https://wodolei.ru/catalog/mebel/95cm/
Садитесь, лорд Пальмерстон.
Пальмерстон поблагодарил его и расслабился. Он одержал победу и прекрасно понимал это. Он будет сидеть и выслушивать нимало его не волнующие мнения принца Альберта и соглашаться с ними. Он станет обещать и льстить, чтобы достичь перемирия, которое было необходимо ему только для того, чтобы не потерять пост министра иностранных дел. Для него ничего не значит испытать унижение перед принцем.
Они разговаривали около часа, и Пальмерстон старался не дать определенного ответа по вопросу, касавшемуся Шлезвига. А принц пытался с помощью подобного теста определить серьезность намерений министра иностранных дел. Черт бы побрал этих мелких немецких князьков и их проблемы! И черт бы побрал недомыслие принца, считающего, что политический деятель имеет точные планы по поводу любых событий. Конечно, как может он и королева, которая, как любая женщина, была весьма негибкой, понять, что политика основывалась на положении вещей и на ситуации, которая порой могла поменяться в течение нескольких часов? Было бесполезно пытаться втолковать Альберту, что невозможно решать судьбы наций с пером и бумагой в руках и единственное, что можно было сделать с заранее разработанным планом, это порвать его.
Принц-консорт никогда не поймет этого. Он все свое внимание посвящает мельчайшим деталям, никому не нужным и отнимающим драгоценное время. Альберт всегда старался низвести любую проблему до уровня простых понятий школьного учителя. Нестабильный курс гения, широта видения и искусство предвидения были ему неподвластны. Ему досталась душа бухгалтера.
После часовой беседы Пальмерстон покинул принца. Он так и не ответил прямо на вопрос Альберта, зато дал множество обещаний, которые не собирался выполнять, и просил Альберта помочь восстановить его отношения с королевой. Пальмерстон возвратился в Лондон, уверенный в себе и веселый, как всегда.
Королева и принц много волновались и грустили в конце 1850 года. В Германии было неспокойно, постоянно происходили волнения. В Англии никто не соглашался с Альбертом, что союз под властью Пруссии был лучшим выходом для его несчастливой родины. Никто не ценил качества прусского самосознания и не хотел признать, что сила и порядок – лучшая защита против волнений.
Англичане выражали глубокую неприязнь к этим классическим немецким качествам, и, как подозревал Альберт, происходило это потому, что он открыто восхищался ими.
Любовь к своей стране, долгое время скрываемая им во время обсуждения политики Англии выплеснулась наружу, когда он попытался использовать мощь Англии в интересах Германии.
У принца были существенные разногласия с Джоном Расселом, который несгибаемо противостоял Виктории и Альберту по этим вопросам, к нему, несмотря на свои обещания, через несколько недель присоединился Пальмерстон, вернувшийся к своей старой тактике. Королева была вне себя от ярости. Она злилась на своего премьер-министра и метала гром и молнии в отношении Пальмерстона. Виктория особенно страдала оттого, что нападки на Альберта и на его идею с выставкой активизировались и в прессе, и в палате общин.
Болезненным ударом для Виктории и Альберта стала смерть сэра Роберта Пила, лучшего друга принца, с которым он так плодотворно занимался политикой. Вскоре умер Энсон, который тоже стал близок ему. Виктория обращала внимание на непроходящую бледность супруга, у него совсем пропал аппетит. Она писала взволнованные письма барону, который в это время был в Германии, и просила его как можно скорее возвратиться, потому что у Альберта сильно пошатнулось здоровье после стольких потерь. После смерти Энсон а принц стал плохо спать, часто впадал в депрессию, и даже поговаривал о том, что стоит отказаться от мечты провести всемирную выставку.
