Фрэнк снова показывает удостоверение. Полицейский открывает дверь и пропускает его.Когда Фрэнк входит, Паркер поворачивает голову в его сторону. Лицо моряка фактически не пострадало: никаких повреждений, кроме ссадин над правым глазом и легкого пореза в нижней части левой щеки.Травма, которую Фрэнк видеть, конечно, не может, находится в сознании Паркера, в его голове. Она дает о себе знать ночными кошмарами, нескончаемыми вереницами образов, бьющихся изнутри о стенки его черепа. Кроме кровати и тумбочки в окрашенной в светло-голубой цвет палате есть два стула, на один из которых Фрэнк и садится. Паркер наблюдает за ним молча.Фрэнк знает, что он не из тех, к кому с первого взгляда проникаются доверием и почтением. Он невысокий и коренастый, с небольшим, но выступающим полусферой над брючным ремнем животиком. Его седые волосы подстрижены коротким ежиком, что зрительно увеличивает уши. У него нос боксера, большой, плоский и едва ли уже, чем рот. Сейчас он старается, чтобы Паркер расслабился.– Я Фрэнк Бошам, возглавляю расследование крушения "Амфитриты".Паркер едва заметно кивает.– Как вы себя чувствуете?– Умираю от голода. И от жары. Сделайте милость, откройте окно.Фрэнк встает и подходит к окну.– Вас не покормили завтраком? – спрашивает он, возясь с задвижкой.– Тогда не хотелось. А теперь я проголодался. Правда, придется ждать ланча.Паркер роняет слова медленно и тяжело.Оконная задвижка раздраженно скрипит, но поддается. Фрэнк распахивает окно до предела, возвращается к кровати и, сняв пиджак, вешает его на спинку стула. Становятся видны могучие предплечья настоящего моряка, человека, десятилетиями крутившего ручную лебедку и травившего шкоты.– Кристиан, я пришел сюда, чтобы расспросить вас о случившемся на борту "Амфитриты". Понятно, что вам этот разговор удовольствия не доставит, но мне необходимо узнать о событиях той ночи все, что вы сможете вспомнить. Наша беседа будет записываться. У вас нет возражений?Паркер пожимает плечами. Фрэнк достает из кармана портативный кассетный диктофон, кладет его на прикроватную тумбочку и включает. Зажигается красный индикатор записи.– Что вы помните, Кристиан? О той ночи?– Я помню, как свалился в воду. Она была холодная. Обалдеть, до чего она была холодная.– А потом?– Ничего.– А перед этим?Паркер молчит. Фрэнк подсказывает ему:– Вы помните что-нибудь из происходившего до вашего падения?Паркер кивает.– Дайте мне пару секунд, ладно?– Конечно.Из коридора за дверью доносится поскрипывание резиновых подошв обуви и приглушенное звяканье тележки.Паркер прокашливается.– Была бомба.– Бомба? Вы уверены?– На все сто.Бомба. Фрэнк, в том или ином качестве, был связан с морским делом добрых сорок лет, но отроду не слышал, чтобы кто-то закладывал бомбу в паром. Перво-наперво ему приходит в голову, что Паркер бредит или что-то перепутал, однако тот выглядит находящимся в здравом уме и трезвой памяти. Речь немного замедленная, но с головой у него, похоже, все в порядке.– Что произошло? Начните с самого начала.Паркер рассказывает Фрэнку обо всех событиях на мостике, имевших место перед полуночью, когда он только-только заступил на четырехчасовую ночную вахту, самую утомительную смену. Капитан Саттон – Эдди Кремень – собрал их на мостике и сообщил, что на борту находится бомба. Второй помощник Гартоуэн остановил паром, переведя машину на холостой ход, а он, третий помощник Паркер, поднял по авралу палубных матросов. Пассажирам остановку судна объяснили тем, что на винт намоталась рыбацкая сеть. Работы, проводившиеся на автомобильной палубе, контролировались четырьмя камерами – носовой, кормовой, левого и правого борта. Продублированные на мостике индикаторы механизмов открывания и закрывания носовых ворот, как и положено, изменили цвет с зеленого на красный при их открытии и снова на зеленый после закрытия.– А когда капитан Саттон закончил, он снова вернулся на мостик?– Ага.– Как он выглядел?– Потрясенным.– Это и неудивительно. Если бы та бомба взорвалась, когда они передвигали фургон, и от него, и от матросов остались бы лишь кровавые ошметки.– Ага. Когда дело было сделано и у него появилась возможность осмыслить произошедшее, тут-то его и проняло.– А откуда он вообще узнал о бомбе?– Не знаю. Должно быть, получил предупреждение.– По радио?– Наверное.– Но из радиорубки об этом не докладывали?– Спаркс? Если и докладывал, то не мне. Я ничего такого не слышал.Фрэнк почесывает лодыжку. Лента безжалостно крутится вперед.– Тут есть кое-что странное. Вы сказали, что была бомба.– Ага.– Но капитан Саттон и палубные матросы сбросили машину с бомбой в море.– Ага.– Значит, на борту бомбы больше не было.– Так я и подумал. Поначалу.