В бутылке были бумаги.Горлышко, плотно запечатанное не то сургучом, не то смолой, удалось освободить с большим трудом. Крошки от этой пробки Марат бережно собрал и завязал в носовой платок.Мальчики сели тут же на кучу вырытой земли и осторожно тонкими веточками достали исписанные мелким почерком листки.Больше они ни о чём не говорили. Запинаясь от волнения, Марат стал читать:«Доселе осталось невыясненным, отчего не вернулся Наум Долгов. Или же его растерзал ирбис, или же какой иной зверь. Но в таком случае могли быть обнаружены следы сего драматического происшествия. Ничего более не найдя, мы ушли. На озере же остался друг Наума Долгова Тимофей Никитин и продолжал поиски. Когда через условленные семь дней он не вернулся, я с Петровым пошёл обратно через Ущелье белых духов к озеру. Тимофея Никитина мы нашли помешавшимся, глаза его будто остекленели от какого-то страшного видения. Рассказать он ничего не мог и у нас на руках умер. Осенив себя крёстным знамением, мы наспех соорудили носилки, поспешая обратно. И тут Петров трясущейся рукой указал мне на прибрежный песок. Я всмотрелся и увидел наполовину смытый дождем след: глубокая борозда, будто тут волокли нечто непомерно огромное, и следы лап. Мы кинулись прочь так быстро, сколь позволяла нам наша скорбная ноша.К нашему рассказу отнеслись с недоверием и быстро о нём забыли. Все были весьма удручены гибелью товарищей. Сотник запретил впредь приближаться к озеру».Дальше почерк письма был тот же и как будто другой. Он стал неровным, писавший часто пропускал буквы, не заканчивал слов:«Двенадцатый день воет буран. Мне сказывали, что этой ночью я бредил. Чернила застыли, и я едва их отогрел за пазухой. Жить мне, как видно, не более двух-трёх дней. В прошлую пятницу похоронили Петрова. Я думаю, умрут все, кто был на этом проклятом озере в Ущелье белых духов. Оно, видно, не застывает, вода в нём тёплая несмотря на близость снегов, а рыба почти не водится, над ним не летают птицы, а в окрестностях его за много вёрст не встретишь никакого зверя. Я умираю и молюсь за тех, кто пойдёт ущельем к этому озеру злого духа. Эта бутылка с письмом – всё, что я в силах оставить после себя на земле. Господи, как холодно. Холод пронизывает до костей, и чернила опять замерзают. Как найду сил запечатать бутылку? Закопаю её в землянке. Когда-то же кто-то вспомнит о нас и придёт сюда…»На этом письмо обрывалось. Не было даже подписи.– Это писал больной человек, – сказал Марат. – Ведь все знают, что в Ущелье белых духов нет пути, оно непроходимо.– Есть! В том-то и дело, что есть! 8 Первой, кому Виталька показал письмо, была Лена.Лена и её муж жили на квартире у Петровны, весьма странной старухи. Жила Петровна в маленькой комнате с отдельным ходом, а весь свой древний бревенчатый дом сдавала квартирантам. И во дворе, и под окнами, и там, где должен был быть огород, Петровна сажала цветы. Целый день она ходила среди них, что-то тихо бормотала, поливала их из детской пластмассовой лейки. И странно, что пацаны, очищавшие, как саранча, сады, варварски обламывавшие у всех весной сирень, никогда не трогали цветов Петровны. Неизвестно, что удерживало их. Просто как-то нельзя было влезть в её цветы, истоптать и обломать их. Иногда она выносила из дому маленькую табуретку и часами сидела перед какой-нибудь розой. При этом на лице её совсем не было улыбки, она как будто и не радовалась вовсе своим цветам, но что-то негромко говорила им. В посёлке её считали тихопомешанной. На своих квартирантов она не обращала внимания, даже не здоровалась с ними. Однако Лена почему-то очень любила её и всегда старалась что-нибудь для неё сделать. Петровна же будто и не замечала этого.