Тут судьба нанесла английской королевской чете очередной удар: в Клермонте, где разрешили поселиться королевскому семейству Франции после отказа от трона, умер Луи-Филипп. Эта новость «убила» Викторию и Альберта. Проступки старого французского короля были забыты. Королева вспоминала его бегство из Парижа, унизительное принятие им защиты Англии. Она разрыдалась, поняв, как ужасна и окончательна смерть. Она не отпускала от себя Альберта, содрогаясь от мысли, что когда-то ей придется с ним расстаться. Их разлучит сила, куда более могущественная, чем ее собственная власть.
Виктория пришла в ужас, когда вспомнила, как легкомысленно раньше относилась к смерти. Сейчас, сидя с Альбертом в полумраке дома в Осборне и держась за руки, они разговаривали об этом шепотом. Они решили объявить траур и запретить развлечения. Траурные повязки, памятные кольца и портреты умерших – все это следовало непременно сделать, чтобы почтить их память. По примеру двора, народ начал уважать ее за соблюдение требований траура.
Это была часть философии Альберта – чисто немецкое увлечение размышлениями о судьбе и сентиментальность, которая смогла найти выход в нормальной атмосфере Англии. Виктория и Альберт горевали об ушедших Пиле, Энсоне и старом короле Франции, и все окружающие были обязаны соответствующе вести себя.
И неприятным диссонансом их настроению была веселость маленького принца Уэльского, которому слишком уж нравился его гувернер.
Родители тщательно изучали ежедневные отчеты мистера Берча, но не могли найти в них ничего странного. Берти много занимался и споро продвигался вперед. Он был послушным, умным и милым ребенком.
Когда вернулся Стокмар, Виктория и Альберт начали взволнованно совещаться с ним. Может, Берч слишком снисходителен к мальчику? Просто невозможно, чтобы характер Эдуарда претерпел подобные изменения за короткое время, а между тем гувернер не жаловался на принца… Барон сжал губы и обещал во всем разобраться. Он попросил, чтобы ему представили тетрадки Берти, поприсутствовал на уроках и некоторое время спустя сообщил свои выводы.
Каким бы знающим ни был мистер Берч, он слишком мягок с принцем, излишне привязался к мальчику и стал его баловать. Строгий распорядок дня, разработанный Альбертом, был изменен в духе идеалов мистера Берча. Уроки были короче, чем настаивал принц Альберт, к тому же учитель рассказывал на них никому не нужные истории. Было слишком много прогулок и игр с мальчиком. Принца часто видели смеющимся и шумящим. Родителям доложили, что гувернер на ночь читал мальчику рассказы, вместо того чтобы серьезно обсуждать с ним проступки, совершенные днем. Отчеты Берча были слишком лестными для принца, а следовательно, не могли быть полностью правдивыми. Барон предложил сменить гувернера.
Но весной нового года недовольство королевы и принца старшим сыном было забыто, после того как великолепный план, над которым Альберт работал столь старательно, начал воплощаться в жизнь. Выросшее в Гайд-парке сверкающее стеклянное здание в тысячу футов длиной ознаменовало триумф принца над злобой и противостоянием его врагов. Пресса, церковь и палата общин развязали оголтелую кампанию истерических оскорблений в адрес принца. Один из членов парламента даже публично призывал силы природы разрушить это уродливое сооружение до его открытия. Звучали вопли, что иностранцы, которые прибудут в Лондон, спровоцируют революцию и даже убьют королеву, на чью жизнь за последние годы и так уже покушались дважды: сначала пытались застрелить, а потом ее ударил по лицу тяжелой тростью больной отставной офицер по имени Пейт. Пророчили эпидемию чумы, волнения и Божью кару. Но несмотря ни на что Хрустальный дворец был закончен, и посетители начали прибывать в английскую столицу, привозя с собой экспонаты со всего мира. Первого мая в чудесный солнечный день Виктория, Альберт и двое их детей – Берти и старшая принцесса – приехали, чтобы торжественно открыть выставку.
