Какое чудесное утро! Впрочем, когда занимаешь высокий пост, каждое утро кажется прекрасным!
Пальмерстон улыбался новому премьер-министру. Он стоял у окна, заложив большие пальцы за проймы жилета и глядя на Даунинг-стрит. У него был такой победоносный вид, как будто именно он освободил место премьер-министра, чтобы его старый друг немного посидел на нем. Рассел не улыбнулся ему в ответ, а, напротив, нахмурился и постучал ножом для разрезания бумаг по краю стола.
– Мне нужно многое обсудить с вами, – сказал он, – однако я не намерен беседовать о погоде. Никто не сомневается, что вам нравится работа, дорогой Генри, но если учесть, в каком состоянии находятся дела, то нам, похоже, недолго придется занимать наши кабинеты. Поэтому давайте-ка лучше сразу возьмем быка за рога!
– Недолго?! – Пальмерстон недоуменно поднял брови, и его ярко-голубые глаза засверкали. – Ерунда! Тори треснули посредине, как прогнившее яблоко, и все это благодаря нашему другу господину Дизраэли. Пил не сможет снова сплотить свою партию. Благодарим тебя, Боже, за евреев! Я всегда повторял, что они – удивительная раса. Никто не воспринимает этого осла Бентинка всерьез, поэтому я даже представить себе не могу, кто в силах нас сместить! Послушайте, не стоит быть таким пессимистом, и перестаньте стучать ножом, как старый учитель!
Рассел раздраженно сжал губы. Он поддерживал королеву, недолюбливающую Пальмерстона, и сам с удовольствием избавился бы от него, если бы в администрации вигов нашелся кто-то еще с его опытом и желанием заниматься иностранными делами. Расселу пришлось провести неприятное утро, объясняя ее величеству, что хотя ей не нравится лорд Пальмерстон, он умоляет ее быть к нему снисходительной, потому что этот человек весьма необходим в новом правительстве.
– Вы можете недооценивать тори, я этого делать не стану. Буду вам весьма признателен, дорогой Генри, если вы оторветесь от окна. Давайте займемся делами.
– Конечно. Разрешите мне поприветствовать преданных нам людей вместо вас. Вообще-то, вы должны показаться перед ними. Вы же понимаете, что они пришли приветствовать именно вас, а не меня. – Он радостно помахал зевакам, и в ответ ему раздались восторженные крики. – Лишняя популярность никогда не помешает. Мы ведь всего лишь слуги народа!
– Я никогда не считал, что мне необходимо снискать одобрение низших классов, – резко ответил ему Рассел.
– Вот в этом и состоит разница между нами, – ответил Пальмерстон. – А мне как раз наплевать на мнение людей моего круга! – И он ласково хлопнул Рассела по плечу. – Итак, к делу, к делу!
– Генри, – строго глянул на него Рассел, – Генри, сейчас не время шутить. Я хочу, чтобы вы серьезно прислушались ко мне. Если не можете быть серьезным, то хотя бы успокойтесь!
– Это две почти не выполнимые задачи для ирландца, но я попытаюсь.
– Положение в Ирландии становится все хуже. Во второй раз пропал урожай картофеля, в настоящее время начали выселять крестьян, потому что те не могли платить аренду или обрабатывать землю. Сотни беженцев движутся к Ливерпулю, неся с собой холеру и тиф. В стране нет продовольствия, нет сельскохозяйственных орудий. Но даже и будь они, не нашлось никого, кто бы знал, как следует с ними обращаться. Мы тоже не в состоянии дать работу: не разработана система оплаты труда, а работные дома не могут принять и накормить тысячи людей, осаждающих их. Голод усугубляется, и бог знает, как его одолеть.
– Мы можем импортировать дешевое продовольствие и кормить им людей, – ответил Пальмерстон.
– Существует лимит, в рамках которого нам разрешает приобретать продовольствие Министерство финансов, – заметил Рассел, – большая часть денег понадобится нам, чтобы спасти собственный народ от голода. Того, что мы сможем сделать, далеко недостаточно, когда пропал второй урожай. Вы имеете представление, как сложно организовать людей? Научить их выращивать зерно? Генри, вы можете себе представить, что эти несчастные видели в своей жизни только одно сельскохозяйственное орудие – лопату! А все, что они знают о земледелии, так это как сажать картофель, а потом копать его! Мы посылаем туда продовольствие – очень хорошо. Но как оно распределяется? Что можно сделать в стране, где нет магазинов, где деревни состоят из нескольких хижин, сложенных из дерна и сланца. Где неизвестны хлеб, сахар и свечи! Как можно остановить эпидемии заболеваний, когда люди покидают дома и разносят заразу по всей Ирландии?! Я подробно информировал обо всем этом королеву. Я ей объяснил, что будет чудом, если не погибнет все население страны!
