Андре шел вперед, стараясь думать о чем-нибудь другом: о доме, об Америке, о своем приезде на Гаити.
Он вспомнил, как поехал с Жаком в резиденцию Леклерка и в первый раз увидел Оркис.
Как ни странно, воспоминание о ней больше не волновало его, как это было в первые два дня после отъезда из Порт-о-Пренса.
Тогда ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не думать о ней, не вспоминать о ее гибких, обвивающихся вокруг него руках, ее жадных губах, ее ненасытном, трепещущем теле.
Теперь, казалось, образ ее растворился в дымке, окутывавшей ветви деревьев.
Мысли об Оркис не находили больше отклика в его душе, и Андре, внезапно усмехнувшись, подумал, уж не Дамбаллах ли охраняет его от ее чар.
В каких-то самых потаенных тайниках своей души Андре почти что верил, что «оуанга» Педро, которую он нашел у дома в первый день своего приезда, была как-то связана с Оркис.
Если это действительно так, то теперь, когда белая магия победила черную и сила «оуанги» исчезла, чары Оркис рассеялись вместе с ней.
Андре пробирался сквозь кусты, но теперь их упоительный аромат и пышные, великолепные цветы, осыпающие ветки, напоминали ему только о юной монахине.
И не только вид белоснежных лилий рождал в нем мысли о ней.
Казалось, ее красота сочетала в себе блеск и великолепие бугенвиллии, нежность и утонченность жасмина и, конечно же, бледность цветов апельсинового деревца — флердоранжа, столь же чистых и невинных, как и маленькая Святая с Птицами.
Цветами флердоранжа украшают невесту перед свадьбой.
Если ему не удастся найти сокровище, он никогда не сможет жениться и, невзирая на мольбы и возражения матери, останется холостяком до конца своих дней.
Юной монахине тоже никогда не суждено выйти замуж, и, возможно, она поступила мудро, приняв обет безбрачия и целиком отдавшись служению Богу.
Она была так прекрасна, так нежна; быть может, именно ее религиозная самоотверженность делала эту девушку такой одухотворенной в глазах Андре; ему казалось, что он никогда еще не встречал женщины с такой высокой и чистой душой.
Думая о ней, Андре раздвинул густые ветви, преграждавшие ему дорогу, и за ними, будто сотворенная из воздуха силой его воображения, возникла девушка; она сидела на том же самом месте, где он увидел ее и в прошлый раз!
В первое мгновение Андре решил, что это всего лишь прекрасное видение, навеянное его фантазией; между ними, поднимаясь от земли, вились струйки тумана, делая все вокруг нереальным; лес казался сейчас еще более таинственным и загадочным, чем обычно.
И все-таки это был не призрак, а живая девушка в монашеском одеянии, и такими же живыми и веселыми были птички, порхавшие вокруг нее, садившиеся на ее протянутые ладони и клюющие зерна кукурузы, рассыпанные у ее ног.
Андре не остановился, чтобы насладиться красотой этой картины; он желал тотчас, немедленно поговорить с ней и, раздвигая ветки, шагнул вперед.
Птички при его приближении тут же упорхнули прочь, но девушка на этот раз даже не шелохнулась, не сделала никакой попытки бежать; она сидела не двигаясь, глядя на него широко раскрытыми глазами, в которых застыло какое-то странное выражение; Андре не мог понять, что означал этот взгляд.
Он подошел к ней и неожиданно обнаружил, что все мысли и слова, которые он собирался сказать ей, исчезли из его головы; он стоял молча, глядя в эти поднятые к нему глаза, не в силах произнести ни звука.
И все же в тишине между ними, казалось, шел безмолвный разговор, какой бы странной и нелепой ни показалась эта мысль. Наконец, сделав над собой усилие, Андре произнес:
— Вы сегодня очень рано.
— Мне… не спалось.
— Мне тоже.
Она смотрела куда-то в сторону, мимо него, потом сказала тихо и смущенно:
— Я надеялась, что… вы, может быть…»придете сюда.
— Должно быть, я чувствовал, что вы ждете, потому что я очень хотел встретить вас.
Не спрашивая разрешения, он присел рядом с девушкой на толстый ствол поваленного дерева.
Они помолчали; первым тишину нарушил Андре:
— А ваши птички вернутся, они не испугаются меня?
— Думаю, что да, — ответила девушка, — только вы должны сидеть очень тихо.
— Мне бы хотелось покормить их, чтобы они сели ко мне на руки так же, как к вам.
Она слегка улыбнулась ему, потом взяла сумочку, лежавшую на дереве рядом с ней, и положила ее на колени.
— Протяните руку, — попросила монахиня. Андре послушался, и она насыпала ему в ладони немного кукурузы.
— Теперь приподнимите их.
Сказав это, она и сама подняла свою ладонь, в которой тоже была кукуруза.
Несколько секунд все было тихо, потом послышалось хлопанье крыльев, и маленькая птичка, оказавшаяся храбрее остальных, опустилась на ладонь монахини; другие кружили в воздухе над ее головой, не осмеливаясь спуститься.
