Теперь он уже едва понимал, что делает. Ближе, ближе… Но отчего перестали слушаться ноги? Виталька увидел чудовище. Сначала змеиную голову на длинной шее, а потом огромный панцирь. Черепаха. Гигантская черепаха. Вот она тайна горного озера, тайна Ущелья белых духов. Живое ископаемое, настоящее чудо!Черепаха медленно поплыла прочь.Виталька оглянулся. Быстро перебирая ластами, к нему приближалась Эллочка. Они схватились за руки, их глаза сияли за стеклами масок. 15 – Ну, излагайте, – хмуро сказал Николай, когда они выбрались на берег.Профессор, как видно, послал за Николаем и Матвеем собаку с запиской, и они примчались, высунув языки.Профессор не сводил глаз с Эллочки. Витальке показалось, что он стал меньше ростом, плечи его непривычно ссутулились.Собака от радости чуть не сбила Витальку с ног. Из-за неё он не мог сказать ни слова.А Эллочка смотрела на Николая, широко и весело улыбаясь.– Молчите, – продолжал Николай. – Ну что ж, ничего больше вам не остаётся… Во-первых, оба вы уволены и получите соответствующие характеристики… – На Эллочку Николай избегал смотреть, обрушился на Витальку: – А тебя бы я научил, будь спокоен, если бы не твой детский возраст… Думаю, ты на это и рассчитывал, иначе бы не полез без разрешения в воду с аквалангом и не потянул за собой Эллу… Вы хоть понимаете, чем это могло кончиться? Дети!– Постой, – прервала его Эллочка. – Виталька тут ни при чём.– Понимаю, он надел акваланг нечаянно и оступился в воду.– Ты можешь меня выслушать? – Эллочка нахмурилась.И даже Виталька понял, как она была красива, когда сводила свои странные тёмно-красные брови.– Ну что ж, если ты полагаешь… – Николай растерянно замолчал.– Без разрешения в воду спустилась я. Я одна. А потом уже и Виталька.– Ты сильно преувеличиваешь мою глупость. Если бы он захотел, он бы не допустил, чтобы ты вошла в воду с аквалангом. Он виноват так же, как и ты.Профессор больше не мог выдержать, он подошёл к Эллочке и прижал к груди её голову. Гладил её волосы и что-то тихо говорил.Виталька пошёл к палаткам, отыскал рюкзак. Он был уже изрядно истрёпан и выполоскан дождями. Сложил в него свои вещи и закинул на плечи.Увидев его с рюкзаком за спиной, Николай растерянно заморгал глазами.– Ну-ка, вернись!– До свидания, – сказал Виталька.– Я с тобой, Виталик! – крикнула Эллочка. – Подожди, я мигом…Она побежала к палаткам.– Этих сумасшедших придётся связать, – сказал Матвей и пошёл следом за Эллочкой. Он заглянул в палатку и принялся уговаривать девушку не делать глупостей. Эллочка запустила в него надувной подушкой.Профессор подошёл к Витальке, обнял его за плечи.– Ну полно чудить. Давай сюда рюкзак. – Он снял лямки с плеч Витальки. – Приготовь-ка обед. В конце концов ведь всё кончилось благополучно.Николай подошёл к ним и стал, засунув руки в карманы.– Ладно, на первый раз так и быть, но вперёд надо думать не о себе, а о других. Понятно? И отвечать за свои поступки. Не знаю, что было бы, если бы вам встретилось то, что встретилось под водой нам…Эллочка прыснула за спиной Николая. Она стояла с надувной подушкой и подмигивала Витальке. Виталька тоже не мог сдержать улыбки. Николай резко обернулся.– Что вы там видели?– Хорошо, – сказала Эллочка. – Но за это вы все хором должны спеть арию из «Иоланты» – «Кто может сравниться с Матильдой моей». А мы послушаем с Виталиком.– Это шантаж, – ответил Матвей. – Не поддаваться на провокацию.– Но мы действительно видели это. Не хотите петь, не надо. Идём, Виталик, приготовим им сытный обед.