– И что же ответила ее величество? Надеюсь, с губ нашего принца упала жемчужина тевтонской мудрости!
– Он более человечно относится к бедам, чем она, – мрачно заметил Рассел. – Мне кажется, что женщине сложнее представить себе все эти ужасы. Я начинаю верить, что Мария-Антуанетта действительно предложила французскому народу есть пирожные, если у них нет хлеба!
– Потрясающий дядюшка Кэмбридж рекомендовал есть траву! – сказал Пальмерстон. – Но я слышал, его идею не оценили в ирландских кругах. Мой дорогой Рассел, не думаю, что вы найдете поддержку у королевы. Женщины не только страдают от недостатка воображения, они еще и бесчувственны. Но я не сомневаюсь, что принц предложит построить библиотеку или музей, чтобы ирландцы могли погибнуть в атмосфере культуры.
– Принц – иностранец. И не понимаю, какой смысл смеяться над ним, если вы знаете, что для королевы его слово – закон!
– Я не собираюсь разделять ее мнение, – сразу же возразил Пальмерстон. – Меня раздражают его воззрения, вас – мое легкомыслие и болтовня. Но я же не пытаюсь строить нашу внешнюю политику, основываясь на своих шуточках.
– Королева, благослови ее Боже, есть королева, и нам придется мириться с ее маленькими слабостями. Черт побери, я совершенно уверен, что они бы не раздражали нас до такой степени, когда бы не происходили от принца! Но если вы собираетесь вызвать к себе неприязнь королевы, – холодно заметил Рассел, – наша администрация падет через несколько месяцев. Я хочу, чтобы вы поняли кое-что с самого начала, Генри: вы ей не нравитесь, и я не стану утверждать, будто не понимаю почему!
– А вот как раз я не понимаю, почему это ей не нравлюсь, – ухмыльнулся Генри. – Я – добрый старенький «папочка», ведь Мельбурн, тоже пожилой человек, так ей нравился!
– Она обожает принца, и если вы будете высмеивать его за спиной и провоцировать его, то она вас возненавидит! А мне придется испытывать на себе ее недовольство. Раз и навсегда предупреждаю вас, Генри: держитесь поосторожнее при дворе!
– Мой дорогой Рассел, я стану воплощением тактичности, – пообещал Пальмерстон. – Я даже готов давать уроки английского его королевскому высочеству, чтобы он смог наконец избавиться от чертова кобургского акцента, если вы считаете, что мне это поможет. Но моя специальность – международные отношения, и я не понимаю, как может возникнуть конфликт между мной и королевой, если только никто не станет лезть в мои дела! Королеве требуются пустые комплименты – она их получит! Я стану работать в Министерстве иностранных дел и буду подотчетен вам, а королева и ее благородный консорт с моего благословения могут влезать в любые другие проблемы. Итак, вы прочитали мне лекцию о хороших манерах, что еще?
– Грей станет заниматься делами колоний, – сказал Рассел. – Я вас прошу не ссориться с ним.
Пальмерстон захохотал:
– Господи, ничего себе список! Не злите королеву или благородного принца, что по вашему – одно и то же. Не ссорьтесь с Греем! Мой дорогой Рассел, я всегда ссорюсь с Греем, иначе жизнь станет слишком пресной. Вы готовите мне ужасно скучную программу, не так ли?
– Ссоры между вами несколько раз чуть не стоили поста Мельбурну, – ядовито заметил Рассел. – Я не собираюсь терять свое место из-за того, что вы двое не можете сдержать свои антипатии. Я еще раз повторяю: не смейте провоцировать Грея! В случае чего мы все последуем за ним.
– В этом что-то есть, – радостно заявил Пальмерстон. – Но, черт побери, Грей постоянно угрожает подать в отставку, и мне кажется, что было бы просто великолепно, если бы он наконец решился на это. Ну ладно, я не стану с ним ссориться. Пальмерстон – миротворец! Вы можете рассчитывать на меня, дружище! Между прочим, я надеюсь, что вы и леди Джон пообедаете с нами на будущей неделе. Эмили уговорила Мельбурна покинуть Брокет на несколько дней и пожить с нами. Вы же знаете, какая она преданная сестра. Бедняге будет приятно повидать старых друзей и узнать новости.
– С удовольствием принимаем ваше предложение. Мне так горько видеть, каким Мельбурн стал слабым. Должен сказать, Генри, вы для него отличная поддержка.
– Эмили очень волнуется за старика, – объяснил Пальмерстон. – А я, конечно, все сделаю ради Эмили. Кроме того, я не забыл, что люди с политическими амбициями постоянно обращались к нему, и я был в их числе. В жизни не встречал более интересного собеседника. Но если вы поинтересуетесь его мнением и станете разговаривать о королеве, он будет счастлив даже несколько недель спустя. Она расспрашивает о Виктории всех, с кем встречается, и желает говорить только о ней.