Когда Виталька пришёл, Лена мыла пол. Сергей, как всегда, возился со своим «Москвичом». Лена велела Витальке разуться и влезть с ногами на диван.Виталька смотрел на волосы Лены, кое-как заколотые, на её лицо и думал о том, почему люди такие разные, почему с одними хочется быть всегда, а от других уйти подальше, не видеть их, избавиться от них.– Давно я тебя не видела, Виталик, – сказала Лена, взглянув на него и отодвинув кистью руки волосы со лба.– Не так уж давно. Всего три дня. Я был на старом казачьем поселении. Вы, наверно, ничего и не знаете о нём?– Первый раз слышу.– Там была зимовка казачьей сотни.– Какой казачьей сотни?– Давно. Сто лет назад.Лена даже чуть присвистнула.– Ну и что?– Мы с Маратом там производили раскопки. И нашли вот это. – Виталька протянул ей письмо.Лена поспешно вымыла руки и осторожно взяла серый хрупкий листок.Виталька никогда не видел такого выражения лица у Лены, какое было сейчас, когда она читала это письмо.– Не может быть, – прошептала она. – Виталик, этого не может быть. Ведь Ущелье белых духов непроходимо. Это просто больное воображение умирающего человека.– А если проходимо? И если всё это было?– Нет, нет, невозможно. Это всё равно, как если бы в комнату влетел птеродактиль. Мезозойские ящеры исчезли много миллионов лет назад. Пойми, миллион это тысяча тысячелетий. Тогда даже созвездия на небе были совсем другими. Тысячи тысячелетий, Виталик. Это была страшная и яркая страница прошлого земли, когда её населяли чудовища, каких сейчас не увидишь и в кошмарном сне. Они бродили в сказочном каменноугольном лесу, кишели в тёплых болотах, плавали в лазурном юрском море, летали в воздухе. За остатками скелетов динозавров экспедиции ученых проникали в недра пустыни Гоби. И вдруг живой ящер! Судя по рассказу, это гигант… Увидев такое невообразимое чудовище, вполне можно лишиться рассудка, тем более человеку суеверному и ничего не знающему о существовании доисторических ящеров. Впрочем, я думаю, и человек искушённый не вынес бы этого зрелища. Представляешь, Виталик, спокойная вода вдруг поднимается горой, и из неё выходит… Нет, нет, невозможно.– А Лохнесское чудовище? Лена, я открою вам одну тайну. К этому озеру каждое лето ходит мой дедушка. Он ничего никогда не рассказывает, но, я думаю, он что-то знает.Лена замерла, услышав эти слова Витальки.– Он проходил через Ущелье белых духов?– Проходил без всякого альпинистского снаряжения.– Значит, казаки с русского поселения были там… Признаться, мне это письмо не кажется бредом больного, – в раздумье сказала Лена.– Лена, я пройду к этому озеру!Лена испуганно посмотрела на него.– Надо снять с письма фотокопию и послать в газету. Это очень интересная находка. Понимаешь, есть явления настолько невероятные, что учёные не верят в них даже тогда, когда имеются сотни свидетелей. Так было со снежным человеком. Помнишь, только и разговоров было, что о снежном человеке. А уж там-то очевидцев было видимо-невидимо. Здесь же пока единственное письмо. Оставь его у меня. Сергей сфотографирует и отошлёт в газету.– Хорошо, Лена, но прежде я должен показать его дедушке. Тогда он, может быть, расскажет мне что-нибудь.– Интересно, что думает об этом письме твой друг Марат?– То же, что и вы.Виталька улыбнулся Лене и взял письмо. 9 Дома с отцом сидел главный бухгалтер совхоза Иванов.