Аннотация
События этого увлекательного романа, сюжет которого построен на запутанной политической интриге, разворачиваются в Англии начала XIX века. Судьба страны, стоящей перед ожидающимся вторжением на остров наполеоновской армии, зависит от главных героев, один из которых — тайный агент Бонапарта. Они наделены всем спектром человеческих страстей: алчностью и бескорыстием, коварством и благородством, жестокостью и готовностью к самопожертвованию; но надо всем торжествует любовь, преодолевшая все преграды.
Барбара Картленд
Песня синей птицы
Глава 1
Маркиз Алтон был не в духе, а это означало, что весь Алтон-Парк, начиная от личного камердинера маркиза, прибывшего с ним из Лондона, и кончая самым младшим из поварят, испытывали на себе последствия дурного расположения духа его светлости.
Он приехал неожиданно, далеко за полночь. В этом мрачном настроении угодить ему было невозможно.
Бесцеремонно разбуженный шеф-повар совершил чудеса, приготовив холодную закуску меньше чем за пятьдесят минут, но его светлость пренебрежительно оглядел ее, чуть прикоснулся к двум-трем блюдам, а остальные даже не отведал, отправив на кухню нетронутыми, чем вызвал тревогу и неуверенность всех работавших там.
Кроме того, войдя в огромную парадную столовую залу и критически оглядев сверкающее столовое серебро, с беспрецедентной скоростью извлеченное из зеленого сукна, чтобы украсить стол, маркиз кисло осведомился:
— У нас что, мало лакеев, Уэстхем? Старый дворецкий, служивший в Алтон-Парке с того самого дня, как поступил на службу к отцу его светлости в качестве младшего буфетчика, извиняющимся голосом проговорил:
— Поскольку я не знал о том, что ваша светлость удостоит нас посещением, я разрешил трем самым молодым лакеям отправиться в деревню, чтобы обучаться с волонтерами. Они так и рвались, милорд. Я счел своим долгом патриота не препятствовать им.
На это маркизу нечего было ответить, и через несколько мгновений Уэстхем осмелился спросить:
— Какие новости о войне, милорд? Мы здесь мало что знаем, но то, что слышали, кажется чрезвычайно серьезным.
Его светлость молчал, и дворецкий продолжил:
— Говорят, милорд, что этот год, 1803 — й, войдет в историю как год Вторжения.
— Если вторжение и произойдет, — произнес маркиз самым решительным голосом, — то могу уверить вас, Уэстхем, мы будем сражаться с Бонапартом всеми имеющимися у нас средствами.
Последовало недолгое молчание, во время которого его светлость без всякого энтузиазма взирал на сочную голову кабана, поданную со свежими персиками. Молчание это снова нарушил дворецкий:
— Волонтеры очень недовольны идеей вооружаться пиками, милорд.
Маркиз гневным жестом отодвинул от себя тарелку.
— Кремневых ружей на всех не хватает, Уэстхем, а пики могут оказаться опасным оружием, если их использовать с умом.
Эти слова даже самому маркизу казались не слишком убедительными, и то, что его люди, присоединившиеся к волонтерам, встречаются с такой беспечностью, еще усилило его гнев.
Говорить об этом не следовало, и его светлость мог только молча посылать проклятия правительству Эддингтона, как он делал это очень часто и раньше. Отвергнув остальные блюда, ожидавшие его внимания, он вышел из обеденной залы.
— Рюмку портвейна, милорд? — вскричал в отчаянии Уэстхем.
Тот не удостоил дворецкого ответом: этим вечером он выпил уже достаточно, чем отчасти и объяснялось его дурное настроение.
Конечно, все дело в непривычном количестве вина, сказал он себе на следующее утро, проведя беспокойную ночь. Именно оно, выпитое за обедом с принцем Уэльским, и было причиной всех его неприятностей.