Затем подлетела еще одна, и тогда девушка подсунула свою свободную ладонь под руку Андре.
Он ощутил ее прикосновение, и ему показалось, точно ослепительная молния пронзила его насквозь.
Монахиня не двигалась, она не убрала руку, и какое-то внутреннее чувство подсказывало Андре, что она ощущает то же самое.
Сердце его бешено колотилось, он чувствовал, что это внутреннее биение, этот трепет рождает в ней отзвук, что между ними существует какая-то непонятная, но несомненная связь.
Птицы пролетели над его ладонью совсем низко, на лету склевывая с нее кукурузные зерна и тут же взмывая вверх.
Одна, за ней другая, третья проделали то же самое, затем, наконец, одна птичка, похрабрее, уселась к Андре на палец и начала жадно клевать кукурузу у него с ладони; рука девушки все так же поддерживала его руку.
Это было чудесное ощущение, никогда раньше он не чувствовал ничего подобного, и Андре знал, что дело не только в птицах, а в той девушке, которая сидит рядом с ним, пробуждая в нем новые, удивительные чувства.
— Я хотел бы поговорить с вами, — тихо сказал Андре.
Хотя он произнес эти слова чуть ли не шепотом, птицы все же услышали его и тут же вспорхнули с ладони.
Андре опустил руку, монахиня убрала свою, и Андре бросил на землю остатки кукурузы.
Затем он повернулся, глядя ей прямо в лицо.
— Почему вы хотели видеть меня? — спросил Андре.
Этот прямой вопрос смутил девушку, щеки ее порозовели.
В смятении она отвернулась, глядя куда-то в сторону.
— Вчера вечером, — начала она, — я думала о нашем разговоре и о том, что… я была невнимательна к вам, не хотела по-настоящему вам помочь. Мне стало стыдно… я решила, что нужно попросить у вас прощения.
— Вы надеялись найти меня здесь?
— Если бы этого не случилось, тогда… я подумала, что вы, наверное, еще раз зайдете в церковь.
— Я должен был прийти, — ответил Андре, — я просто не мог не прийти. Я хотел видеть вас, я думал о вас всю ночь.
Его слова удивили девушку.
Она быстро взглянула на него, потом снова отвела глаза в сторону, но Андре успел заметить, что в них больше не было страха.
— Вы самое удивительное и необычное создание из всех, кого я встречал, — сказал Андре.
— Почему вы… так думаете?
— Я искал церковь. Я был уверен, что она должна быть где-то поблизости от дома, но я не ожидал найти монастырь.
Монахиня улыбнулась:
— Он не слишком велик.
— И все-таки — это небольшая религиозная община, здесь ведь только монахини?!
Губы его произносили одно, но думал он в это время совсем другое.
Словно не в силах больше сдерживаться, таить от нее свои мысли, Андре воскликнул:
— Как могли вы так рано затвориться от мира, от всех его радостей? Как вы могли обречь себя на жизнь, в которой нет места ни мужу, ни человеку, который любил бы вас, отречься от всякой возможности земной любви?
Монахиня ответила не сразу; наконец она произнесла очень тихо:
— У меня… есть Бог.
— Разве этого достаточно? — возразил Андре. — Пройдут годы, а вы так и не узнаете простой человеческой любви, никогда не ощутите счастья быть матерью, качать на руках своего ребенка!
Он заметил, что монахиня слегка вздрогнула. Потом, точно не в силах вынести его обвинительного тона, она попыталась защититься:
— По крайней мере, здесь я… в безопасности!
— Вы так уверены в этом? — горько спросил Андре. — В этой стране полно христиан, но это отнюдь не мешает им убивать друг друга, а заодно и мулатов, которых так ненавидит император.
Дрожь пробежала по телу монахини, и она подняла руки, словно стараясь помешать ему сказать еще что-нибудь.
— Вы хотите… напугать меня, — прошептала она.
— Меньше всего я хотел бы этого, — возразил Андре, — но я огорчен — даже потрясен, если хотите, — что такая чудная, очаровательная девушка, как вы, теряет свою жизнь, отгородившись от всего ее богатства, от стольких прекрасных возможностей!
Монахиня слегка выпрямилась.
— Молитва… никогда не может быть потерянным временем!
— Можно молиться и все же жить полной жизнью, — заметил Андре. — Я тоже католик. Я молюсь, когда мне трудно, и прошу Господа о помощи или возношу благодарственные молитвы, но это не мешает мне жить в нашем беспокойном мире, бороться, а не сдаваться, не бежать от действительности, пытаясь спрятаться подальше, в укромном уголке.
— Иногда этот мир… слишком, невыносимо реален, — произнесла монахиня, словно бы говоря сама с собой.
— Могу ли я кое-что вам сказать? — попросил Андре. Девушка чуть повернула к нему лицо, показывая, что слушает, и он продолжил:
— Когда я увидел вас впервые, я решил, что по какому-то невероятному стечению обстоятельств мне удалось найти ту девочку, которую когда-то удочерил граф де Вийяре; я подумал тогда, что вы и есть Сона.
