Через несколько часов, стряхнув с себя оцепенение, она поняла, что надо действовать. Выбрав одно из самых красивых платьев матери, девушка надела его на незнакомку, зная, что Мэри поступила бы так же. Непокорные темные волосы покойной она расчесала и перевязала красивой голубой лентой. Девушка похоронила женщину под развесистым деревом в саду, завернув тело в шерстяное одеяло, чтобы защитить от холодной сырой земли.
Ночью она долго ворочалась без сна, снедаемая беспокойством, и проснулась на рассвете. Потерянно бродя по ледяным комнатам, девушка никак не могла сообразить, какие вещи могут понадобиться в дороге. Наконец все самое дорогое, включая стеклянный шар, ножи, стрелы для арбалета, было упаковано в рюкзак и седельные сумки. Собрав осенних цветов, она положила их на могилу и долго стояла рядом, зябко ежась от пронзительного ветра. Последнюю ночь в когда-то родном доме девушка провела почти без сна и уже с первыми лучами солнца была на ногах.
В долине клубился серый густой туман, скрывающий очертания фруктовых деревьев. Кутаясь в кожаную куртку, девушка оседлала Малышку и пустила ее галопом. Отъехав от дома, оглянулась. Туман поглотил ее прошлое, исчез родной дом, фруктовые деревья, могила неизвестной женщины. Остались пустота и холодный туман. Девушка отвернулась, застегнула куртку на молнию и пришпорила Малышку. Она направлялась к трассе 1-80, вьющейся между холмами. Леон рассказывал, что по ней можно быстро и безопасно добраться до Сан-Франциско.
К полудню, когда знакомая местность уже осталась позади, туман рассеялся. Девушка с интересом разглядывала незнакомые дома, стада враждебно провожающих ее темными глазами диких быков; волнение охватывало ее и передавалось Малышке. Лошадь храпела и рвалась вперед. Несколько раз из-под копыт с треском вырывались толстые перепела, так что лечь спать голодной путнице уже не грозило.
На ночь она остановилась в заброшенном доме. На втором этаже в спальне все еще сохранились останки обитателей, но девушке такие находки были не в диковинку. Она просто поплотнее прикрыла дверь, развела огонь в камине и улеглась на диване в гостиной. Обивка сильно пахла пылью, но по крайней мере не отсырела. Девушка смотрела на пляшущие огоньки пламени, и ее не покидала тревога. Она испытывала смутный страх и одиноче– ство, поэтому, услышав в отдалении лай диких собак, завела в гостиную Малышку. Тепло и тихое сопение лошади успокоили ее, и девушка наконец уснула. Ей снились улицы Сан-Франциско, по которым она плутала в поисках чего-то неведомого.
Три дня девушка провела в пути, на ночь останавливаясь в заброшенных жилищах. Пищей ей служили кролики и перепела, а однажды ей даже посчастливилось наткнуться на придорожный ресторан, где сохранился солидный запас консервов. Правда, мыши обгрызли этикетки, срок годности на банках уже давно истек, они проржавели и заплесневели, но консервированные бобы оказались пригодны для пищи, и девушка разогрела их на огне.
На исходе четвертого дня путница оказалась на вершине холма, с которого ей открылся вид на развалины Беркли и сверкающую гладь залива Сан-Франциско. Лента дороги вилась вдоль побережья к темным прямоугольникам домов. Вдали сверкал в лучах вечернего солнца Сан-Франциско. Пирамида, которую Леон назвал зданием «Трансатлантик», возвышалась над Городом, словно палец, поднятый для предостережения. Город и развалины Беркли соединялись белой тонкой полоской – мостом Бэй-Бридж.
Стоя над Городом, девушка впервые усомнилась в целесообразности своего похода. Город в стеклянном шаре стал ей родным и знакомым, и она не ожидала, что реальный Сан-Франциско окажется таким огромным и таким странным. На миг ее неудержимо потянуло назад, в родную долину, которую она изучила как свои пять пальцев и с закрытыми глазами могла показать лучшие места для охоты на кроликов, пастбища оленей, перепелиные гнезда. Но ей удалось преодолеть минутную слабость, и, решительно вскинув голову, девушка направила Малышку по дороге вниз, навстречу Городу.
На полпути с холма ей попался на глаза странный дорожный знак. «НЕ ПРИБЛИЖАТЬСЯ», было написано красной краской, и стояла подпись: «Черные Драконы». Интересно, что это за Драконы и к чему нельзя приближаться?
Въезжая в Город, девушка увидела следы старой автомобильной катастрофы. Черный «БМВ», покореженный со стороны водителя, врезался в разделитель, перевернувшись до этого, судя по следам на асфальте, несколько раз. Чуть дальше на дороге лежал перевернутый кабриолет, уставившись колесами в сумрачное небо. На обочине виднелись почерневшие от огня останки грузовика, снесшего бордюр.
