Фрэнк прокашливается.– Ты знаешь, почему я оставил твою мать, – говорит он, одновременно спрашивая и утверждая.– За этим ты и пришел?– Да.– Хорошо. Ты завел интрижку и сбежал к любовнице.Он качает головой, скорее печалясь, чем желая возразить.– Похоже, в этой истории я не единственный, кого водили за нос.Кейт чувствует себя так, будто кто-то ударил ее в солнечное сплетение. У нее перехватывает дыхание, в желудке скручивается тошнотворный ком.– Чушь собачья.– Нет.– У мамы была интрижка?– С Тони.– С Тони? Тони, твоим лучшим другом?Он кивает, она качает головой.– Я в это не верю.– Я застал их вместе в постели.– Боже мой.Он пожимает плечами.– Поэтому я и ушел. * * * Кейт на верхней площадке лестницы, тогда как на нижнем этаже бушуют ссорящиеся родители. Ей пятнадцать лет, на стене ее спальни постеры с поп-звездами, которые поют о любви и разбитых сердцах, но никогда не о том, что происходит здесь: не о брани, криках, взаимных обвинениях, проникнутых злобой и ненавистью. Слов Кейт не разбирает, но это не имеет значения, как язык, на котором исполняется оперная партия. Здесь важны ритм, страсть, чувства. * * * – Но почему ты сказал мне, что это у тебя была связь? Вы пришли ко мне – я хорошо это помню, ты и мама, по очереди – и сказали одно и то же: что ты встретил другую женщину и уходишь, чтобы жить с ней.– Мы обговорили эту версию между собой, прежде чем сказать тебе. Ты всегда обожала мать, Кейт. Больше, чем меня, во всяком случае.– Но у меня не было неприязни к тебе. Во всяком случае тогда.– Может быть, но к ней ты определенно относилась лучше. В какой-то мере это задевало меня, но такое – когда ребенок отдает предпочтение кому-то одному из родителей – случается нередко. Вас с Энджи связывали прочные узы, и, когда произошла вся эта история с Тони, мы встали перед выбором: или мы разрушим твои иллюзии насчет матери, или я возьму вину на себя. Мы могли спасти твои отношения с кем-то из нас, но не с обоими. Вот почему мы сделали вид, что виноват я.Кейт опускает глаза и смотрит на отметины собственных зубов на сэндвиче. Аппетита как не бывало. Когда она поднимает взгляд, то видит, что к глазам отца подступили слезы.– Это было предпочтительнее, Кейт. Я не был идеальным отцом для тебя, как не был и идеальным мужем для Энджи. Ну а все, что я сделал потом, ты можешь расценить как выбранный мною способ просить прощения.Кейт вцепляется в край стола, стараясь встать на якорь реальности. На протяжении двадцати лет она боготворила мать, сперва во плоти, потом в воспоминаниях, и все это время с равной и противоположной страстностью ненавидела отца. И вдруг оказывается, что все это было результатом обмана. Что их роли – коварного изменника и несчастной, обманутой жены – были всего лишь личинами, за которыми скрывалось нечто совершенно иное.Потом на нее накатывает слепящая волна ярости."Зачем нужно было возводить все эти песчаные замки лжи, будто бы предназначенные оберегать меня, а потом взять и в одночасье все разрушить?"Работа в полиции приучила Кейт к тому, что если уж начал лгать, то не отступайся.Черт, у нее теперь новая жизнь, и в ней все не так, как в прежней.Она смотрит через столики на отца и по его лицу видит, как трудно было ему столько лет хранить все это в себе. Знать, что его ненавидят незаслуженно, иметь возможность положить этому конец – и не пользоваться этой возможностью. Терпеть и ждать.Нахлынувший было гнев отступает. Что поделаешь, если правда приходит в разных обличьях и в самое неожиданное время. Она тянется, касается рукой его плеча.– Спасибо, – говорит она. – Спасибо, папа. * * * В отличие от многих психологов-консультантов, привлеченных "Паромными перевозками", Джейн Бэвин постоянно практикует в Абердине. Ее офис выглядит как гостиная: картины в рамах на стене (обычный морской пейзаж Роджера Фишера над каминной доской она поспешно заменила на довольно невзрачный натюрморт), два кресла, софа и кофейный столик посредине.– Начинайте, с чего вам удобнее. Говорите все, что считаете нужным. Мы можем подступить к проблеме отовсюду.Бэвин заправляет выбившуюся прядь за правое ухо. С недавних пор, а точнее после того, как сестра сказала, что с зачесанными назад волосами она выглядит чересчур строгой, она стала носить их распущенными. Суровость – это вовсе не тот имидж, какой нужен, когда имеешь дело с травмированными клиентами.Алекс нервничает, озирается по сторонам, а потом словно головой в омут, бросается в откровенность:– Этот самый паром просто доминирует над всей моей жизнью. Что бы я ни делал, решительно все, так или иначе соотносится с тем, что произошло на борту "Амфитриты". Мало того что вся эта история без конца прокручивается у меня в голове, так и окружающие напоминают о ней то своим сочувствием, то любопытством. А мне из-за этого тошно. У меня все это в печенках сидит.