– Что вы имеете в виду, говоря "поначалу"?– Как и все, я решил, что опасность миновала. Потом вдруг раздались два мощных удара. С них-то все и началось.– Удары? Похожие на взрывы?– Ага. Именно на взрывы. Весь корпус тряхануло. Реверберация ощущалась на мостике.– Но первый сигнал о помощи был подан в двенадцать минут второго. А фургон, как вы говорили, был сброшен за борт вскоре после полуночи.– Ага. Мы выбросили машину и решили, что опасность миновала. Снова запустили двигатели на крейсерскую скорость и перестали об этом думать. Потом дело запахло штормом, и нам пришлось слегка сбросить скорость.– Какова была сила шторма? По Бофору семь, восемь?Семь баллов, это вполне терпимо, скорость ветра 28-33 узла с высокими волнами. При восьми баллах шквалистый ветер достигает порывами 34-40 узлов, волны вскипают пеной.– Что-то вроде этого. Мне доводилось бывать в переделках и похуже. Однажды, у побережья Фразербурга, на нас налетел шторм в одиннадцать баллов. Но пассажирам пришлось бы хреново и при семи.– Насколько вы снизили скорость?– На два или три узла. Кажется, с семнадцати до пятнадцати.– Значит, с учетом остановки вы выбивались из графика.– Ага. Капитан прикидывал, насколько мы прибудем позже, чем по расписанию.– И что у него выходило?– Он сказал, опаздываем на час. Но, по-моему, в его расчеты вкралась ошибка. Неверная оценка расстояния или что-то еще. Начать с того, что до остановки мы выигрывали полчаса.Паркер смотрит на Фрэнка. Есть что-то в его голосе, его манере, наводящее Фрэнка на догадку о том, что он хочет донести до него какую-то мысль.– Но ведь рассчитать это, с учетом всех поправок, было не так уж сложно.– Не сложно.– Совсем не сложно.Получалось, что капитан вернулся из трюма потрясенным настолько, что запутался в расчетах. Потрясенным настолько, чтобы сделать – или не сделать – что именно?– Это была не единственная оплошность, которую он допустил?– Этого я вам не скажу.Да скажет он, куда денется. Паркер сам хочет выложить эту информацию, но так, чтобы потом иметь право говорить, что Фрэнк из него жилы тянул, а на блюдечке он ему ничего не преподнес.– Ваш капитан погиб. Вы ничего не выиграете, защищая его репутацию.Паркер молчит.– Мне нужно знать, что произошло.Паркер трогает пальцами ссадину на лице и, видимо решив, что поупирался достаточно, уступает.– Ладно. Он запаниковал. Слетел с катушек. Полностью.– В каком смысле?– Лопотал что-то невнятное. Бормотал себе под нос как чокнутый. Этот хренов подсчет можно было без проблем произвести за десять секунд, а он снова и снова тыкал пальцем в калькулятор. Записывал числа на клочках бумаги и рвал их. И это было только начало. Когда "Амфитрита" начала тонуть, он схватил интерком и начал выкрикивать приказы. Оно, конечно, кому приказывать, как не ему, да только орал он какую-то собачью чушь. Не запускать двигатели автомобилей, пока не открыты носовые ворота! Пассажирам высаживаться в порядке очередности занимаемых ими пассажирских палуб. А потом и вовсе пошла какая-то невнятица: я даже не уверен, что он говорил по-английски. Долбанная калоша тонула, а он отдавал такие распоряжения, словно мы уже причалили в Абердине.– А вы когда-нибудь видели его в таком состоянии?– Никогда.– Что вы сделали?– Я выбил интерком из его руки и крикнул на него. "Вы, наверное, сбросили не ту машину!" – вот что я сказал.– А он что ответил?– Мне показалось, что он сейчас меня укусит. У него был такой вид, точно он спятил. Капитан схватил меня за плечи и проорал: "Можно сказать и так, Кристиан! Можно сказать и так".– "Можно сказать и так"? Именно так он и выразился?– Ага.Белый фургон "транзит". Обычная машина. По теории вероятности, на борту вполне мог находиться не один такой автомобиль. Подобную ошибку допустить легко. А она так же легко может оказаться фатальной.– А потом?– Потом он схватился за штурвал и круто заложил вправо.Корабль движется на вест-зюйд-вест. Ветер преимущественно западный, с севера надвигается шторм. Фрэнк мгновенно сообразил, о чем говорит Паркер.– Саттон повернул навстречу шторму?Паркер кивает. Фрэнк, наполовину для себя, продолжает:– Ему следовало взять лево на борт и попробовать уйти от бури. – Он смотрит на Паркера. – А вы не пытались остановить его?– Конечно. И я, и Кен – второй помощник Гартоуэн – мы оба бросились к нему. Хотели вместе отобрать у него штурвал, но не успели. Корабль неожиданно накренился, и нас отшвырнуло.– А как по-вашему, возьми он лево на борт, корабль все равно бы затонул?– С пробоиной от взрыва? Пошел бы на дно в любом случае. Но не так быстро. Мы выиграли бы пятнадцать, а то и двадцать минут. За это время могли бы спастись сотни людей.– А как удалось спастись вам?