Однако внимание девушки недолго задержалось на этой картине. Город потряс ее, заворожил, все было так ново и непривычно: высокие здания, стоящие так близко друг к другу, широкие улицы, ведущие в неизвестность. Некоторые участки оказались полностью выжжены, через сорняки пробивались только ржавые остовы домов, да хрустели под лошадиными копытами битые стекла.
Город присматривался к ней, девушка чувствовала это кожей, и где-то в животе у нее рос противный тревожный ком. Пахло пеплом и опасностью, а небо напоминало избитую плоть – сине-серые тяжелые облака, сквозь которые пробивались малиновые и пурпурные лучи заката. Небо давит на Город, словно низкая крыша, не дает вздохнуть. Девушка чувствовала, что воздух вибрирует, как от отдаленной грозы. Постепенно вибрация переросла в глухой, низкий звук, потом в явственный шум, шедший откуда-то с улиц. Она пришпорила лошадь.
В тот момент, когда появился первый мотоциклист, наездница переезжала эстакаду. Она увидела их только мельком – черные мотоциклы, по пояс обнаженные наездники с развевающимися на ветру волосами. Один из них поднял голову и заметил ее. Девушка увидела, как он машет рукой, привлекая внимание остальных. Мотоциклисты развернулись, и она поняла, что они ищут въезд на магистраль. Ей не понадобилось пришпоривать Малышку – лошадь, перепуганная воем моторов, рванула вперед, прижав уши к голове и вытянув шею. Девушка пригнулась к лошадиной холке, прислушиваясь к шуму машин, то затихающему, то вновь усиливающемуся. Оглянувшись, она едва не ослепла от света фар.
Перед ней был мост, девушка уже видела его очертания в темноте, но въезд преграждали обломки машин – черные тени, среди которых Малышка, повинуясь инстинкту самосохранения, лавировала, не замедляя галопа. Сзади завыла сирена, и девушка, не выдержав, снова оглянулась. В этот момент лошадь приготовилась к прыжку, и наездница, потеряв от неожиданности равновесие, не смогла удержаться в седле и упала на асфальт. Боль пронзила ее плечо, но времени концентрироваться на этом не было. Не задумываясь, она поползла к ближайшей покореженной машине, волоча за собой рюкзак. Лежа неподвижно между колесами, девушка напряженно вслушивалась в звуки приближающихся, а затем удаляющихся моторов. Опасность миновала, но вернулась боль, пульсирующая в голове.
В глазах потемнело, и в этой темноте зажглись яркие салатовые пятна. Сил не было. Она безучастно слушала, как мотоциклы проносятся мимо нее во второй раз. Наконец, собрав всю волю в кулак, девушка выбралась из-под машины. За каждое движение ей приходилось платить резкой болью. Одна рука была разбита и кровоточила, пришлось кое-как перевязать ее платком. Немного отдышавшись, вестница беды закинула рюкзак на невредимое плечо и начала долгое, очень долгое путешествие к пирамидам Города.

ГЛАВА 7

Тигр был художником. Для своего искусства он выбрал самый совершенный объект – человеческую кожу. При помощи тонких игл и тату-машинки, мурчащей, как котенок, которому чешут ушко, он наносил прекраснейшие картины на тела всех желающих.
Много лет назад, сразу после Чумы, во время кислотного путешествия, украшенного причудливыми видениями, Тигр бросил взгляд на зеркало. Гладкая поверхность отразила его лицо, на котором солнце, проникающее в комнату через разноцветные венецианские окна, начертило строгие геометрические узоры. Без малейших колебаний он схватил машинку и сделал диагональные линии вечными.
Но вообще Тигру больше нравилось работать на других людях, свое тело он разрисовывал, только когда долго не мог найти добровольцев. За тот год, что Лили, рыжеволосый скульптор, прожила с ним, на ее спине пышно зацвели дикие растения – лютики, колокольчики, ромашки, ирисы и люпины. Цветущие плети обвивали ее лопатки, на пояснице притаились незабудки. Издали буйство цветов сливалось и образовывало картины – ирисы становились глазами, розовые бутоны – сосками, а плети – очертаниями груди. Сад скрывал портрет самой Лили, обнаженной, улыбающейся чуть неуверенно.
После того как Тигр закончил картину, Лили его бросила. Она жаловалась друзьям, что никак не может понять – любит ли он ее или пустые участки ее бледной кожи, которые служат для него идеальным холстом. Тигру не удалось удержать ее. Вопрос – любишь меня или мою кожу? – озадачил его. Конечно, он любил ее кожу, но за то, что она является частичкой самой Лили. Смотря на возлюбленную, он видел рисунки, пока спрятанные за поверхностью. Его искусство могло сделать их видимыми. Художник подозревал, что Лили испугалась, увидев его картины, потому что они чересчур громко кричали о ее сущности. Тигр слишком хорошо знал эту женщину, и она струсила, сбежала. Сомнения, которые он так и не смог внятно развеять, отдалили ее, сделали чужой.