— А что дало вам… повод так думать? — спросила монахиня.
— С одной стороны, ваша удивительная красота, а с другой — то, что вы белая девушка; по крайней мере, тогда я был в этом уверен. Ну и в-третьих, во время церемонии воду я слышал голос, который сказал мне, что я должен найти Сону; я был настолько глуп, что счел это совсем нетрудным делом.
— А если бы вы действительно нашли ее? Что вы стали бы тогда делать? — поинтересовалась монахиня.
— Я думал, она укажет мне, где находится то, что я ищу. После этого я собирался взять ее с собой в Англию; она могла бы жить там с моей матерью.
— А вы думаете, она захотела бы поехать… если бы она, конечно, оказалась жива?
— Вряд ли ей захотелось бы остаться в этой стране после всего, что она здесь пережила, — заметил Андре.
— Да, конечно, — согласилась монахиня. Она помолчала, затем спросила:
— А вы разве живете в Англии? Я думала, вы — местный, с Гаити.
Услышав это, Андре вспомнил, что она считает его мулатом.
Ее присутствие заставляло его чувствовать себя спокойно и уверенно; он совершенно забыл о том, что скрывается под чужим обличьем в чужой стране, где со всех сторон его подстерегает опасность, забыл о цвете своей кожи; он говорил то, что мог бы сказать, предстань он перед ней в своем обычном виде белокожего европейца.
Слишком поздно Андре вспомнил предупреждения Жака: он должен не только выглядеть как мулат, но и думать так же, проникнуться их духом. Однако он продолжал думать как Андре де Вийяре. Теперь только он понял, как был неосторожен.
— Я прожил в Англии несколько лет, — объяснил Андре, размышляя в то же время, насколько убедительно прозвучат его слова для монахини, — а сейчас решил вернуться сюда, посмотреть — может быть, стоит поселиться здесь, в моей родной стране.
Сначала она ничего не ответила, потом спросила:
— Вам нравится в Англии? Это хорошая страна?
— Очень милая и приятная, — ответил Андре. — А вы здесь, на Гаити, ни разу не встречали англичан?
Девушка покачала головой, и Андре сообразил, что вряд ли те немногие англичане, которые были на острове, могли оказаться католиками, так что даже в церкви она не могла их увидеть.
— Кристофу нравятся англичане, — заметил Андре, — но это потому, что ему все равно, с кем иметь дело — лишь бы не с ненавистными французами!
— Мой отец был французом, — тихо сказала монахиня.
— Мой тоже, — ответил Андре. — Между нами вообще много общего. — Девушка вопросительно взглянула на него, и Андре поспешил добавить:
— Мы оба любим птиц, искусство, картины, — не забудьте, что я встретил вас, когда вы любовались росписями вашей подруги на стенах церкви; к тому же в нас обоих течет одна и та же кровь.
Последние слова дались ему с трудом — он чувствовал, что поступает нечестно, но ему хотелось, чтобы девушка перестала смущаться; более того, если уж быть совсем честным, надо признаться, что он хотел понравиться ей.
Неожиданно солнце, уже поднявшееся из-за горизонта, осветило все вокруг, коснувшись их своими теплыми золотыми лучами.
Весь мир вокруг них точно засиял каким-то удивительным, небесным светом, и Андре, подчиняясь внезапному внутреннему порыву, воскликнул:
— Какого цвета ваши волосы? Я бы хотел увидеть их в солнечном свете!
Сказав это, он понял, что испугал ее. Девушка слегка отодвинулась от него и ответила:
— Должно быть, уже поздно… Мне надо идти… Я должна вернуться в монастырь.
— Мне кажется, — заметил Андре, — что вы ушли потихоньку, никому ничего не сказав, так что никто даже не подозревает, что вы отлучились.
Он был уверен, что так оно и есть, это было просто написано у нее на лице.
— Я только хотела покормить птичек, — как бы оправдываясь, прошептала девушка.
— И увидеть меня? — не отступал Андре. Она ничего не ответила, и Андре вдруг испугался, что она сейчас встанет и уйдет, оставив его одного.
— У меня есть предложение, — быстро заговорил он. — Сейчас как раз время завтрака. Почему бы вам не позавтракать вместе со мной, у меня дома?
Монахиня удивленно посмотрела на него.
— Это невозможно!
— Но почему? — не сдавался Андре. — Еще совсем рано, и все в монастыре наверняка подумают, что вы кормите ваших птичек; никому и в голову не придет беспокоиться понапрасну!
— Н-но… — снова попыталась возразить девушка.
— Будьте же смелее, хотя бы один только раз, попробуйте, не бойтесь! — убеждал ее Андре. — Перестаньте бежать от мира, окунитесь в нормальную человеческую жизнь! Пойдемте, я покажу вам дом, где остановился; Тома, мой слуга, приготовит нам чудесный завтрак из яиц, которые исправно несут наши четыре курочки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23