Расстояние между Одиси и этими цыганскими фургонами нельзя было определить в милях — здесь жили люди из другого мира, и если она вступит во владение поместьем, чего она страстно желала, ей уже не суждено быть одной из них. Она уже никогда не выйдет на сцену, чтобы вызвать смех и слезы зрителей. Прощай, мечта! От этих мыслей Роузи чуть было не расплакалась. Ей пришлось взять себя в руки, и в этот момент она увидела Людовика, стоящего немного в стороне от толпы, скрестив на груди руки. Роузи перевела взгляд с Людовика на садовый кустарник, и Людовик немедленно понял, чего от него хотят. Недовольно что-то проворчав, показывая актерам, что ему совсем не по вкусу их глупые шутки, Людовик скрылся за фургонами. Подождав, пока он совсем не исчезнет из виду, Роузи воскликнула:
— Я… Я буду делиться своим достатком со всеми вами так же, как вы делили со мной бедность и нужду…
По толпе пролетел тихий смешок. Актеры стояли, толкаясь локтями, и Роузи поняла, что никто не верит ни единому ее слову. Для них она продолжала оставаться товарищем, которому улыбнулась судьба. Что ж, труппа могла бы без черной зависти пожелать ей только всего самого хорошего. Голос ее дрогнул.
— Если вдруг вас постигнет беда, обращайтесь ко мне! Если вдруг любому из вас понадобится моя помощь, позовите меня! Я не желаю, чтобы вы видели во мне мужчину или женщину — я просто друг для каждого из вас. Каждого и до самой смерти!
Толпа затихла: никто не знал, как реагировать на этот пламенный обет верности. Большинство актеров переминались с ноги на ногу и нерешительно покашливали. Элейн — самый сентиментальный — шмыгнул носом. Тогда Седрик, выступив вперед, галантно поклонился Роузи.
— Это самое большое богатство, которое ты можешь предложить нам, дорогая, и только таким богатством мы можем ответить тебе. Мы все — твои друзья, и если тебе вдруг понадобится наша помощь, тут же зови любого из нас, и мы приложим все силы для того, чтобы помочь тебе.
На глаза Роузи навернулись слезы, и одна из них стекла по щеке. Весельчак Седрик тут же изменился и, скорчив гримасу, принялся тереть глаза кулаками.
— Если когда-нибудь, проснувшись утром, я обнаружу, что лишился своей мужественности, мои рыдания будут такими же безутешными. Ну а если вдруг окажется, что я превратился в женщину, которая не может больше бродяжничать, я тоже зарыдаю. Но! Если, проснувшись однажды утром, я вдруг обнаружу, что разбогател, как Крез… — он выдержал эффектную паузу, — то я первым делом объемся до смерти! — Высоко подпрыгнув, Седрик Упал на землю и забился в припадке, обозначающем ликующий восторг.
Актеры зааплодировали ему и тоже поклонились Роузи. Еще немного поговорив с ними, она направилась в сад. Не успела Роузи сделать и пару шагов по садовой дорожке, выложенной тесаным камнем, как сильная рука Людовика крепко сжала ее запястье.
— Сюда, — коротко сказал он и потянул Роузи за живую изгородь.
Лишь только тени, отбрасываемые редеющими кронами деревьев, достаточно сгустились, Людовик остановился и посмотрел на Роузи сверху вниз взглядом, в котором смешались страсть, мука и гнев.
— Вы, кажется, желали переговорить со мной… леди Розалин?
Ее титул прозвучал в устах Людовика, как оскорбление, и Роузи запнулась. Как глупо, что она позволила этому получеловеку-полуживотному увлечь себя в это потайное место. Она была знакома с ним не больше семи лет, но совсем не знала его, хотя и подозревала, что на совести этого угрюмого гиганта не одно страшное преступление. Когда Роузи не спалось по ночам, ей не раз доводилось видеть, как Людовик уходил куда-то в темноту, словно спасался бегством. Порой ей казалось, что он пытался убежать от самого себя. Но он был даже добр к ней и частенько выручал ее из неприятных историй и, более того, неоднократно спасал ей жизнь. Она не могла осуждать человека, основываясь только на догадках и предположениях, в то время как поступки Людовика свидетельствовали о его храбрости и галантности.
— Людовик, это ужасно! — сказала Роузи. —Я просто обязана предупредить тебя: кто-то выстрелил в нас из лука прошлым вечером, когда мы были на террасе.
— На террасе. — Холодные глаза Людовика вспыхнули. — Перед ужином. Вы с сэром Энтони Райклифом беседовали, а потом он прижал тебя к перилам и поцеловал!
Его осведомленность ошеломила Роузи. Откуда ему все известно? Он что, подглядывал и подслушивал, прячась в кустах, и ожидал подходящего момента, чтобы выстрелить?
— Тони… — Людовик презрительно сплюнул. — Твой жених. Меня совсем не удивляет эта стрела: несомненно, кто-то желает покончить с ним.
— Он думает то же самое. — Роузи совсем не хотелось говорить это Людовику, но, пересилив себя, она продолжила: — И он думает также, что это ты.
