Юноша молод и простодушен, и, несмотря на его эгоизм, видно было, что сестру он любит.
Именно это он завтра и сделает, решил маркиз, — и в то же время почувствовал стыд из-за того, что принужден действовать за спиной Сильвины, плести интриги, обсуждать ее с кем-то…
«О, дорогая моя, почему вы так со мной поступаете?»— твердил он в душе.
Мысленно он снова увидел ее запрокинутое личико, залитое лунным светом, опять испытал эти странные, необъяснимые чары, связавшие их друг с другом, когда он склонился к ее губам.
Он был первым, первым мужчиной, поцеловавшим ее! По крайней мере этим Каддингтон похвастать не может.
И опять мысль об этих толстых развратных губах, целующих Сильвину, заставила маркиза сжать кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.
«Сильвина, Сильвина, доверьтесь мне!»
Ему казалось — все его существо устремилось к ней, как будто его любовь трепетала между ними, как пламя.
— Сильвина, Сильвина…
Шепча ее имя, он беспокойно метался на подушках, зная, что всю ночь его будет преследовать и терзать ее образ, воспоминание о боли в глазах девушки и нежности ее губ.
Он жаждал ее с силой, которую, думал он, не знал еще ни один мужчина. Больше всего Алтон хотел защищать и охранять ее, так, чтобы Сильвина поверила, что ей не надо больше бояться, потому что он встанет между нею и любой опасностью.
Сэр Юстин думал раньше: любовь — это развлечение, удовольствие, страсть. А это была смертная мука, всепоглощающее пламя, нечто лишившее его гордости и сделавшее смиренным, заставившее увидеть, что он совсем не тот человек, каким себя считал.
Теперь он понимал, что его положение в обществе, его богатство, его титул, его владения — все это ничто по сравнению со счастьем одной маленькой, хрупкой девушки: больше всего на этом свете он желал счастья Сильвине.
Внезапно посторонний звук заставил его насторожиться.
Маркиз застыл в полной неподвижности Кто-то поспешно и неловко поворачивал ручку двери его комнаты.
Глава 11
Дверь быстро открылась и снова закрылась.
Приподнявшись на подушках, Алтон услышал, что человек, стоящий у самой двери, прерывисто дышит, как будто быстро бежал и очень напуган.
Он хотел было заговорить, но тут тоненькая фигурка метнулась через комнату, видимо, разглядев дорогу в последних отблесках угасающего камина, и упала на его кровать.
Потом послышался голос, почти невнятный из-за слез:
— Клайд! Ох, Клайд! Он в моей комнате… он дотронулся до меня… Он слишком много выпил… и я не могу этого вынести… не могу!
Наступило молчание; маркиз слышал, как Сильвина ловит ртом воздух. Потом она снова заговорила:
— Я… не гасила свечу… я думала… может, ты зайдешь пожелать мне доброй ночи… и я, наверное, заснула… А когда проснулась, он был рядом!.. Ох, Клайд!.. Это было ужасно! Он… склонился надо мной… Его лицо было совсем, совсем рядом… Я хотела закричать… А он… протянул руку… и зажал мне рот!.. Он держал меня… держал так, что я не могла… двинуться… А когда я попыталась вырваться, он сказал: «Видишь… ты совсем бессильна… и целиком в моей власти!..
Это научит тебя… не смотреть на меня, презрительно… и надменно, мисс Недотрога… Тебе от меня, не уйти!..»
Рассказ Сильвины прервали рыдания, но вскоре она снова заговорила:
— Я вырывалась и… выворачивалась, чтобы… высвободиться из его рук, но он слишком сильный.. Потом он сказал… и в его голосе было… что-то зверское: «Если будешь сопротивляться мне, когда мы… поженимся… я тебя буду бить. Я все равно буду тебя бить, потому что я намерен… сломить тебя и сделать, смиренной и послушной, какой должна быть всякая женщина со своим… господином… И всякий раз, как ты… откажешься меня… целовать… каждый раз, как ты… оттолкнешь меня, ты за это заплатишь»
Голос Сильвины был полон неописуемого ужаса. Стараясь справиться с рыданиями, она продолжала:
— Он засмеялся… Какой это был… ужасный звук… страшнее, чем проклятия… А потом, Клайд, потом… он сказал: «Я изобью тебя после, а сейчас… сейчас я тебя поцелую»
Она с рыданием перевела дыхание и заговорила шепотом:
— Он отнял руку… от моего рта и, наклонился ко мне… Я смогла двигаться, Клайд, и я., ударила его!.. Я ударила его изо всех сил… прямо между глаз… Я, наверное, застала его… врасплох, и из-за того, что он был пьян… он потерял равновесие, пошатнулся, ударившись о кровать, и я как-то высвободилась… И хоть он протягивал руки, пытаясь меня поймать, я выбежала из комнаты. , и к тебе!
Она опять остановилась, чтобы перевести дыхание.
