал и уверен, что лорд Пальмерстон будет страшно расстроен, узнав, что вы верите такому ужасному слуху!
Конечно, необязательно восхищаться методами Пальмерстона, но следует отдать должное его ловкости! Они многие годы сидели друг против друга в палате, и Дерби не собирался приносить его в жертву принцу Саксен-Кобургскому.
– Я сомневаюсь, что в этом повинен лорд Пальмерстон, – добавил Дерби.
Виктория отвернулась от него.
– Рада это слышать, – сказала она. – Лорд Дерби, я знаю, что могу положиться на вас, и вы произнесете речь, достойную принца!

28 марта 1854 года Англия и Франция объявили войну царю всея Руси. Взволнованные толпы собирались на улицах. Люди танцевали и кричали от радости. Виктория появилась на балконе Букингемского дворца, чтобы посмотреть, как шотландские фузилеры проходят торжественным маршем в направлении порта, чтобы отправиться в Крым.
Виктория сильно нервничала. Ее прямо-таки переполняла энергия. Она лишилась сна и не могла бездействовать, а потому решила провожать свои полки в порты отплытия и, стоя на борту судна «Виктория и Альберт», увидеть, как ее флот отправится в Черное море.
Стокмар возвратился после отпуска, проведенного в Германии, и временно сделал перерыв в своих совместных с Гиббсом усилиях создать совершенно невыносимые условия жизни принцу Уэльскому. Его жутко раздражала Виктория. Он злился, видя ее сентиментальные слезы, когда играли военные оркестры, его раздражали самонадеянные оценки королевы политической и военной ситуации. Стокмар был предан Виктории, но он негодовал, видя, с каким удовольствием она приняла на свои плечи ужасные тяготы правления страной в военное время, причем ей даже не была нужна поддержка Альберта. Барон недовольно ворчал; невозможно, чтобы женщина принимала приветствия армии, а его протеже оставался на втором плане. Барон просто ревновал ее к признанию армии и народа.
Королеве легко было выражать популярное в народе мнение и принимать приветствия экзальтированных толп везде, где бы она ни появлялась, но настоящая организация дел во время войны была вне ее компетенции. Стокмар понимал, что если так пойдет и дальше, то Альберт перестанет привлекать к себе внимание, и жестко настаивал, чтобы тот занялся стратегией, припасами и вооружением армии и постоянно обращался к бездарному правительству и генералам ее величества в Военном министерстве, высказывая свою точку зрения.
Генералы, большинство из которых в последний раз участвовали в военных действиях еще при Веллингтоне, раздраженно воспринимали расспросы и предложения принца, а те, кто посмелее, и вовсе не обращали на них внимания. Чертов иностранец, как всегда, лезет не в свое дело!
Что может этот немецкий принц – ни дать ни взять персонаж из комической оперы – понимать в сложной науке войны, и какого черта он постоянно интересуется продовольствием, коммуникационными линиями, транспортом, и каким образом все это влияет на победы в сражениях? Если бы только был жив старый герцог, он бы давно поставил его на место…
Но Веллингтон умер, и система, когда на командных должностях предпочитали иметь аристократов, хорошо сработавшая при его гении, вскоре показала себя страшно неэффективной.
Тем временем в Англию стали поступать ужасные сведения. Войска несли колоссальные потери. В переполненном базовом лагере в Скутари, где не было элементарных условий для жизни, и в походах люди умирали, как мухи, от жары и холеры; великолепные кавалерийские лошади гибли сотнями. Всенародный энтузиазм по поводу войны несколько снизился. Циркулировали слухи о неопытных и неумелых офицерах, которые не могли сводить солдат в простую разведку против русских, чтобы не потерять три четверти личного состава. Рассказывали о нехватке оружия и снарядов, о повальном дезертирстве, безобразных стычках между командирами и в особенности – об отсутствии медицинской помощи раненым.
Славная победоносная война в защиту Турции от притязаний русского царя теперь вполне могла обернуться сокрушительным поражением. Все классы пришли к выводу, что в Англии слишком мало делается для ее солдат. В обеих палатах велись ожесточенные дебаты, и только пламенные речи лорда Пальмерстона доказывали его патриотизм и пылкость, коллеги же его оказались страшно инертными.
Популярность Пальмерстона росла с каждым днем. В 1854 году, когда в обществе царило разочарование и многие растерялись от неопределенности положения, его уверенность и способность ясно выражаться подняли его в глазах людей гораздо выше премьер-министра Эбердина.
Теперь в народе ценился только «Пэм». Пэм не станет зря терять время на пустые разговоры, пока английские солдаты умирают от холеры да гибнут из-за глупости их командиров.
Именно в этот момент, когда разочарование народа почти достигло критической точки, и пало правительство Эбердина.

Глава 20

– Ну что, Эмили, я сдержал свое обещание, а?
Эмили Пальмерстон покачала головой и улыбнулась. Это была насмешливая улыбка. Но в ней читались триумф и восхищение. Она признала, что обещание он сдержал.
– Милорд, вы невозможный, ужасный хулиган и мошенник, но я вас люблю, и мне не терпится стать женой премьер-министра. Господи, до сих пор не верю в это.
– Ты не верила, что настанет такой день, когда королева пригласит меня, чтобы я сформировал и возглавил правительство, правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45