Виктория и Альберт прошли с детьми через железные ворота, возле которых росли пальмы. Строй трубачей встретил их радостными звуками фанфар. Королева шла очень медленно, с той грацией, которая придавала ей величественность. На ней был новый наряд розового цвета с отделкой серебром, переливающийся в лучах солнца. Она все осматривала, затаив дыхание от восторга, гордости и восхищения, что задумка ее любимого наконец воплотилась в жизнь. Ее чувства не поддавались описанию.
Солнце заливало золотым светом огромное стеклянное здание, его лучи преломлялись и отражались многократно. Хрустальный фонтан бил в центре зала, выбрасывая огромные серебряные водяные струи в воздух. Яркость красок радовала глаз. Виктория быстро взглянула на Альберта и улыбнулась ему дрожащей улыбкой страстной любви и восхищения. Эта улыбка говорила, что он наконец добился признания, в котором ему так долго отказывала Англия.
Это было его детище, именно по его замыслу под этой крышей собрались поразительные сокровища со всего мира. Они были чрезвычайно удачно представлены для осмотра, чтобы их могли как следует рассмотреть и восхититься ими бесчисленные тысячи посетителей. Здесь экспонировались сокровища с Востока – сказочные шелка и вышивки, трон из слоновой кости из Индии, сабли, украшенные драгоценными камнями, великолепные лаки, изделия из бронзы и меди, статуи, у ног которых плескалась вода, терракота и майолика. Радовала глаз английская керамика, кружева, золотые и серебряные подносы, резные спинки для кроватей и стулья, изготовленные из редких пород древесины, столики и комоды из Швейцарии поражали дивной резьбой. Вне себя от счастья Виктория слушала вступительную речь Альберта. Потом он прочитал молитву, и следом вступил божественный хор из шестисот человек, исполнивший «Аллилуйю» из «Мессии» Генделя. По щекам королевы текли слезы.
Она осмотрела сверкающие металлом станки, невероятно сложные и способные творить подлинные чудеса. Потом она пошла полюбоваться восковыми цветами – прелестными украшениями, равных которым она до сих пор не видела. Королева слушала чириканье механических птиц, так искусно сделанных, что их вполне можно было принять за живых.
Огромные и совсем миниатюрные экспонаты соседствовали друг с другом. Стенды протянулись на одиннадцать миль, и им удалось только мельком просмотреть всего часть выставки. Их приветствовал народ, и Виктория снова и снова громким голосом повторяла Альберту, что это самая великолепная выставка на свете, которая только ему обязана своим существованием.
В тот день они вернулись в Букингемский дворец, уставшие от впечатлений и переживаний. Толпа людей приветствовала их и махала им руками, начиная от входа на выставку и до самых ворот дворца.
– Милый мой Альберт! Дорогой, разве ты не счастлив сегодня?
Виктория обняла мужа и заглянула ему в лицо. Они остались одни в ее будуаре. Королеве так хотелось поскорее сказать ему, как она восхищена выставкой, что она сорвала с себя шляпку и ротонду и швырнула их на кресло.
– Да, я счастлив.
Он действительно выглядел счастливым – разрумянился и улыбался. Он нежно обнял жену, свою дорогую, хорошую жену. Он мог на нее во многом положиться.
– Мне кажется, что все удалось на славу. Теперь-то уж все будут довольны.
Виктория обняла мужа, склонив голову ему на грудь.
– Я знаю, любовь моя, как тяжело тебе пришлось в Англии. Понимаю, как тебя обижали, хотя ты мне никогда не жаловался и даже не пытался защищаться. Я все понимаю, и иногда у меня сердце разрывалось от обиды за тебя. Но теперь я верю, что с сегодняшнего дня все пойдет по-другому. Надеюсь, мой народ наконец поймет, в каком он перед тобою огромном долгу. Я уверена в этом. Я настолько в этом уверена, что не могу дождаться завтрашних газет. Они будут писать о тебе только самое лучшее.