– А, юный натуралист, – сказал он, обернувшись к Витальке.Виталька, не взглянув на него, прошёл мимо.– Ну-ка, поздоровайся, сын, – остановил его отец.– Здравствуйте, – буркнул Виталька.– Поздоровайся по-людски!Отец знал, что Виталька ненавидит Иванова, но всегда молчал. А сейчас он был чем-то раздражён и не сдержался.Виталька набрал в лёгкие побольше воздуху и оглушительно крикнул:– Здравствуйте!Отец побагровел, а Иванов покачал головой и мягко пожурил:– Нехорошо, молодой человек, нехорошо так со старшими.Неизвестно, чем кончился бы этот разговор, если бы в комнату не вбежала испуганная Анжелика.– Виталик, Рэма Джек покусал!Виталька в два прыжка был на улице.И то, что он увидел, заставило его раскрыть рот от удивления.За изгородью на дороге огромный соседский Джек, лохматая цепная дворняга, оскалив зубы, бросался на Рэма. Рэм не убегал и не вступал с ним в драку, он только следил за ним настороженным взглядом маленьких глаз, ждал, когда Джек хорошенько разбежится, и спокойно увёртывался от него. Он с удивительной точностью рассчитывал инерцию и, казалось, забавлялся происходящим.Анжелика вцепилась в Виталькин рукав.– Постой ты, – отмахнулся он от неё. – Не видишь, что ли? Молодец Рэм!Но Анжелика схватила стоявшую у крыльца лопату и кинулась к собакам.Отогнав Джека, она взяла Рэма на руки.Виталька только покачал головой, он уже примирился с тем, что Анжелика без конца ласкала Рэма, носила его на руках, хотя теперь это ей давалось нелегко: Рэм превратился в рослого лохматого щенка.Рэм не ел ничего кроме сырого мяса и овощей. И всё-таки был необычайно добродушен. Ему шёл четвёртый месяц, он уже знал кое-какие собачьи команды, был щенок как щенок, только всё больше привязывался к Витальке. Стоило тому уйти из дому, Рэм скулил, царапал толстой лапой дверь, обнюхивал все углы, рыскал по двору. Анжелика следила, когда Виталька уйдёт из дому. Она тотчас перелезала через плетень – дырку, куда она прежде лазила, Виталька ликвидировал сразу же, как только принёс домой собаку, – хватала на руки Рэма и осыпала его бурными ласками. Виталька догадывался об этом, но молчал.Во двор вышел Иванов.– И чего ты здесь крутишься без конца? – сказал он, с неприязнью взглянув на Анжелику. – Дома своего, что ли, нет?– А вам какое дело? – глядя в землю, сказал Виталька. – Она ко мне приходит, а не к вам. Идите своей дорогой и не лезьте, куда не просят.Виталька знал, что Иванов ненавидит цыган. Когда-то они выманили у него полтинник.– Я вот нарву тебе уши, будешь знать, как надо разговаривать со старшими.– Вы только на это и способны.– Не я твой отец, а то бы я тебя воспитал.– Вы уже воспитали одного придурка.– Да поумнее тебя будет. Не водится со всякой цыганвой.– А ну, топай отсюда! – крикнул Виталька.И вдруг раздался голос отца:– Домой!Виталька не заметил, как он вышел из дому и, держась за дверной косяк, слушал весь этот разговор.Виталька усмехнулся и вошёл вслед за отцом.Отец не спеша снял ремень.И странно, в эту минуту Виталька вспомнил Лену, разговор о динозаврах. Вспомнил как что-то далёкое, чудесное и нереальное. Подумал о том, что в другой комнате лежит больной дедушка…Удар ремня пришёлся по плечу и со страшной силой ожёг руку.Второго удара не последовало. Дед перехватил занесённую с ремнем руку и швырнул отца в угол комнаты.– Что, дал тебе бог силу? – В голосе дедушки было столько ненависти, что Виталька забыл про боль. Он знал, что дедушка не любит его отца, своего зятя, но не знал, что он его ненавидит.