– Видели? – разом спросили все трое. – И разглядели, что это такое?– Так же ясно, как вас. И так же близко. Ну, мы пошли.– Любим петь! Любим петь! – закричали им вслед Николай и Матвей.Когда Лёня, возвратившийся с охоты, подошёл к палаткам, он увидел нечто совершенно невероятное: профессор, Николай и Матвей, чудовищно фальшивя, пели, а Эллочка и Виталька слушали, держась за животы от смеха.– Что это, хоровой кружок? – спросил Леня.– Пришёл на готовенькое! – возмутился Матвей. – И ещё насмехается.– Ладно тебе. Просто это было несколько неожиданно…– Теперь выкладывайте, что вы видели? – Николай вытер ладонью вспотевший лоб.– Черепаху.Профессор хлопнул себя ладонями по коленкам.– Исполинская морская черепаха третичного периода! Как я не догадался сразу! Это от её панциря ваш гарпун отскочил, как от скалы. Признаться, я тоже, вопреки здравому смыслу, верил в существование ящера. Ну что ж, мы возвратимся с неожиданным, но тоже замечательным открытием. ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ 1 Анжелика привезла из Москвы диковинную гитару с двойным грифом. Виталька долго осматривал её, вертел в руках. Интересная была гитара, лёгкая, небольшая, как раз по Анжелике, и стоило к ней лишь прикоснуться, она отзывалась едва уловимым звуком.– Как же играть-то на ней? – спросил Виталька. – Тут столько струн…– Очень просто, – улыбнулась Анжелика. – Послушай.Виталька даже вздрогнул, такими неожиданно звучными и глубокими были аккорды басовых струн. Анжелика касалась струн лёгкими, почти неуловимыми движениями, а они вспыхивали ярким мощным звуком. Казалось, запел весь старый деревянный дом Ильи. Здесь не было ни ковров, ни мягкой мебели. Лишь у порога лежал обтрёпанный полосатый половичок. Сухие стены дома, старый облезлый буфет, большой старый стол, древняя деревянная кровать – ничто не глушило звука.Что за пальцы были у Анжелики! Тоненькие, ловкие и чуткие! Не верилось, что эти же пальцы неуклюже выводили в тетради немыслимые каракули.Анжелику научил играть в таборе старый цыган Марк. Иногда он появлялся в посёлке, босой, оборванный, но в неизменной вышитой безрукавке. Чёрная с густой проседью борода его вилась мелкими колечками. На горбоносом лице сверкали огромные чёрные глаза. Марк толкался в магазинах, на базаре, подолгу торговался из-за каких-нибудь заготовок для сапог, но никогда ничего не покупал. Однажды Виталька встретил его на центральной усадьбе совхоза. Был обеденный перерыв, и рабочие отдыхали в сквере возле столовой. Белобрысый парень бренчал на гитаре. Виталька заметил, что последнее время парни всё чаще стали ходить с гитарами и петь какие-то невнятные песни.Марк подошёл, попросил закурить и присел на скамейку.Некоторое время слушал, как парень терзал гитару, потом не выдержал, сказал: «Да перестань ты душу-то выворачивать. Люди же смотрят».Рабочие засмеялись. Парень положил ладонь на струны, и гитара умолкла.«Дай сюда». – Марк протянул руку. Парень неохотно подал ему гитару. И старый цыган мгновенно преобразился. Настроив гитару, он провёл по струнам длинными и грязными пальцами с жёлтыми табачными пятнами, будто смахнул пыль, и заиграл. Рабочие, забивавшие на сложенных неподалёку в штабель досках козла, мгновенно перестали колотить косточками домино и, как по команде, повернулись на звуки. Виталька никогда не слышал такой гитары и тогда же понял, что никогда больше не услышит. Марк тихо запел. Его прокуренный и простуженный голос звучал глухо, мелодический строй старой цыганской песни был непривычен. А гитара захлебывалась неистовым восторженным плачем.