– И вы хотите узнать, почему вы чувствуете то, что чувствуете?Алекс кивает.– Хорошо.Бэвин тратит полчаса, объясняя ему, что такое стрессовый посттравматический синдром и почему он ему подвержен, а потом рассказывает, как она может ему помочь:– Для вас важно понять, что СПТС – это нормальная реакция психики на экстремальные события. Вот почему мы, психотерапевты, призываем людей как можно полнее излагать нам свои впечатления. Делая это, вы постепенно начинаете понимать, что в вашей реакции нет ничего необычного.Вы ни в чем не виноваты, ваше достоинство не ущемлено, и ваш случай вовсе не уникален. Это просто травма, такая же, как ушиб или синяк, и из того, что она связана с вашим сознанием, а не с телом, вовсе не следует, что нет способа ее излечить. Волшебного средства исцеления нет, но зато есть множество методов, позволяющих справиться с синдромом и, следовательно, более или менее полно восстановить здоровье.Она берет со стола рядом с собой буклет и вручает его Алексу.– Если вы не против, я предложу вам прибегнуть к когнитивно-поведенческой терапии. Существует методика, известная как систематическая десенсибилизация, при помощи которой вас учат восстанавливать травматическое событие путем физической релаксации и воссоздания в воображении сцен, которые более или менее приближены к тому, что осталось в вашей памяти. При правильном подходе вы испытаете страх, не столь мощный, как изначально, то есть не настолько сильный, чтобы причинить новую травму, но и не настолько слабый, чтобы вы могли его проигнорировать. Стимулируя в вашем сознании страх, при условии пребывания в безопасной и комфортной среде, мы сможем снизить воздействие этих стимулов на вашу психическую реактивность. Надиктуйте десяти– или пятнадцатиминутную аудиозапись о случившемся на "Амфитрите". Опишите то, что происходило, произошло и что, как вам кажется, вы ощущали и делали. А потом прослушивайте эту запись раз в день. Возможно, она будет провоцировать столь болезненные переживания, что порой вам захочется выключить ее, но попытайтесь не поддаться этому искушению. Если вы все же будете выключать ее, не дожидаясь конца, делайте это, только когда прослушаете самую тяжелую для восприятия часть. Пока ваша психика не адаптируется к восприятию таких сеансов, вы не почувствуете улучшения. Впрочем, может быть, вы найдете, что конкретные аспекты записи, которые вызывают у вас максимальное расстройство, с течением времени будут меняться. Это тоже нормально. Представьте себе, что вы фотограф, делающий снимки травмы с разных позиций, в разных ракурсах, чтобы пытаться лучше разглядеть ее и постичь ее суть. Это понятно?– Да.– Вы согласны?– Да. Звучит убедительно. Я пойду и сделаю такую запись.– Хорошо. Прослушивайте ее примерно в течение недели и увидите, что произойдет. Если почувствуете, что хотите поговорить еще, дайте мне знать. Я всегда здесь.Алекс встает, импульсивно наклоняется и целует ее в щеку.– Спасибо. Вы уже помогли мне почувствовать себя гораздо лучше. * * * Как и раньше, Кейт сидит в пустой комнате со справочниками, и на уме у нее лишь одно слово: "Почему?"Сексуальные, садистские преступления дезорганизованного типа. Насилие и надругательство. Но никакого повреждения глаз, чтобы не дать жертве видеть его, никакого повреждения гениталий. А вот об отсечении конечностей и тем более о змеях как проявлении сексуальных маний она никогда не слышала. В тщательно изучаемых ею справочниках описываются самые причудливые и необычные сексуальные пристрастия, но это ничего ей не дает. Кейт получает представление о таких извращениях, как аматрипсис или биастофилия, но это ничуть не помогает ей уяснить мотивацию Черного Аспида, равно как и не улучшает существенно ее жизнь ни в каком другом плане.Она размышляет о возможностях, записывает варианты, обдумывает их, отбрасывает. Ничего не получается. Черному Аспиду просто негде было пересечься с ними обеими. Сфера передвижений Элизабет ограниченна, у Петры она гораздо шире, однако они слишком различны и совершенно не перекрываются. Разные районы, разные контакты, разные круги общения – совершенно разные жизни.Как и раньше, Кейт сидит в пустой комнате, обложившись справочниками, и размышляет. Как и раньше, это ни к чему не приводит. Создается впечатление, что в случае с одной из жертв Черный Аспид ошибся. И при этом усложнил ее задачу настолько, насколько едва ли смог бы, сознательно заметая следы.