– Виталька даже собаку никогда не бьёт, – сквозь зубы тихо сказал дед. – Да ты всё равно ничего не поймёшь.– А ты разобрался, чтобы встревать? – крикнул отец.– Разобрался, я давно во всём разобрался. Когда-нибудь и Виталька разберётся.Дед был босой, в расстёгнутой рубашке. Он сильно похудел, ссутулился. Последнее время дед почти ничего не ел.– Разберётся… Сильно самостоятельным стал. – Помахивая ремнём, отец вышел.Дедушка ушёл в свою комнату и снова лёг в постель.Виталька сел у окна и уставился на улицу. Была середина августа, скоро в школу. Листва на деревьях заметно пожухла и поблекла. Уже паучки отправлялись в полет на своих светлых паутинках. Они забирались куда-нибудь повыше, выпускали по ветру длинную сверкающую нить и уносились в синеву. Улететь бы вот так же, легко и бездумно, ни о чём не сожалея и ничего не ища. И просто лететь. Лететь в синеве…– Что у тебя с рукой, Виталик? – донесся до него испуганный голос матери.– Ты уже пришла, мама, – не оборачиваясь, отозвался Виталька. – Что так рано сегодня?– Ну где же рано? Время уже. Так что же ты сделал с рукой?– Да так, ушиб.– Ушиб?Мать подошла ближе, взяла его руку. И сразу всё поняла.Она быстро отпустила Виталькину руку и больше ни о чём не спрашивала.До позднего вечера Виталька читал Брэма. Потом до него донёсся голос отца:– Хватит свет жечь.Виталька сразу же погасил свет, разделся в темноте и лёг в постель. Кровать давно уже стала ему коротковата. Но сегодня не было никакого желания вытянуться. Он поджал ноги и долго лежал с открытыми глазами.Он слышал, что все уснули, но сам заснуть не мог. Память стремительно выносила какие-то беспорядочные события. В лаборатории кто-то кричал: «Виталик, миленький, вымой, пожалуйста, колбочки!» И у Витальки торопливее стучало сердце. Ведь он не пошёл сегодня в лабораторию. Можно ли всё успеть? Виталька видел сны только тогда, когда плохо спал. Он закрыл глаза. Сон его был похож на пробуждение: медленно и величаво всходило над снежными горами солнце, свет пробивался в тёмную синеву лесов, достигал мхов и корней. Потом он увидел Анжелику. Встав на цыпочки, она тянула тонкие руки к отцовской гитаре…И Виталька заплакал. Его разбудила давящая боль в сердце, он показался себе совсем беззащитным. Он изо всех сил прижимал к лицу подушку, чтобы никто не услышал его всхлипываний.Его волос коснулась большая жёсткая рука.«Дедушка», – сразу понял Виталька.Дед присел на краешек кровати и стал гладить голову Витальки, мокрые щёки, голые плечи.И Виталька обхватил руками шею деда, уткнулся лицом в его бороду.Дед ничего не говорил, не утешал и не успокаивал Витальку.Виталька не помнил, как уснул. Утром его разбудило солнце. Оно осветило всю комнату, обратило в радугу грань зеркала. Но уже не было привычной яркой радости пробуждения.Виталька вошёл в комнатушку деда, сел на его кровать и спросил:– Дедушка, ты видел ящера на озере в Ущелье белых духов?Деда так и подбросило в постели. Он сел и пристально посмотрел на Витальку.– Я во сне, что ли, говорил?– Нет. Совсем нет, дедушка. – Виталька подал ему письмо. – Вот это больше ста лет лежало в бутылке на старой казачьей зимовке.Дед читал письмо, осторожно держа его за уголки. Прочитал, лёг и закрыл глаза. Так, с закрытыми глазами, и сказал:– Нет, я его не видел. Но тоже видел следы, совсем свежие. Тут всё точно написано, Виталик. И, видно, никогда его не увижу…– Сколько же он живёт?– А кто его знает. Сейчас он есть. Это точно.– Возьми меня к озеру, дедушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20