В Карлтон-Хаусе всегда приходилось слишком много есть и пить, но на этот раз обед был из ряда вон выходящим: принц устроил прием еще более роскошный, чем обычно, и немалое число его гостей нетвердо держались на ногах, покидая Банкетный зал.
Маркиз не был нетверд на ногах, но, безусловно, был несколько размягчен и, наверное, по этой причине благосклонно слушал леди Леону Арлингтон, которая отыскала его, когда джентльмены присоединились к дамам, и одарила дразнящим взглядом из-под длинных ресниц.
— Ваша светлость уже давно не оказывали мне честь своим визитом, — проговорила она своим мягким манящим голосом, из-за которого бесчисленное множество мужчин совершило немало опрометчивых поступков.
— Вы по мне скучали? — спросил маркиз. Леди Леона повернула к нему лицо движением, которое ее обожатели сравнивали с грацией лебедя, выгибающего свою стройную белоснежную шею.
— Вы же знаете, что я скучала по вам, — мягко ответила она. — Юстин, что между нами произошло?
— Ничего, насколько мне известно — отозвался маркиз, но хотя он старался, чтобы слова его звучали искренне, они оба знали, что он лжет.
— Разве вы не бежите от неизбежного? — спросила она.
— Неизбежного? — повторил он.
— Вы же знаете, что я намерена выйти за вас замуж, — заявила Леона.
Даже в своем нынешнем, слегка одурманенном состоянии маркиз ощутил, что за мягкостью ее голоса скрывается железная решимость. Но из-за того, что он слишком хорошо пообедал, ее нахальство только позабавило его.
Только много, много позже он обнаружил, что сидит на удобном диванчике в салоне графини Арлингтон, а подле него — Леона.
На приеме, последовавшем за обедом в Карлтон-Хаусе, леди Леона не отходила от него, и маркиз понял, что она демонстрировала его в качестве своего кавалера, как мужчина мог бы демонстрировать трофеи, полученные в бою.
Они опять пили и ели, и хотя чувство осторожности подсказывало маркизу, что он сует голову в петлю, какая-то часть его бодрствующего сознания говорила, что Леона права — это неизбежно.
Они знали друг друга с детства. Повзрослев, маркиз стал одним из самых элегантных, красивых и популярных светских молодых людей. А Леона, выйдя в свет, сразу была признана красавицей света, «несравненной среди несравненных», и, несомненно, вызывала немало разговоров в Лондоне.
Даже принимая участие в военных действиях, маркиз слышал о ее выходках, ее дерзости, ее приключениях и о тысяче других вещей, за которые старшее поколение осуждало ее.
Когда между Францией и Англией был заключен мир, он вернулся в Лондон и увидел Леону в расцвете ее красоты.
Он находил забавным флиртовать с нею при встречах, но не пытался войти в круг очарованной ею молодежи, покорно следовавшей за нею.
У маркиза уже была репутация донжуана, и бесчисленное количество светских дам готовы были броситься в его объятия, по первому его взгляду открыть ему путь к себе в сердце и… в спальню.
Очень скоро интрижки маркиза стали предметом разговоров во всех клубах. Общество, всегда жадное до свежих сплетен, преувеличивало количество мужей, которым он наставил рога, и его сердечных увлечений, но, по правде говоря, преувеличивало не слишком сильно.
Не отказываясь от благосклонности ни одной из дам, маркиз становился все более циничным. Ему, наслаждавшемуся трудными военными победами, не в радость были победы без боя. По сравнению с военными действиями, эти мирные завоевания казались довольно пресными, а быть преследуемым, а не преследователем просто надоедало.
Кроме того, маркиз почувствовал, что многие считают, что брак между ним и Леоной не только положит конец ее чересчур вольным проделкам, но и будет выгоден им обоим.
Леоне пора было остепениться, пора было выходить замуж. И мало того, что, став маркизой Алтон, она становилась бы обладательницей высокого титула и немалого состояния, но ей льстило и то, что она заполучила бы при этом самого завидного жениха во всей Англии.