Людовик посмотрел на Роузи — в его глазах бушевало пламя.
— Он прав!
Эта фраза подействовала на Роузи, словно удар кинжала. Да, она недооценила Людовика! Только кому предназначалась стрела? Может быть, он собрался убить первой ее?
— Я с радостью убью любого, кто женится на тебе! Но если бы прошлой ночью я пытался убить твоего красавчика Тони, то сегодня он был бы мертв.
— Почти то же самое я говорила Тони! — Роузи рассмеялась высоким неестественным смехом. — Я предупредила, что если бы ты пытался убить его, то обязательно сделал бы это! Людовик, сказала я, не обычный человек, а прекрасный воин, у которого большой опыт в убийствах.
Черт побери, что заставило ее сказать это?
— Твой Тони тоже имеет подобный опыт, в этом не может быть ни капли сомнения. Его руки по локоть в крови! — Людовик покосился на свои широкие ладони.
Повисло тягостное молчание, пока Роузи не решилась его нарушить:
— Я просто хотела сказать тебе: что бы ты ни сделал, это может кончиться печально для всех нас.
— Для нас?
— Для сэра Дэнни, для меня, для труппы. В конце концов мы все тебя любим.
— И ты — особенно?
Сердце Роузи забилось сильнее, ей вовсе не нравилось, как он смотрит на нее, как клокочет у него в груди.
— И я, и сэр Дэнни, и Седрик, и…
— Ты? — переспросил Людовик, нацелив указательный палец ей прямо в глаза. — Ты?
Над головой щебетали птицы, должно быть, смеясь над глупой женщиной, поставившей себя в такое рискованное положение. Нужно ответить на его вопрос, но она не хотела. Она не хотела причинять боль Людовику и не хотела, чтобы он причинил боль ей. Осторожно подбирая слова, Роузи сказала:
— Я очень люблю тебя, но даже если бы я никогда не приехала в это место, даже если бы никогда не слышала историю о пропавшей наследнице и даже если бы была обречена на жизнь бродячей актрисы, моя любовь к тебе никогда бы не отличалась от моей любви к сэру Дэнни и всем остальным.
Людовик открыл рот, и, казалось, его душевные муки передались Роузи: она почти ощутила физическую боль в груди. Людовик даже не пошевелился, и в конце концов Роузи спросила:
— Ты понял?
Рев Людовика, который она услышала в ответ, ужаснул ее. Людовик завертелся на одном месте, размахивая руками и сбивая с кустов пожухлую листву. Его огромный кулак ударил по стволу могучего дуба так, что с него дождем посыпались желуди. Со стороны Людовик напоминал взбесившуюся лошадь, и Роузи напряглась, готовая убежать раньше, чем станет жертвой его бандитских инстинктов. Наконец он остановился перед Роузи, и ее рука, вздрогнув, легла на тяжелую сумку.
Грудь Людовика тяжело вздымалась, пальцы конвульсивно сжимались в кулаки, готовые размозжить ее голову. Роузи хотелось задрожать, но она не задрожала, хотелось заплакать, но она не заплакала, хотела ударить его, но она не осмелилась. Честно говоря, она отчаянно трусила, но изо всех сил старалась этого не показать. Крепко стиснув зубы, чтобы не было видно, как дрожит подбородок, Роузи поклялась, что ничем не выдаст свой страх.
Людовик вытянул огромные ручищи и схватил ее за волосы. Роузи показалось, что кожа отделяется у нее от головы, и в следующую секунду она растеряла всю свою храбрость. Может быть, стоило бы завопить во весь голос или попытаться достать Людовика своей сумкой, но тот просто держал ее, не давая отклонить голову, смотрел ей прямо в глаза.
— Ну и оставайся со своим Тони! — произнес он гортанным голосом, полным боли и отчаяния.
— Что? — переспросила Роузи, думая, что ослышалась.
— Оставайся со своим Райклифом! Любуйся своим ненаглядным! С ним тебе будет безопаснее, чем со мной!
Он толкнул Роузи так сильно, что она упала, а когда наконец посмотрела вверх, Людовик уже отошел. Роузи едва верила, что осталась жива.
Стоя неподалеку, Людовик улыбался, словно каменный идол, на его неподвижном лице не отражалось ни одного чувства, но это совсем не означало, что он их не испытывал. Роузи сильно ранила его душу.
Вскочив на ноги, девушка ринулась сквозь кусты к дому. Казалось, Людовик уверен, что кто-то пытается убить одного из них — или ее, или Тони. Должна ли она сделать так, как сказал Людовик, и остаться с Тони — не для того, чтобы защитить себя, но для того, чтобы защитить его? Несомненно, в этом случае Тони неправильно истолкует ее внезапный интерес к своей особе, но она никогда не простит себе, если Тони будет убит из-за нее. Конечно, это относится и к другим.
Роузи ступила на террасу, не заметив сначала, что там находится Джин, вставляющая нитку в иголку, морщась при этом от усердия.
— Боже, я никогда не видела такой безобразной сумки! — воскликнула Джин.