— Клайд, он там… ждет меня, и я не могу… даже ради того, чтобы спасти тебя… не могу выйти за него!.. Он мерзкий, жестокий, и я скорее умру, чем позволю ему… еще раз прикоснуться ко мне… Спаси меня, Клайд! Ради Бога, спаси меня! Пойди к маркизу… скажи ему правду! Я знаю, что он… справедлив… Я уверена, что он не поступит необдуманно жестоко… Но даже ради того, чтобы спасти тебя… от Тауэра, я не могу выйти за этого… зверя!..
Тут голос Сильвины окончательно изменил ей, и она упала лицом в постель, горько рыдая.
Она была во власти такой бури страха и ужаса, что утратила способность связно думать.
Чуть позже она заметила, что брат ходит по комнате и, хотя глаза ее плохо видели от слез, девушка поняла, что тот зажег свечу.
— Он не должен… не должен… коснуться меня… опять, — простонала она, потом вдруг спохватилась:
— Но не ссорься с ним! Он опасен… Только не давай… пожалуйста, не давай ему… прикасаться ко мне.
— Он больше никогда вас не коснется! произнес низкий звучный голос.
Мгновение Сильвина не могла пошевельнуться.
Медленно, как после сна, подняла она голову. По лицу ее текли слезы, глаза расширились от ужаса.
У постели, ясно видимый в свете свечи, стоял не Клайд, а маркиз!
Она негромко вскрикнула, как попавший в ловушку зверек, и ее поглотила милосердная тьма…
Сознание девушки вернулось к ней, — как ей показалось, откуда-то очень-очень издалека, — и она обнаружила, что ее куда-то несут надежные и сильные руки маркиза.
Сильвина почувствовала, что она в безопасности, что если только он всегда будет ее так держать, то она сможет никогда больше не бояться.
Потом девушка вспомнила, что наговорила, и задрожала.
Он перенес ее в другую комнату, опустил на кушетку и положил под голову мягкие подушки.
Сильвина лежала очень тихо, боясь открыть глаза, и только почувствовала, что сэр Юстин накрыл ее какой-то мягкой тканью. Потом ей показалось, что он оставил ее.
Осторожно взглянув сквозь опущенные ресницы, она увидела, что маркиз отошел в другой конец комнаты и наливает что-то из графина в рюмку, которую затем подал ей, и девушка подняла к нему широко открытые, потемневшие от страха глаза.
— Выпейте это, — сказал он.
Сильвина хотела отказаться, но в его повелительном голосе было что-то заставившее ее послушаться.
Бренди огнем обожгло ей горло, и хотя Сильвине был отвратителен его вкус, она почувствовала, как тьма, таившаяся до той поры где-то совсем близко, отступила, и слабость оставила ее.
Маркиз принял у нее из рук рюмку и молча стоял рядом. Ему пришло в голову, что он никогда еще не видел отражения такого горя на лице человека и не встречал женщины, которая бы так нуждалась в защите.
Теперь Сильвина заметила, что он закутал ее в покрывало со своей постели. Оно было сделано из тяжелого белого шелка, на котором чьи-то любящие руки вышили такие же листья, что и те, которые украшали колонны у самой кровати. Девушка с облегчением подумала, что, благодаря покрывалу, не видно ее тела в тонкой полупрозрачной ночной сорочке.
После долгих, отчаянных рыданий слезы все еще блестели на ее щеках и на кончиках длинных ресниц. Маркиз достал из кармана своего длинного парчового халата платок, отставил в сторону рюмку, и, опустившись у кушетки на одно колено, осторожно вытер соленую влагу с ее прекрасного личика. Платок был очень мягким, от него пахло лавандой и ощущался еще какой-то сладкий аромат, напомнивший Сильвине о лесе, и почему-то ей снова захотелось плакать.
— Вы похожи на маленького котенка, которого оставили под дождем, — нежно сказал маркиз.
— Вы сказали мне, что Клайд… во второй спальне… по коридору, — по-детски недоуменно проговорила Сильвина.
— Именно там он и находится, — подтвердил маркиз, — во второй спальне. Я поместил вас рядом с собой, потому что хотел защитить. Мне бесконечно стыдно, что вас оскорбили, когда вы находились в моем доме.
— Но я… открыла… вторую дверь, — настаивала Сильвина, словно ей важно было оправдать свой поступок в собственных глазах.
— Ваша ошибка состояла в том, что вы повернули по коридору не в ту сторону, — объяснил маркиз. — Ближайшая же к вам дверь вела в мою гостиную, где мы сейчас и находимся.
Он встал с колен и присел на край кушетки лицом к девушке, сжавшейся в комочек.
— А сейчас, любимая моя дурочка, расскажите-ка мне всю правду.
— Но я… не могу, — запротестовала Сильвина. — Разве вы не понимаете, что я… не могу сказать… вам?
— После всего, что я уже слышал? — спросил маркиз. — Вы хотите, чтобы я начал задавать вопросы Клайду?
— Нет-нет! — Поспешный протест буквально сорвался с ее губ.
Сильвина пристально вгляделась в лицо Алтона и наконец сдалась:
— Я… скажу вам… но, пожалуйста, пожалуйста… отойдите подальше… Я не могу говорить с вами, когда вы… так близко от меня…
На лице маркиза была написана такая нежность, какой не видела на нем еще ни одна женщина. Он послушно встал с кушетки и, отойдя, прислонился к каминной полке.
