Виктория была вне себя от радости и не обращала ни малейшего внимания на издевки и неприязнь к Альберту некоторых газет и большинства университетских преподавателей.
Этот пост был всего лишь почетным, и никто не ожидал, что принц воспримет его серьезно и станет вмешиваться в учебный процесс, настаивая на обновлении устаревших программ университета. Когда он пораженно принялся объяснять Виктории, что такие предметы, как новейшие и восточные языки, метафизика, география и политическая экономия отсутствовали в программах обучения студентов, она быстро ответила ему, что нужно настаивать, чтобы их немедленно в них включили. Но опыт и сильная рука Стокмана сделали Альберта осторожным. Все реформы он провел весьма тактично, и мало кто знал, что принц приложил к ним руку. Когда Виктория начала сетовать, что принц не получил за это даже скромной благодарности, он ее успокоил, ведь главное – он добился своей цели, и ему этого вполне достаточно.
Однако верить этому заявлению не стоило, хотя Альберт и старался не поддаваться слабостям человеческого духа и не страдать от обид, но тем не менее все равно страдал и обижался. Его постоянно грызло подозрение, что если несколько человек, таких как Пил, Энсон и старый герцог Веллингтонский высоко ценили его достоинства, то большинство народа Англии было о нем невысокого мнения. Аристократии он никогда не нравился. Чем больше он предавался увлечению музыкой, планировал создание общественных музыкальных залов, приглашал иностранных артистов посещать двор, тем более враждебно относилась к нему знать. Альберт прекрасно играл на фортепьяно и великолепно владел органом. Но эти достижения не делали его ближе тому классу, который разделял мнение лорда Честерфилда, что если вам нравится музыка, можно нанять скрипача, но совершенно неприлично чтобы эту музыку исполнял сам джентльмен!
К политическим советам принца Альберта прислушивались и иногда претворяли их в жизнь, но только потому, что они становились мнением королевы, а с ней было лучше не спорить. Альберту нравилось работать с сэром Робертом Пилом. Впервые за долгое время принц-консорт почувствовал, что его собственные знания позволяют ему быть полезным обществу.
Теперь он изменил мнение о лорде Джоне Расселе. Тот стал сдержанным, мрачным и даже иногда резким. Создавалось такое впечатление, что ему надоели тактичные и осторожные предложения Альберта. Что они действовали ему на нервы, но он через силу старался ублажать принца. Рассел – весьма ограниченный человек, понял Альберт, и его предубеждения такие же закоренелые, как и у Виктории. Вкусы премьер-министра не совпадали со вкусами королевы и Альберта, и когда они, скажем, восхищались акварелями и фарфором, расписанным разными пейзажами Лендсира, этот холодный, лишенный сентиментальности человек оставался равнодушным. Однако у него было непоколебимое чувство чести и верности короне, а также пламенная вера в принципы либеральной реформы. Виктории и Альберту было сложно работать с лордом Расселом, он доставлял им массу разочарования, но работа с лордом Пальмерстоном и его Министерством иностранных дел превратилась в сущий кошмар.
После восстания французского народа в 1792 году раскаты революции эхом прокатились по Италии, и Австрийской империи пришлось сохранять свое господство там с помощью армии в семьдесят пять тысяч штыков и ружей. Памфлеты, написанные Робеспьером и Маратом, снова распространялись во Франции. Всю Европу потрясала лихорадка недовольства, особенно те страны, которыми пытались управлять более сильные в политическом и военном плане государства. Народные массы требовали справедливости и реформ. Прогнившая династия Бурбонов выглядела смехотворно, оставив Луи-Филиппа, сына Дюка Орлеанского, голосовавшего за казнь Луи XVI и впоследствии также погибшего на гильотине, преспокойно сидеть на троне своих предков, получив титул короля Франции. Монарх, происходивший из среднего класса, нес на себе клеймо предательства своего отца. Виктория ему не доверяла. Она ненавидела фальшивую униженность в суверенах. Альберту он тоже не нравился. Принц подозревал, что Луи-Филипп попытается возродить Францию как великую и властную державу.
Но хотя Луи был слабым политиком, он представлял собой единственный противовес мощной группировке, агитировавшей за провозглашение республики. Виктория, как никто другой, горячо поддерживала права других монархов, какими бы слабыми, тираничными или просто глупыми они ни были. По ее мнению, безопасность всех королевских династий зависела от безопасности каждого взятого в отдельности трона.