Игра Анжелики удивительно напоминала игру Марка, она точно так же держала гитару, даже точно так же наклоняла и вскидывала голову, даже глаза её сверкали тем же тёмным огнём. Откуда бралось такое? У Витальки был неплохой слух, и он любил музыку, но и за тысячу лет он не научился бы так играть, как Анжелика. Она никогда не участвовала в школьных концертах. Играла только тогда, когда у неё было настроение, и чаще вовсе без слушателей. Иногда Виталька слышал, как гитара звучала где-то в лопухах запущенного огорода.Анжелика играла, а Виталька не сводил с неё глаз. Шрам на её лице был тоненьким, почти незаметным, как будто к смуглой щеке пристала светлая паутинка. И Витальку обдало жгучим жаром, когда он подумал о Жоржике.– Анжелика, спой «Биду», – попросил Виталька.Странно всё менялось, когда она начинала петь. Виталька с непонятной робостью смотрел на Анжелику, едва дышал, слушая её голос. Тоненький и прозрачный, он поражал его характерной цыганской окраской, отрешённой, дикой и гордой. Не случайно цыгане старались Анжелику вместе с Ильёй сманить в табор. Отец и дочь знали толк в музыке. И Анжелику что-то тянуло туда. Иногда она без всякой видимой причины, даже в ненастную погоду, уходила из дому и отправлялась в колхоз имени Лермонтова. Там, к ужасу матери, её научили гадать по руке и на картах. Карты мать немедленно обнаружила в её портфеле, изорвала в клочья и сожгла.По руке Анжелика гадала только Витальке. Водила пальцем по его ладони и несла всякую чепуху: «Счастье лежит у тебя на дороге», «Казённый дом с нечаянным интересом». Витальку это не смешило. Казённым домом она называла школу. Девочка сама искренне верила в свою нескладную ворожбу, и Виталька её не разуверял и не высмеивал. Он понял, что Анжелика ничуть не глупее других девчонок, просто она вела себя как-то чудно: то замыкалась, слова не добьёшься, то внезапно оживлялась, всё это было несуразно и всегда ни с того ни с сего.Только Анжелика начала петь, явился Илья. Бросил что-то в угол и заглянул в кастрюлю.– Каша в сковородке, – сказала Анжелика, продолжая тихо перебирать струны. – Что ты принёс?– Бредешок. – Илья, не вымыв рук, поставил на стол сковородку и принялся есть остывшую кашу деревянной ложкой. – Пойдём со мной, Виталик, на карьер. Карась там нынче, говорят, – во! Рыбы наловим, продадим. И с деньгами. Рыба теперь в цене.– Где взял? – оборвав игру, строго спросила Анжелика.Илья поперхнулся. Прокашлялся и попытался переменить разговор, но Анжелика снова спросила про бредешок.– Достал по случаю в корейском колхозе.– По случаю? Тогда отнеси назад.– Да мне его вроде бы подарили… Так я понял из разговора.– Из какого ещё разговора?Виталька поднял с пола бредень. Едва взглянув на него, бросил в угол.– Бредешок-то дыра на дыре, дядя Илья.– Починим. Это мы мигом.Илья доел кашу, вытер засаленным рукавом пиджака рот. Потом, не вставая с места, дотянулся до стоявшего на плите чайника с остывшей заваркой, выпил её и поставил чайник на пол.– Сбегай за хлебом, – сказала ему Анжелика.– Сейчас, только покурю.Илья скрутил толстую цигарку, с наслаждением затянулся.– Ну, что нового? – спросил он.– Наша кошка окотилась, – ответила Анжелика. – Все котятки белые, а один чёрный. Почему так может быть?– Это от разных котов, – пояснил Илья.– И нет, – возразила Анжелика. – У нас в посёлке нет ни одного чёрного кота.– Чёрных котов топят, чтобы они не перебегали дорогу, – заметил Илья. – Если чёрный кот перейдёт дорогу, будет несчастье.