Огонь угасал, и он подбросил в него полено. Взметнулись языки пламени, позолотившие пепельные волосы Сильвины, ореолом обрамлявшие ее несчастное личико.
Высвободив руки из-под окутавшего ее шелкового покрывала и крепко сжав их, девушка произнесла:
— Если я расскажу вам… расскажу всю правду вы обещаете… поверить мне?
Вам не нужно умолять меня. Сильвина, — ответил маркиз. — Вы же знаете, что если расскажете мне что-то и подтвердите, что это правда, то я не усомнюсь, что все так и есть.
— Вы так думаете? Вы и правда так думаете… сэр Юстин?
Его имя вырвалось из уст девушки неожиданно для нее самой, и маркиз, быстро отойдя от камина, накрыл ее дрожащие руки своими.
— Посмотрите на меня, Сильвина. Вам надо рассказать мне что-то. Постарайтесь сделать это, не пугаясь, человеку, которого вы встретили в лесу и про которого сказали когда-то, что доверитесь ему, куда бы он вас ни повел! Забудьте о маркизе Алтоне, его здесь больше нет.
— Но он важен, — прервала она его.
— Нет, Сильвина, не для нас с вами. Девушке показалось, что его руки, коснувшись ее, передали ей силу и уверенность, которые она не надеялась уже никогда почувствовать.
— Я все… расскажу вам, — прошептала она.
Он отпустил ее руки и сел в глубокое кресло, стоявшее напротив кушетки по другую сторону камина.
Свет падал на ее лицо, и маркиз подумал, что ни у одной женщины не видел столь выразительных глаз. Они то были исполнены радостного света, то трагичны до отчаяния.
— С чего же мне… начать? — неуверенно спросила Сильвина.
— С начала, — ответил маркиз.
— Это… началось, когда папа был… убит, — начала свой рассказ девушка, чуть запинаясь, — и мы с Бесси одни вернулись в Лондон. Мы приехали в дом на Керзон-стрит, где всегда жили, когда бывали в Лондоне. Там ко мне присоединился Клайд, и мы узнали, что мы… нищие.
Сильвина замолчала, вспоминая, каким ужасным ударом для них это было.
— Папа был очень непредусмотрительным в том, что касалось денег, — заговорила она снова, — а после смерти мамы, по-моему, ему все стало безразлично. Он только старался все забыть… Он не хотел сидеть дома в одиночестве и вспоминать, вспоминать…
Она опять помолчала минуту и с болью в голосе продолжила:
— Я часто думаю, не могла ли я тогда помочь ему… не могла ли сделать что-то, чтобы он был менее… несчастен.
— Вы были очень молоды, — отозвался маркиз.
— Мне было семнадцать, когда он погиб, — ответила Сильвина, — но мне никогда не хотелось вести светскую жизнь, которая так нравилась отцу… Вам это не очень… интересно… просто я стараюсь все объяснить…
— Я и хочу, чтобы вы мне все объяснили, — успокоил ее Алтон, — до мельчайших деталей. Ничего не пропускайте.
— Клайд продал дом, — продолжала девушка, — все папино серебро, мебель и мамины драгоценности. Мы с Бесси нашли домик в Челси. Мы его выбрали из-за дешевизны, но мне он нравился — ведь при нем был сад… Иногда я забывала, что я в Лондоне, — вздохнула Сильвина. — Я оставила только самые любимые мамины вещи: секретер, за которым она всегда писала письма, коробку для рукоделия с мозаикой из цветного дерева, столик, на котором она расставляла свои любимые безделушки — она называла их своими «сокровищами», — которые собирала, когда мы жили за границей. Я старалась обустроить дом для Клайда, ведь мама его так любила!
В голосе Сильвины слышались такие печаль и тоска, что маркизу страстно захотелось обнять ее, но он понимал, что не должен прерывать рассказ, — ведь этого момента откровения он давно дожидался.
— Клайду пришлось продать офицерский патент, — продолжала свой рассказ Сильвина. — Он страшно не хотел этого делать: он так гордился тем, что он — солдат. Но было совершенно очевидно, что на его жалованье нам не прожить. Ему надо было зарабатывать деньги, иначе мы умерли бы с голода. Клайд обратился в министерство иностранных дел, и, как вы знаете, его приняли, потому что, как там сказали, наш отец так хорошо и преданно служил стране.
— Ваш брат поступил правильно, — одобрительно сказал маркиз.
— Клайд по-настоящему умен и серьезно относится к своей карьере, — откликнулась Сильвина. — Это только кажется, что он легкомысленный, потому что он молод и любит веселье, развлечения, ему нравится знакомиться с новыми людьми. В этом он похож на папу. Ему приходится тяжело из-за нашего безденежья, он лишен возможности принимать у нас гостей. Ему это очень, очень неприятно.
— Итак, вы с Бесси вели хозяйство ради Клайда, — подбодрил маркиз Сильвину, когда та замолчала.
На ее губах промелькнула тень улыбки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26