– Мне повезло. Когда я направлялся к рулю и палуба ушла у меня из-под ног, меня отбросило назад, в штурманскую рубку. Поэтому, когда вода вышибла иллюминаторы и хлынула на мостик, я оказался в укрытии. Ну а те бедолаги, что находились у иллюминаторов, надо думать, погибли мгновенно. Потом "Амфитриту" качнуло в другую сторону, вода отхлынула, и меня вынесло вместе с ней. Прямо мимо всех этих тел. Мимо Саттона и Кена. Мимо Спаркса, все еще в наушниках. Боже праведный, это было ужасно! Ужасно.Он смотрит Фрэнку прямо в глаза.– Вы можете поговорить со всеми, кто спасся, задавайте им сколько угодно вопросов, но все равно – все равно! – вы не сможете представить себе, каково это было. Ужаснее, чем можно вообразить.Фрэнк качает головой.– Это было преддверие ада, – говорит Паркер. * * * Прозекторская ярко освещена, здесь чисто и прохладно. Ощущение у Кейт такое, словно она находится внутри холодильника.Любое вскрытие – зрелище не из приятных, но все же они отличаются одно от другого в лучшую или худшую сторону. То, на котором Кейт присутствует сейчас, совершенно неудобоваримое – век бы такого не видать.Она позвонила Ренфру прямо с места преступления и сказала, что хочет взяться за это дело. В конце концов, если бы не происшествие с "Амфитритой", его, несомненно, поручили бы именно ей, а поскольку никаких физических повреждений она не получила, то и никаких препятствий к тому, чтобы заняться расследованием, не существует. Спрашивать насчет ментального ущерба Ренфру деликатно не стал, а сама она эту тему не затрагивала.Ренфру, бывший глава Эдинбургского департамента уголовного розыска, поработавший также на посту начальника полиции Иброкса, где как минимум дважды в сезон болельщики "Рейнджеров" и "Келтика" устраивали массовые драки, лишь слегка замаскированные под футбольные матчи, человек многоопытный и прекрасно знает, когда стоит поспорить, а когда это бесполезно. И потому соглашается передать дело ей.Потом Кейт позвонила Бронах и сообщила, что припозднится. Они договорились о том, что Бронах заберет Лео из школы, отведет его домой и напоит чаем, а ежели Кейт не подъедет к семи, то и накормит ужином. Она души не чает в Лео, так что выручить таким образом Кейт для нее только удовольствие. Тем паче что основные ее занятия – это живопись и игра в бридж, и первое позволяет достаточно свободно распоряжаться своим временем.Внимание Кейт возвращается к вскрываемому телу.Жертву уже опознали, ею оказалась Петра Галлахер, восемнадцати лет, проходившая практику в качестве репортера в "Абердин ивнинг телеграф". Ее сумочку нашли рядом с телом, а ярлычок с именем был вшит в пояс юбки: память о недавних школьных временах.Гадюку передали университетским профессорам герпетологии. Кисти рук и ступни Петры, отвязанные от веревки, теперь лежат на прозекторском столе, рядом с телом. Веревку забрали для судебно-медицинского анализа.Доктор Томас Хеммингс, патологоанатом, возится со своими инструментами. Он завершил внешний осмотр тела Петры и собирается показать Кейт, что он установил перед тем, как приступить собственно к вскрытию. Его лысая макушка поблескивает под светильниками, а полукольцо седых волос напоминает Кейт зимние крокусы у подножия холма.– Готово?– Да.Хеммингс подходит к столу, бормоча что-то себе под нос. Кейт не сразу удается разобрать его слова."Вот место, где смерти радостно учить тех, кто живет".Он прокашливается.– Температура тела и степень окоченения позволяют установить, что покойная была убита между полуночью и двумя часами ночи. Причиной смерти являются множественные колотые раны, нанесенные острым предметом с большой силой. Таких ран на теле насчитывается более двадцати. Кроме того, есть резаные раны, следы тупых ударов, гематомы на руках и несколько колотых ран, не совпадающих с порезами на рубашке.– Все это наводит на мысль о том, что она сопротивлялась.– Именно. Полный отчет я представлю позднее, а сейчас просто укажу вам на основные моменты. Прежде всего замечу, что любой из этих четырех ран было достаточно, чтобы ее убить. – Он указывает на тело Петры. – Там, там, там и там.Ран слишком много, и понять, на какие именно он указывает, не так-то просто.– Первая рана здесь. – Он касается ее шеи. – Острый предмет пробил шею с левой стороны и рассек левую внутреннюю яремную вену. Длина примерно три дюйма, начинается за левой грудино-ключично-сосцевидной мышцей, поднимается вверх и назад. Это сложная рана, и она является сочетанием режущей и колющей.Его рука движется вниз, под ее правую грудь.– Раны вторая и третья. Обе колотые, обе пробили правое легкое на два или три дюйма, обе способствовали возникновению внутреннего кровоизлияния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51