– Моя милая, хорошая маленькая фрау, – тихо произнес он, переходя на немецкий язык. Они обычно разговаривали на немецком в минуты особой близости. – Моя маленькая женушка! Ты – довольна, а это для меня самое главное. Это твоя страна, но ты знаешь, что я трудился на благо ей с тех самых пор, как мы поженились. Я работал так, как будто она была моей собственной страной. Если люди наконец поверили и полюбили меня, я буду очень счастлив; но счастлив из-за того, что будешь счастлива ты. Давай помолимся, чтобы народ все понял.
На следующее утро они проснулись очень рано – Альберт считал, что следует рано вставать и сразу начинать работать. Быстро просмотрев газеты, Виктория запрыгала и начала его целовать. Выставку восторженно хвалили. Наконец-то принцу было воздано по заслугам.
Затем они, как всегда, уселись за бесчисленные документы, которые поступали каждый день. Виктория написала длинное радостное письмо своему дядюшке Леопольду, описав выставку и Хрустальный дворец, она сделал особый акцент на том, что выставка является личной победой ее любимого Альберта, и продолжала писать, подчеркивая важные места в письме, не уставала повторять, какой он великолепный, и как высоко наконец все оценили его усилия. Это был самый счастливый день в ее жизни, и она очень гордится своим мужем.
– Мистер Гиббс, вы должны понять наши волнения по поводу принца. Как объяснил вам барон Стокмар, ваш предшественник не мог обеспечить высокий уровень дисциплины, необходимый для обучения моего сына. Надеюсь, вы не совершите ту же ошибку.
Фредерик Гиббс, новый гувернер его королевского высочества принца Уэльского, низко поклонился королеве. Он был тощим высоким мужчиной с бледным лицом и кислым выражением лица.
– Я стану в точности выполнять все указания вашего величества и полностью разделяю взгляды барона относительно правильного подхода к формированию характера у мальчиков. Дисциплина будет превыше всего, я обещаю вам это.
Королева, барон и Альберт описали ему недостатки его подопечного, так же как два года назад мистеру Берчу. Но если Берч был поражен их несправедливостью, Гиббс слушал с полным вниманием. Он придерживался жестких методов в воспитании детей и ему было приятно узнать, что эти высокопоставленные родители также требовательны к своему сыну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Пальмерстон поблагодарил его и расслабился. Он одержал победу и прекрасно понимал это. Он будет сидеть и выслушивать нимало его не волнующие мнения принца Альберта и соглашаться с ними. Он станет обещать и льстить, чтобы достичь перемирия, которое было необходимо ему только для того, чтобы не потерять пост министра иностранных дел. Для него ничего не значит испытать унижение перед принцем.
Они разговаривали около часа, и Пальмерстон старался не дать определенного ответа по вопросу, касавшемуся Шлезвига. А принц пытался с помощью подобного теста определить серьезность намерений министра иностранных дел. Черт бы побрал этих мелких немецких князьков и их проблемы! И черт бы побрал недомыслие принца, считающего, что политический деятель имеет точные планы по поводу любых событий. Конечно, как может он и королева, которая, как любая женщина, была весьма негибкой, понять, что политика основывалась на положении вещей и на ситуации, которая порой могла поменяться в течение нескольких часов? Было бесполезно пытаться втолковать Альберту, что невозможно решать судьбы наций с пером и бумагой в руках и единственное, что можно было сделать с заранее разработанным планом, это порвать его.
Принц-консорт никогда не поймет этого. Он все свое внимание посвящает мельчайшим деталям, никому не нужным и отнимающим драгоценное время. Альберт всегда старался низвести любую проблему до уровня простых понятий школьного учителя. Нестабильный курс гения, широта видения и искусство предвидения были ему неподвластны. Ему досталась душа бухгалтера.
После часовой беседы Пальмерстон покинул принца. Он так и не ответил прямо на вопрос Альберта, зато дал множество обещаний, которые не собирался выполнять, и просил Альберта помочь восстановить его отношения с королевой. Пальмерстон возвратился в Лондон, уверенный в себе и веселый, как всегда.