Кейт горестно думает о том, что, если в дело и впрямь вмешался фактор случайности, это существенно его усложняет, поскольку случайности решительно непредсказуемы. А тут и без дополнительных осложнений ничего не вырисовывается. Не прослеживаются никакие мотивы. Мотив – это то, что он носит в своей голове, а туда не заглянешь. Никаких сведений от осведомителей, от стукачей. Тесты ДНК все еще далеки от завершения. Кейт только и остается, что работать по прежней схеме и надеяться на лучшее.Конечно, она могла бы отказаться от дела, и никто, памятуя об "Амфитрите", не поставил бы ей этого в вину. Точнее, никто, кроме нее самой. Она взялась за это дело, и она его закончит. Она хочет не только найти Черного Аспида, но и заглянуть ему в глаза и сказать, что ему крышка. Добиться торжества. Правда, пока до торжества далеко: он опережает ее по всем пунктам и нигде не выказывает никаких признаков слабины.Неожиданная мысль пронизывает ее с остротой лазерного луча: "Своими силами мне с этим не справиться".Правда, она гонит эту мысль, стоит ей появиться. Она справится, еще как справится. Игра только началась, и у нее в запасе еще много ходов.Но мысль возвращается и на сей раз заставляет-таки ее усомниться в себе. И, что более важно, спросить себя: почему она пытается заглушить собственные раздумья?Потому что хочет обрести доверие. Нет. Более того. Она хочет заслужить доверие. Но так ли уж важно, кто именно его заслужит? Главное сейчас – остановить Черного Аспида. Именно это, и ничто другое.Вроде бы и некстати ей приходят в голову слова Малькольма Икса: "Допустимо все, что необходимо".И тут в ее голове звучит еще один голос. Еще чей-то голос."Сколь бы ни было велико число мест, где можно укрыться, оно не бесконечно. Каким бы безымянным и невидимым ни считал себя преступник, ему все равно необходимо дышать, есть, пить и спать. Ему все равно нужно существовать. И с течением времени он неизбежно начнет совершать поступки, которые будут увеличивать вероятность его поимки. Но сейчас он меня во всем опережает. Я постоянно отстаю, он всегда впереди. Про Джорджа Беста кто-то когда-то сказал, что он своими финтами лишал соперников чутья. Так вот я чувствую себя лишенным чутья. Я гоняюсь за тенью. И ты представить себе не можешь, как мне от этого хреново!"Какая-то мысль кружится в ее голове, как листок на ветру.Это мысль о необходимости прибегнуть к помощи того, кто способен взглянуть на происходящее с недоступной ей точки зрения. Если она заглянет поглубже внутрь самой себя, то поймет, что должна была сделать это, как только увидела тело Петры. Она имеет дело с чем-то, выходящим за пределы ее понимания, но не обязательно за пределы понимания этого человека.Нет. Это невозможно. Это вновь откроет слишком много старых ран, и для него, и для нее."Допустимо все, что необходимо".Она сможет воспользоваться этой возможностью и не дать ранам открыться до тех пор, пока все не закончится. А тогда будь что будет.Правда, они – начальство – никогда на это не пойдут. Слишком радикально. Слишком много проблем.А что тогда? Она будет отброшена назад, туда, откуда начала. Правда, и терять-то ей особо нечего.Кейт выходит из тихой комнаты и направляется в офис Ренфру.– Есть подвижки, Кейт?– Пока нет. Вот почему я и пришла к вам.Он кладет ручку. Она думает, что ему не стоит носить голубую рубашку в такую жару.– Ты хочешь отойти от дела?– Нет. Все, что угодно, но не это.– Хорошо. Ты уже нашла специалиста по составлению психологических портретов?– Это как раз то, о чем я хочу поговорить. Примерно то.– Примерно? А поконкретней нельзя?– Можно. Я хочу привлечь к делу Реда Меткафа.Ренфру молчит. Он выпрямляется на своем стуле, смотрит исподлобья на Кейт, потирает губы тыльной стороной ладони и снова на нее смотрит.– Он в "Вормвуд-Скрабс", верно?– Да.– Я могу попросить Шотландское управление связаться с Министерством внутренних дел в Лондоне. Но ты знаешь, что это за люди. Бюрократ на бюрократе: придется исписать горы бумаг, прежде чем они дадут разрешение на свидание.– Я не собираюсь встречаться с ним в тюрьме.– Нет? Чего же ты хочешь?– Я хочу, чтобы он прибыл сюда.У Ренфру вырывается отрывистый смешок.– Тут и говорить не о чем. Это невозможно.– Почему?– Он осужденный преступник, Кейт. Кому как не тебе помнить об этом.– Конечно, я помню. А еще я помню, как работала с ним. Уж кто-кто, а он вполне заслужил свою репутацию лучшего сыщика столицы. Если кто-то и способен помочь нам разобраться в деле, так это Ред.– Возьми все, что я только что говорил о бюрократической волоките, и умножь на десять – получишь как раз наш случай. Министр на это не пойдет.– Почему?– Почему? А ты как думаешь? Политика. Лондон только и трещит о скрупулезном соблюдении властями закона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51