Но к возмущению и ярости королевы и Альберта, лорд Пальмерстон совершенно ясно высказался, что он абсолютно не согласен с подобной точкой зрения. Он был верен английской короне, но открыто выражал презрение к глупому монарху Франции, ненависть к русскому деспоту и совершенно наплевательское отношение к судьбам правителей Португалии и Испании. К огромному удовольствию английского народа и к возмущению своего премьер-министра он во всеуслышание выражал симпатию требованиям народов Европы предоставить им свободу слова и республиканское правительство. Он отправлял за рубеж дипломатическую почту, выражавшую поддержку либеральным движениям и осуждавшую реакцию.
Чтобы каким-то образом контролировать его действия и высказывания, королева просматривала каждый документ и телеграмму, прежде чем отправлять их за рубеж. Она обнаружила, что ее министр иностранных дел постоянно менял текст в соответствии со своими взглядами или вообще не отправлял нужные бумаги. Отношения между двором и кабинетом министров настолько накалились, что Рассел боялся появляться на глаза королеве. Но Пальмерстон не обращал никакого внимания ни на намеки, ни на прямые приказания. Он заявлял, что его политика отражает общественное мнение и что он, конечно, уважает заботы ее величества о королевских особах других стран, ведь некоторые из них к тому же ее родственники, но обязанность Англии состоит в том, чтобы указывать им на ошибки. Англия даровала своему народу реформы, в то время как эти идиоты за рубежом отказались сделать это. К владениям Англии прибавились Австралия и Цейлон, и ей удалось сохранить Канаду, тогда как Австрия и Россия прибегали к силе своих армий, чтобы удержать то, что у них еще оставалось.
Феодализм и священное право помазанника Божьего ушли в прошлое, и попытка вновь насаждать их могла привести к катастрофе, не говоря о том, что это было просто безнравственным. Пока тысячи ирландцев умирали от голода, палата общин приветствовала эти речи и занималась любимым времяпровождением, состоящим в том, что ее члены отчитывали чужака, глядя на него сверху вниз. И возглавил крестовый поход смелый, с железными нервами ирландец, ставший большим англичанином, чем все остальные англичане вместе взятые – лорд Пальмерстон.
Против него были направлены амбиции Стокмара, политика Альберта и гордость Виктории. Долгая и жестокая борьба между королевой и конституцией началась.

Глава 16

В спальне дома в Брокете царила тишина. Такая странная, которая сопутствует только конвульсиям человеческого отчаяния и болезни. За окнами шальные ноябрьские ветра срывали последние листья с деревьев.
Уже стемнело, и горели две свечки возле постели с пологом. Они роняли призрачный свет на черты лица осунувшегося, покоящегося на подушках. Он был совершенно сед, кожа плотно обтянула его благородный лоб и орлиный нос, губы стали синими, и дыхание едва теплилось в его изможденном теле.
Взглянув в его глаза, полуприкрытые веками, можно было заметить, что он еще пытается бороться за жизнь. За последние два дня Мельбурна совершенно измучили конвульсии. Его тело и разум нестерпимо страдали от боли, и теперь наконец на него сошло блаженное спокойствие. Духи покинули его – кровавые воспоминания о чартистских восстаниях, об измученных людях в наручниках, которых по его приказу ссылали в Австралию. С ними ушли тени ненавистных ему людей, согнувшихся под тяжким бременем голода и непосильного труда, которым он не пожелал помочь.
Его возлюбленные проплыли перед ними в полумраке самоосуждения. Маленькая грациозная фигурка отделилась от них и побежала к нему, смеющаяся, сумасшедшая, и он заметался, пытаясь прохрипеть ее имя – Каролина… Каролина. К ней присоединился их идиот сын и превратился в Каролину Нортон. Она не переставала рыдать, потому что была унижена и к ней не допускали ее детей. Его враги и друзья пришли к нему. Он услышал аплодисменты палаты общин и выкрики недовольства. Он попытался произнести речь, но та замерла у него на губах.
Он увидел свою гордую, амбициозную мать, постоянно побуждавшую его к действиям. И потом Мельбурн увидел самого себя. Он сидел не двигаясь, потому что знал: у него не хватает смелости сражаться за себя и человеколюбия, чтобы бороться за других. Потом следующий образ выплыл из кошмара его угасающего сознания. Женушка, одетая в наряд для верховой езды зеленого цвета, двигалась свободно и красиво, как лебедь. Она спросила его высоким голосом, не поедет ли он легким галопом кататься в Грин-парке замка Виндзор. Виктория!
Он пытался произнести ее имя, но не смог. Однако после появления ее образа темнота и боль стали не такими жуткими. Она стояла рядом с ним. Позади перемешались богатство и красота Виндзора и Букингемского дворца. Виктория повернулась к нему и улыбнулась. На ней была тяжелая корона Святого Эдуарда. Грянул триумфальный гимн, когда он следовал за ней по нефу аббатства. И вдруг видение стало исчезать, и Мельбурн задрожал, чувствуя, как холодный вечерний ветерок пронесся над террасой Виндзора, пока он спускался по ступенькам, уходя из ее жизни в отставку.