После разрыва с любимой Тигр обратился к своему телу, разрисовав его там, где только мог. Левую руку украшали пересекающиеся геометрические узоры, для ног он выбрал ритуальные узоры маори. На животе множество ящериц переплетались и шевелились, когда он дышал.
Поскольку Тигр был правшой и не мог доверить своего тела никому, его правая рука оставалась нетронутой. Однажды утром он заметил темные линии, проступающие на нежной белой коже внутренней стороны запястья. Сначала линии были еле видны, как небольшой синяк, и он пытался отмыть их. Безрезультатно. Кожа зудела, как незажившая татуировка.
На следующий день линии начали темнеть, проступили очертания слова. Тигр редко использовал слова в своих произведениях, но это ему определенно нравилось. Буквы темнели с течением дней, между ними появились алые розы с черными шипами. Художник часто подолгу любовался своей новой татуировкой, шепча про себя краткое слово, вмещающее в себя так много:
– ВОЙНА.

Перед ней по мосту шли призраки – рождающиеся в тумане над заливом бледные видения, которые в клочья рвал ледяной ветер. Луна бросала на них обманчивый тревожный свет сквозь туман. Чайки, устроившиеся на ночлег между перекладинами моста, тревожно хлопали крыльями и пронзительно кричали при их приближении. Девушке во всем виделись дурные предзнаменования. Она споткнулась о разломанный асфальт, но удержала равновесие, потревожив при этом раненую руку. Боль пульсировала в голове, путая мысли. Странница передохнула минуту и, превозмогая себя, продолжила свой путь.
Ее лицо горело, и даже капельки тумана не могли охладить его. Вокруг тонкими сиплыми голосами шептались призраки. Девушка видела огни, танцующие в тумане, очертания лиц, которые таяли, стоило в них вглядеться. Иногда белые фигуры тянули к ней руки, пытались схватить, удержать, но стоило сделать шаг вперед – и они исчезали, превращаясь в бесплотный клубящийся дым. Но девушка не давала себя обмануть, она твердо знала, призраки – не просто мокрый воздух, это реальность, которая изгнала из Города ее мать.
Она брела, потеряв счет времени, вслушиваясь в собственные шаги, когда тишину разорвал пронзительный звук, похожий на вопль огромной раненой птицы. Жуткий крик повис в тумане. Секунда – и она прячется за перилами моста, сжимая нож, готовая к отпору. Все стихло, но девушка не спешила покинуть свое укрытие. Двигаясь медленно, она достала арбалет из рюкзака, зарядила его, морщась от боли, сжала нож в свободной руке и осторожно сделала шаг вперед.
Туман клубился в лунном свете, и девушка вновь услышала скрипучий звук, на сей раз сопровождающийся звонким постукиванием, как будто по жестяной крыше забегали сотни крыс со стальными коготками. Пауза, затем жуткий скрежет, как будто стальной клинок засовывают в металлические же тесные ножны. Напрягшись, она пыталась вычислить источник странного шума, замирая в тишине и подкрадываясь, когда звуки возобновлялись.
На горизонте, где туман чуть рассеялся, забрезжили первые лучи солнца, и девушка смогла наконец различить темный прямоугольный дорожный знак. К нему были подвешены странные предметы, раскачивающиеся на ветру. Озадаченная, она подошла ближе и смогла рассмотреть их, что, однако, ни на каплю не приблизило ее к пониманию, для чего могла бы предназначаться странная конструкция. Обычный домашний эмалированный бак крепился к знаку толстой металлической цепью. Эмаль уже облупилась, и поверхность бака была изъедена ржавчиной. Сей предмет домашнего обихода окружал богатый ассортимент металлической утвари, как-то: потускневшие латунные тарелки, меч с выгравированными надписями на незнакомых языках, множество вилок, металлические пружины и еще куча всякой всячины, которая скрипела, стучала, дребезжала на ветру и, очевидно, произвела все те жуткие звуки, напугавшие девушку.
Она отошла на шаг, рассматривая чудное сооружение, и вновь подивилась, кому пришло в голову соорудить такое и, главное, зачем. Вилка ударила по баку, произведя дребезжащий звон, и девушку передернуло. Обойдя знак, девушка поспешила по дороге к невидимым пока домам Города.

Центр Города: серый свет падает на серые здания. Нет, не верно, здания не все серые, но тусклое освещение крадет краски даже у яркого кирпича. Ветер с залива играет голубиными перьями, заставляя их кружиться над мостовой в причудливом танце. Сорняки растут в расщелинах асфальта, но пасмурное утро украло и их краски тоже. Девушка прошла мимо старого «мерседеса», заглянув внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32