Королева и принц много волновались и грустили в конце 1850 года. В Германии было неспокойно, постоянно происходили волнения. В Англии никто не соглашался с Альбертом, что союз под властью Пруссии был лучшим выходом для его несчастливой родины. Никто не ценил качества прусского самосознания и не хотел признать, что сила и порядок – лучшая защита против волнений.
Англичане выражали глубокую неприязнь к этим классическим немецким качествам, и, как подозревал Альберт, происходило это потому, что он открыто восхищался ими.
Любовь к своей стране, долгое время скрываемая им во время обсуждения политики Англии выплеснулась наружу, когда он попытался использовать мощь Англии в интересах Германии.
У принца были существенные разногласия с Джоном Расселом, который несгибаемо противостоял Виктории и Альберту по этим вопросам, к нему, несмотря на свои обещания, через несколько недель присоединился Пальмерстон, вернувшийся к своей старой тактике. Королева была вне себя от ярости. Она злилась на своего премьер-министра и метала гром и молнии в отношении Пальмерстона. Виктория особенно страдала оттого, что нападки на Альберта и на его идею с выставкой активизировались и в прессе, и в палате общин.
Болезненным ударом для Виктории и Альберта стала смерть сэра Роберта Пила, лучшего друга принца, с которым он так плодотворно занимался политикой. Вскоре умер Энсон, который тоже стал близок ему. Виктория обращала внимание на непроходящую бледность супруга, у него совсем пропал аппетит. Она писала взволнованные письма барону, который в это время был в Германии, и просила его как можно скорее возвратиться, потому что у Альберта сильно пошатнулось здоровье после стольких потерь. После смерти Энсон а принц стал плохо спать, часто впадал в депрессию, и даже поговаривал о том, что стоит отказаться от мечты провести всемирную выставку.
Тут судьба нанесла английской королевской чете очередной удар: в Клермонте, где разрешили поселиться королевскому семейству Франции после отказа от трона, умер Луи-Филипп. Эта новость «убила» Викторию и Альберта. Проступки старого французского короля были забыты. Королева вспоминала его бегство из Парижа, унизительное принятие им защиты Англии. Она разрыдалась, поняв, как ужасна и окончательна смерть. Она не отпускала от себя Альберта, содрогаясь от мысли, что когда-то ей придется с ним расстаться. Их разлучит сила, куда более могущественная, чем ее собственная власть.
Виктория пришла в ужас, когда вспомнила, как легкомысленно раньше относилась к смерти. Сейчас, сидя с Альбертом в полумраке дома в Осборне и держась за руки, они разговаривали об этом шепотом. Они решили объявить траур и запретить развлечения. Траурные повязки, памятные кольца и портреты умерших – все это следовало непременно сделать, чтобы почтить их память. По примеру двора, народ начал уважать ее за соблюдение требований траура.
Это была часть философии Альберта – чисто немецкое увлечение размышлениями о судьбе и сентиментальность, которая смогла найти выход в нормальной атмосфере Англии. Виктория и Альберт горевали об ушедших Пиле, Энсоне и старом короле Франции, и все окружающие были обязаны соответствующе вести себя.
И неприятным диссонансом их настроению была веселость маленького принца Уэльского, которому слишком уж нравился его гувернер.
Родители тщательно изучали ежедневные отчеты мистера Берча, но не могли найти в них ничего странного. Берти много занимался и споро продвигался вперед. Он был послушным, умным и милым ребенком.
Когда вернулся Стокмар, Виктория и Альберт начали взволнованно совещаться с ним. Может, Берч слишком снисходителен к мальчику? Просто невозможно, чтобы характер Эдуарда претерпел подобные изменения за короткое время, а между тем гувернер не жаловался на принца… Барон сжал губы и обещал во всем разобраться. Он попросил, чтобы ему представили тетрадки Берти, поприсутствовал на уроках и некоторое время спустя сообщил свои выводы.