— Мне подарил ее Тони.
— Тони? — удивленно переспросила Джин. — Странно. Я считала, что он обладает более тонким вкусом.
— А мне эта сумка очень нравится, — с недоброй улыбкой на лице заявила Роузи. — Она придает мне вес.
Воткнув иголку в пяльцы, Джин подняла голову и изучающе посмотрела на Роузи. Да, Роузи знала, что не соответствует их фамильным стандартам в качестве жены Тони, да и какая женщина могла им соответствовать?
— Сядь! — приказала Джин. Поскольку Роузи не подчинилась тут же, Джин придвинула ей низенькую скамью и резко сказала: — Сядь, иначе упадешь.
Роузи не слишком торопилась уступать, однако ее колени еще слишком сильно дрожали после встречи с Людовиком. Не успела она усесться, как Джин продолжила:
— Из твоих волос торчат репейники, вся юбка в грязи! У тебя в саду была встреча с любовником?
Роузи вскочила так быстро, словно в скамье был гвоздь, однако не успела она сделать и двух шагов, как цепкая рука Джин схватила ее за юбку.
— Прошу прощения!
Подхватив юбку обеими руками, Роузи попыталась освободиться, но Джин не отпускала.
— Сядь и великодушно прими мои извинения. В отличие от тебя, я имею право говорить разные глупости, и это дает тебе преимущество передо мной. Ты можешь использовать свое преимущество перед кем-либо.
— Прошу вас извинить меня, леди Джин. — Роузи покорно опустилась на стул.
— Мне не следовало обвинять тебя в том, что у тебя есть любовник, потому что Тони сказал, что у тебя его нет. А уж Тони разбирается в женщинах лучше всех мужчин.
Роузи снова захотелось встать и уйти, но она не знала, хватит ли у нее сил.
— Более того, ему нравятся женщины. Высокие и маленькие, знатные леди и простолюдинки, молодые и старые, умные и глупые. Ты понимаешь, насколько это необычно?
Роузи встречала достаточно женщин, которые устраивали скандалы неверным супругам, мимолетным кавалерам и прочим мужчинам, не ставящим их ни в грош, и подумала, что, может быть, в поведении Тони нет ничего необычного, но тем не менее ей это совсем не нравилось.
— Почти вся его жизнь прошла на моих глазах, — продолжала Джин, — когда Тони появился у нас в сопровождении вечно пьяной няньки, он был еще совсем ребенком, и мы решили…
— Мы?
— Моя сестра Энн, брат Майкл и я.
Как ей не хотелось чувствовать себя заинтересованной! Ее не должно это заботить! Но, подгоняемая любопытством, Роузи спросила:
— Прошу вас, продолжайте.
— Сначала мы решили, что он нам совсем не нравится и не понравится никогда. Ты ведь знаешь, что он был незаконнорожденным сыном моего отца и одной знатной аристократки. Я полагала, что само его существование — настоящая пощечина моей матери.
Любопытство Роузи достигло предела: ей очень хотелось дослушать историю до конца, но в то же время не хотелось показывать этого Джин.
— Вас не в чем упрекнуть.
— Моя мать не была согласна со мной, — продолжила Джин, немного повысив голос. — Она говорила, что ребенок не несет ответственности за свое существование.
— О! — Роузи принялась счищать со своей юбки зеленое травяное пятно. — Поэтому она обвиняла вашего отца?
— Она никого не обвиняла, — Джин кашлянула, — но моя мать была слишком больна. Видишь ли, заболев, она стала еле передвигать ноги и чахла на глазах. Отец любил ее, но… но он был мужчина и, увидев однажды леди Маргарет…
— Произвел на свет Тони?
Джин кивнула, оценив тактичность Роузи.
— Даже если наша мать и была чем-то расстроена, она ничем нам этого не показала. Ну а когда леди Маргарет отказалась заботиться о Тони, наша мать решила взять его в наш дом и передать на мое попечение. Я отказывалась, однако настойчивость матери оказалась сильнее моего сопротивления. Что мне оставалось делать?
— Итак, вы стали заботиться о Тони?
Лицо Джин оживилось и стало мягче.
— Это был очаровательный, смышленый малыш. Знаешь, свое первое слово он произнес в девять месяцев, а ходить начал раньше, чем у него появился первый зуб. Он улыбался мне такой чарующей улыбкой и смотрел на меня такими глазами, что я ни в чем не могла отказать ему.
— Вы его слишком баловали.
— Да, мы все.
— Уверена, что это не относится к наследнику, вашему брату! — Роузи вспомнила свой мужской опыт. — Молодые люди предпочитают проводить время в веселых забавах, в драках и пьянстве, но уж никак не в заботах о ребенке.
— Майкл очень своеобразен. Тони обожал его тогда и обожает сейчас. Майкл, как и все мы, баловал Тони, пока ему не исполнилось шесть лет. К этому времени мальчик стал единственным членом семьи, способным рассмешить нашу мать. Тони звал ее мамой…
Роузи провела рукой по волосам, стараясь избавиться от последних прилипших травинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42