– Она могла бы приглашать его чаще, особенно сейчас, – заметил Рассел. – Пока тори были у власти, это, конечно, было не совсем уместно, но, может, сейчас…
Губы Пальмерстона скривились в циничной улыбке:
– Он частично парализован, к тому же глухой и иногда забывает, о чем шла речь. Рассел, мы его старые коллеги и уж как-нибудь найдем для него время, но я сомневаюсь, чтобы ее величеству было интересно разговаривать с ним. У нее есть достоинства, но среди них отсутствует доброта и сердечность… Так, я вижу толпы желающих с вами побеседовать, поэтому ухожу. Мой дорогой Рассел, достоинства высокого поста состоят в том, что вы – друг многих, пока находитесь на этом посту!
Проходили месяцы, и новое правительство настолько твердо стояло на ногах, насколько ему это позволяло его незначительное большинство. Ведь год проблема Ирландии была на одном из первых мест.
Начали прокладывать в стране сеть дорог, чтобы дать работу голодным бездомным беднягам. Но работа досталась далеко не всем желающим да и платили сущие гроши. Доведенные до отчаяния люди не останавливались перед грабежами и убийствами. В сельской местности орудовали банды разбойников. Землевладельцы начали по-своему расправляться с доведенными до отчаяния людьми, пока правительство рассматривало один за другим способы как-то помочь несчастным и фракции в парламенте яростно сражались за то, какие средства следует предпочесть.
В Ирландии, стране неразвитой да к тому же со слишком большой плотностью населения, земля делилась и перераспределялась между членами семьи до тех пор, пока не оказывалось, что восемь или десять человек вынуждены жить на продуктах, полученных с четверти акра, и при этом единственной сельскохозяйственной культурой был картофель.
В конце концов землевладельцы решили и вовсе согнать всех арендаторов со своей земли. Судебные исполнители беспощадно вышвыривали людей из их лачуг. А если кто-то отказывался их покидать или был слишком слаб, чтобы собрать вещички и пуститься в путь, то утлые жилища рушили прямо над их головами, а домашних животных выгоняли за пределы участка. В первую очередь и самыми жестокими методами прогоняли больных и слабых, ведь они не могли ни платить ренту, ни обрабатывать землю. Армии бездомных, умирающих с голоду людей, пытались добраться до портов и уехать в эмиграцию. В Ирландии для многих не стало еды, работы и крыши над головой, и несколько фунтов, зачастую присланных родственниками из Америки, давали возможность обнищавшим семьям отправиться в Новый Свет и начать там новую жизнь.
Законы, введенные английским правительством, были призваны бороться с бесправием и террором, однако они предписывали здоровым людям идти в работные дома и разлучали фанатично спаянные ирландские семьи. И благая идея помочь страждущим превратилась в меру давления.
Тысячи эмигрантов отправились подальше от родных мест. Они пересекали Атлантику на судах, настолько неподходящих для путешествия, что многие утонули в первый же шторм. Путешествие эмигрантов происходило настолько ужасно, что люди, до этого плававшие на старых суднах, перевозивших рабов, утверждали, что там было горазда лучше, и с рабами обращались куда более человечно. Судовладельцы и агенты зарабатывали баснословные деньги на «исходе» из Ирландии. Доходило до того, что у пассажиров брали деньги, а их самих бросали за борт, чтобы немного облегчить перегруженные суда, как только они покидали порт. Чума, цинга и голод поражали живой груз, спрессованный в трюмах, и когда судно прибывало в место назначения, обнаруживали, что многие умерли по пути.
В палате общин звучали горячие протесты, и наиболее эксцентричные английские пэры предпринимали попытки запретить изгнание людей с земли и установить надзор за условиями перевозки эмигрантов. Тем временем в уединении прелестного уютного дома в Осборне Виктория читала газеты и сердито вопрошала Альберта, неужели людям больше нечего делать как игнорировать разумную меру, которую выработало правительство. Ее так раздражало, что нужно думать об Ирландии и о всех бедах, которые навлекли на себя эти ужасные люди, причем думать именно теперь, когда Альберт стал почетным ректором университета Кембриджа.
Она уже больше не ревновала его к тем интеллектуальным интересам и занятиям, в которых не находила ничего увлекательного. Виктория давно примирилась с тем, что Альберт намного умнее и артистичнее ее самой, и даже его победа при выборах почетного ректора обрадовала Викторию гораздо больше того, чем если бы эта честь была оказана ей самой. Принц весьма живо интересовался вопросами теологии, физики, архитектуры и искусства, в то время как ее эти предметы не интересовали вовсе. Это почетное членство лишний раз доказывало, что даже ее неблагодарный народ наконец оценил, насколько ее муж умен и образован.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45