Какое счастье соскользнуть в бессознательное состояние и не чувствовать сожаления и разочарования! Она забыла о нем… Он честно служил ей. Что ж, это говорит в его пользу. Он спас ее брак, помог жить счастливо, и если она забыла о нем, когда он покинул ее, какое это имеет сейчас значение? Сейчас ничто не важно, кроме покоя и отдыха.
Открыв глаза, он узнал свою спальню в Брокете и увидел, что рядом с ним стоит и плачет женщина, держащая его за руку. Это была его сестра – Эмили Пальмерстон.
Он попытался в знак благодарности пожать ее руку и попросить ее не плакать, но у него больше не оставалось сил. Мельбурн потерял сознание и спустя тридцать шесть часов умер.
– Дорогая, я разговаривал со Стокмаром, и должен тебе сказать, что он очень волнуется.
Виктория подняла взгляд от вышивки. Они сидели в одной из комнат в Осборне – своем уютном убежище, удаленном от огромных холодных дворцов. Виктория была счастлива и вышивала, сидя у огня. Они старались вести простую жизнь вдали от министров и гостей, которых нужно было развлекать. Виктория больше всего ценила возможность после круговерти дня, заполненного чтением бесчисленных бумаг и составлением множества писем, прийти сюда, в милую удобную комнату с чудесной мебелью и прекрасной картиной Лендсира с изображением оленя, и побыть наедине с Альбертом. Альберт сам спроектировал дом и выбрал мебель. Ей нравился теплый тон красного дерева. На столе стояли миниатюрки, изображавшие членов их семей, и пейзажи на фарфоре. Как говорил Альберт, это и был их настоящий дом.
– Волнуется? Но Альберт, дорогой, о чем он может волноваться?
Принц сел и вздохнул. Виктория заметила, что волосы у него начинают редеть на макушке. Был еще только ранний вечер, но он много работал и даже в Осборне постоянно чувствовал себя усталым.
– Его волнует Берти, да, честно говоря, и меня тоже.
У Виктории посуровело лицо при упоминании о ее семилетнем сыне.
Альберт продолжал:
– Стокмар следит за его успехами. Он нам так предан, не знаю, что бы мы делали без него. Так вот, Стокмар считает, что мальчик не дисциплинирован и не уделяет достаточного внимания учебе.
Виктория отложила работу.
– Конечно, Берти менее способный, чем все остальные дети. И я должна сказать, что мне не нравится его характер. Но что говорит про него барон?
– Он говорит, что Берти легкомысленный, крайне избалованный и упрямый. Что ему нравится только играть и ничего больше. Барон проверял задания и отметил, что у него весьма незначительные успехи и полностью отсутствует прилежание.
Виктория нахмурилась. Чем, интересно знать, занимается королевская гувернантка леди Литтлтон, если она до сих пор ничего не сообщила об этом? За детьми присматривали три гувернантки – французская, немецкая и английская. Их, конечно, выбирал сам Стокмар, который все знал о детях, потому что помогал в воспитании Альберта. А теперь оказывается, что Берти ленится.
– Должна сказать, что это меня не удивляет, – заметила Виктория. – Ты же знаешь, дорогой, я интересуюсь успехами наших детей, и в особенности Берти, потому что он – мой наследник. Однако леди Литтлтон не сообщала мне ничего подобного, иначе я давно приняла бы меры.
– Я сказал об этом Стокмару, – ответил Альберт. – Он считает, что она слишком балует мальчика. Еще сказал, что она излишне нежна с ним и не приносит пользы Берти. Мне кажется, что он прав – женщины слишком «сюсюкаются» с детьми. Берти нужен гувернер.
– И чтобы мальчик строго соблюдал распорядок дня, – добавила Виктория. – Если он – ребенок легкомысленный, тогда его будет легче всего излечить от этого, не давая ни малейших послаблений. Мне кажется, что гувернер – это прекрасная идея. А пока я велю леди Литтлтон держаться с Берти построже.
Действительно у Берти был сложный характер, и Виктория злилась, когда видела, что Альберт так волнуется и расстраивается из-за несносного мальчишки. Почему он не может быть серьезным и умным, как Пуси? Надо же быть до такой степени непохожим на своего отца! Ей это было крайне неприятно. Всякий раз, когда мальчик был с ними, они ощущали напряжение и раздражение. Берти смеялся слишком громко, и когда его ругали, заходился в рыданиях, склонив голову набок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45