Каким бы знающим ни был мистер Берч, он слишком мягок с принцем, излишне привязался к мальчику и стал его баловать. Строгий распорядок дня, разработанный Альбертом, был изменен в духе идеалов мистера Берча. Уроки были короче, чем настаивал принц Альберт, к тому же учитель рассказывал на них никому не нужные истории. Было слишком много прогулок и игр с мальчиком. Принца часто видели смеющимся и шумящим. Родителям доложили, что гувернер на ночь читал мальчику рассказы, вместо того чтобы серьезно обсуждать с ним проступки, совершенные днем. Отчеты Берча были слишком лестными для принца, а следовательно, не могли быть полностью правдивыми. Барон предложил сменить гувернера.
Но весной нового года недовольство королевы и принца старшим сыном было забыто, после того как великолепный план, над которым Альберт работал столь старательно, начал воплощаться в жизнь. Выросшее в Гайд-парке сверкающее стеклянное здание в тысячу футов длиной ознаменовало триумф принца над злобой и противостоянием его врагов. Пресса, церковь и палата общин развязали оголтелую кампанию истерических оскорблений в адрес принца. Один из членов парламента даже публично призывал силы природы разрушить это уродливое сооружение до его открытия. Звучали вопли, что иностранцы, которые прибудут в Лондон, спровоцируют революцию и даже убьют королеву, на чью жизнь за последние годы и так уже покушались дважды: сначала пытались застрелить, а потом ее ударил по лицу тяжелой тростью больной отставной офицер по имени Пейт. Пророчили эпидемию чумы, волнения и Божью кару. Но несмотря ни на что Хрустальный дворец был закончен, и посетители начали прибывать в английскую столицу, привозя с собой экспонаты со всего мира. Первого мая в чудесный солнечный день Виктория, Альберт и двое их детей – Берти и старшая принцесса – приехали, чтобы торжественно открыть выставку.
Виктория и Альберт прошли с детьми через железные ворота, возле которых росли пальмы. Строй трубачей встретил их радостными звуками фанфар. Королева шла очень медленно, с той грацией, которая придавала ей величественность. На ней был новый наряд розового цвета с отделкой серебром, переливающийся в лучах солнца. Она все осматривала, затаив дыхание от восторга, гордости и восхищения, что задумка ее любимого наконец воплотилась в жизнь. Ее чувства не поддавались описанию.
Солнце заливало золотым светом огромное стеклянное здание, его лучи преломлялись и отражались многократно. Хрустальный фонтан бил в центре зала, выбрасывая огромные серебряные водяные струи в воздух. Яркость красок радовала глаз. Виктория быстро взглянула на Альберта и улыбнулась ему дрожащей улыбкой страстной любви и восхищения. Эта улыбка говорила, что он наконец добился признания, в котором ему так долго отказывала Англия.
Это было его детище, именно по его замыслу под этой крышей собрались поразительные сокровища со всего мира. Они были чрезвычайно удачно представлены для осмотра, чтобы их могли как следует рассмотреть и восхититься ими бесчисленные тысячи посетителей. Здесь экспонировались сокровища с Востока – сказочные шелка и вышивки, трон из слоновой кости из Индии, сабли, украшенные драгоценными камнями, великолепные лаки, изделия из бронзы и меди, статуи, у ног которых плескалась вода, терракота и майолика. Радовала глаз английская керамика, кружева, золотые и серебряные подносы, резные спинки для кроватей и стулья, изготовленные из редких пород древесины, столики и комоды из Швейцарии поражали дивной резьбой. Вне себя от счастья Виктория слушала вступительную речь Альберта. Потом он прочитал молитву, и следом вступил божественный хор из шестисот человек, исполнивший «Аллилуйю» из «Мессии» Генделя. По щекам королевы текли слезы.
Она осмотрела сверкающие металлом станки, невероятно сложные и способные творить подлинные чудеса. Потом она пошла полюбоваться восковыми цветами – прелестными украшениями, равных которым она до сих пор не видела. Королева слушала чириканье механических птиц, так искусно сделанных, что их вполне можно было принять за живых.