– Вот дурной, – сказала Анжелика. – Как их могут топить, если их нет?– Но у нас-то есть.– И что, ты его будешь топить? – испуганно посмотрела на него Анжелика.– Бог с тобой. Что я – душегуб, что ли?– Молодец, – сказала Анжелика. – Пусть живут.– Только вот мать приедет – мигом закопает.– А где твоя мама? – спросил Виталька.– Уехала к бабушке. Пришла телеграмма, что бабушка болеет.– Мы теперь одни хозяйничаем, – Илья оглядел комнату, увидел лежавший на подоконнике маленький кулёк. – Это что?– Семена, – ответила Анжелика. – Бабушка Петровна дала. Я буду разводить цветы.– Дело говоришь, – оживился Илья. – Будем продавать цветы на станции…– У нас же нет станции, – улыбнулся Виталька.– Построят! Постро-оят. Я слышал, уже и проект есть.Анжелика удивительно похожа была на Илью. Её чёрные брови уходили концами вверх, улыбка была такая же внезапная и такая же беззаботная.– Понравилась тебе Москва, Анжелика?– Понравилась. И теперь я москвичка.– Чего?– Меня взяли в интернат при музыкальной школе. Дяденька врач меня туда отвёл, и там сказали, что я – чудо, и подарили эту гитару.Виталька испуганно посмотрел на Илью. Тот докурил цигарку и не спеша деловито погасил её о каблук сапога.– Тебя не отпустит мама.– Ой, она больше меня радовалась. И целовала, и кружила меня, и плакала.«А может, так лучше, – подумал Виталька. Он вспомнил Марка. – Если бы здесь была музыкальная школа…» Но ему сразу стало так грустно, что он засобирался домой.
Отец и мать сидели за столом, обедали.– Опаздываешь, сын, – сказал отец. – Борщ сегодня со свининой. Как постоит, он, конечно, лучше, но обедать надо всей семьей.Виталька сел за стол.– Мы с матерью тут говорили насчёт денег. Ты их заработал в экспедиции, стало быть, они твои. Купим тебе новую форму, ботинки на зиму, шапку. Хватит и на пальто. Но пальто у тебя ещё ничего, зиму проходишь. Деньги положим на книжку. Тем летом купим пальто. А пока будут идти проценты. И вообще жить как-то спокойнее, когда деньги лежат на книжке. Правильно я говорю?Виталька посмотрел на мать.– Вы говорите, что деньги мои?– Ясно твои, – подтвердил отец.– Вот и купи маме пальто. Она же в фуфайке ходит.– Купим. Только это уже не твоя печаль, – улыбнулся отец.– Тогда эти деньги не мои. Можешь их взять себе. И считай, что получил их за собаку.Отец нахмурился и опустил голову.– Не надо поминать это, сын. Что было, то прошло.– Если так, то купи маме пальто. А в том году видно будет.– Не выдумывай, – вмешалась в разговор мать. – Куда я хожу? На ферму и домой. Пальто только висеть зря будет в шкафу. Зачем оно мне? – Она жёсткой ладонью ласково растрепала Виталькины волосы. – А ты уже почти взрослый. Знаешь, какой ты парень будешь, если тебя приодеть… Ты же вылитый дед.– Не будет висеть, – ответил Виталька. – А если не купишь себе пальто, мне не надо ни формы, ни шапки, ни ботинок.– Ладно, – согласился отец. – Пусть будет по-твоему. – Он доел борщ и ждал, когда мать подаст второе. – Интересно, если тебе столько заплатили, сколько же получает профессор?– Я не спрашивал, папа.– Жаль. Надо было поинтересоваться. Может, тоже когда-нибудь станешь профессором… Мы с матерью будем тебя учить, пока хватит наших сил, чтобы ты в люди вышел. Школу, ясно, кончишь с золотой медалью. И прямо в университет без экзамена. А там до профессора рукой подать.– Не до профессора, а до студента, папа. Да и школу с золотой медалью не просто кончить.– Ясно. А кем же ты всё-таки думаешь быть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20