Огромные и совсем миниатюрные экспонаты соседствовали друг с другом. Стенды протянулись на одиннадцать миль, и им удалось только мельком просмотреть всего часть выставки. Их приветствовал народ, и Виктория снова и снова громким голосом повторяла Альберту, что это самая великолепная выставка на свете, которая только ему обязана своим существованием.
В тот день они вернулись в Букингемский дворец, уставшие от впечатлений и переживаний. Толпа людей приветствовала их и махала им руками, начиная от входа на выставку и до самых ворот дворца.
– Милый мой Альберт! Дорогой, разве ты не счастлив сегодня?
Виктория обняла мужа и заглянула ему в лицо. Они остались одни в ее будуаре. Королеве так хотелось поскорее сказать ему, как она восхищена выставкой, что она сорвала с себя шляпку и ротонду и швырнула их на кресло.
– Да, я счастлив.
Он действительно выглядел счастливым – разрумянился и улыбался. Он нежно обнял жену, свою дорогую, хорошую жену. Он мог на нее во многом положиться.
– Мне кажется, что все удалось на славу. Теперь-то уж все будут довольны.
Виктория обняла мужа, склонив голову ему на грудь.
– Я знаю, любовь моя, как тяжело тебе пришлось в Англии. Понимаю, как тебя обижали, хотя ты мне никогда не жаловался и даже не пытался защищаться. Я все понимаю, и иногда у меня сердце разрывалось от обиды за тебя. Но теперь я верю, что с сегодняшнего дня все пойдет по-другому. Надеюсь, мой народ наконец поймет, в каком он перед тобою огромном долгу. Я уверена в этом. Я настолько в этом уверена, что не могу дождаться завтрашних газет. Они будут писать о тебе только самое лучшее.
– Моя милая, хорошая маленькая фрау, – тихо произнес он, переходя на немецкий язык. Они обычно разговаривали на немецком в минуты особой близости. – Моя маленькая женушка! Ты – довольна, а это для меня самое главное. Это твоя страна, но ты знаешь, что я трудился на благо ей с тех самых пор, как мы поженились. Я работал так, как будто она была моей собственной страной. Если люди наконец поверили и полюбили меня, я буду очень счастлив; но счастлив из-за того, что будешь счастлива ты. Давай помолимся, чтобы народ все понял.
На следующее утро они проснулись очень рано – Альберт считал, что следует рано вставать и сразу начинать работать. Быстро просмотрев газеты, Виктория запрыгала и начала его целовать. Выставку восторженно хвалили. Наконец-то принцу было воздано по заслугам.
Затем они, как всегда, уселись за бесчисленные документы, которые поступали каждый день. Виктория написала длинное радостное письмо своему дядюшке Леопольду, описав выставку и Хрустальный дворец, она сделал особый акцент на том, что выставка является личной победой ее любимого Альберта, и продолжала писать, подчеркивая важные места в письме, не уставала повторять, какой он великолепный, и как высоко наконец все оценили его усилия. Это был самый счастливый день в ее жизни, и она очень гордится своим мужем.
– Мистер Гиббс, вы должны понять наши волнения по поводу принца. Как объяснил вам барон Стокмар, ваш предшественник не мог обеспечить высокий уровень дисциплины, необходимый для обучения моего сына. Надеюсь, вы не совершите ту же ошибку.
Фредерик Гиббс, новый гувернер его королевского высочества принца Уэльского, низко поклонился королеве. Он был тощим высоким мужчиной с бледным лицом и кислым выражением лица.
– Я стану в точности выполнять все указания вашего величества и полностью разделяю взгляды барона относительно правильного подхода к формированию характера у мальчиков. Дисциплина будет превыше всего, я обещаю вам это.
Королева, барон и Альберт описали ему недостатки его подопечного, так же как два года назад мистеру Берчу. Но если Берч был поражен их несправедливостью, Гиббс слушал с полным вниманием. Он придерживался жестких методов в воспитании детей и ему было приятно узнать, что эти высокопоставленные родители также требовательны к своему сыну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45