С точки зрения маркиза дело было еще проще. Он без излишней серьезности относился к браку. Его родня столько твердила ему об этом, что он начал ее избегать: тема эта вызывала у него зевоту. Но когда об этом же заговорил и мистер Питт, маркиз был поражен.
— Чего вам не хватает, Алтон, — почти агрессивно сказал ему бывший премьер-министр, — так это жены.
— Жены? — изумился маркиз.
— Да, жены, — повторил мистер Питт. — Прошел уже месяц с тех пор, как я, вернувшись в Палату общин, попросил вас поискать среди нас шпионов Наполеона — ив особенности одного из них. Но вы не продвинулись ни на шаг в поисках этого предателя. А женщинам в постели всегда выбалтывают секреты, которые они на следующее утро передают своим лучшим подругам.
— Уверяю вас, сэр, — сказал маркиз, чуть кривя губы, — я слышу немало женской болтовни.
— Охотно этому верю, — признал мистер Питт, — но все же мне кажется, что вы узнавали бы больше, если бы подле вас всегда находилась жена. Она, наверное, не тратила бы столько времени на разговоры о любви, как это делают ваши теперешние прелестницы.
Откинув назад голову, маркиз расхохотался, но потом совершенно серьезно сказал:
— Сударь, я готов ради вас пожертвовать своим временем, своими деньгами и всем, чего бы вы ни попросили, ради попытки помочь вам, но даже ради моего отечества я не согласен повесить себе на шею какую-нибудь пустоголовую болтушку, чью трескотню мне придется выносить потом, когда война окончится, до конца моих дней.
Мистер Питт, улыбнувшись, сказал:
— Я прекрасно понимаю вашу привязанность к холостяцкой жизни, но в то же время, Алтон, это чертовски серьезно. Я совершенно уверен, что шпион — человек, близкий к правительству, и находится в одном из наших важнейших министерств. Но одному Богу известно, где он — в Адмиралтействе, Военной коллегии или в Министерстве иностранных дел.
— Так вы все же признаете, что дали мне трудное задание, — улыбнулся маркиз.
— И не знаю никого, кто мог бы лучше с ним справиться, — объявил Питт. — Но все же я уверен, что жена была бы вам полезна.
Слова мистера Питта еще звучали у него в ушах, когда маркиз смотрел на сидящую подле него Леону. Ее темные манящие глаза были полузакрыты, но в них читалась глубокая страсть, которая, как он знал, не была полностью наигранной. Он прекрасно видел, что Леона использует все доступные ей женские уловки, чтобы заставить его сделать ей предложение.
— Ах, Юстин, — мягко проговорила она, — вы же знаете, что мы будем прекрасно ладить. В Лондоне мы будем давать роскошные вечера и сможем принимать гостей в Алтон-Парке. Не хочу, чтобы это прозвучало слишком самонадеянно, но мы будем самой красивой парой в светском обществе. Кроме того, я питаю к вам явную склонность, и вы прекрасно это знаете.
В ее манерах была какая-то кошачья чувственность, и чуть раскосые глаза Леоны смотрели из-под длинных ресниц по-кошачьи. В слегка надутых алых губках, обращенных к нему, читался откровенный призыв.
— Вы очень хороши, Леона, — хрипло сказал маркиз и протянул руку, прикоснувшись к округлой белизне ее изящной шеи.
Невозможно было сказать, кто из них сделал первое движение, но маркиз обнаружил, что целует ее — страстно и с какой-то жестокостью, которую непонятно почему пробудила в нем ее податливость.
Это был поцелуй двух опытных людей, в которых легко просыпается страсть, и, прижимая все крепче к себе Леону, маркиз невольно подумал: сколько же мужчин так целовали ее прежде, сколько мужчин держали в объятиях ее теплое, нежное, манящее тело и чувствовали, как дыхание их ускоряется при ощущении огненной страсти ее губ.
Руки Леоны обвивали его шею, и в порыве обуревавшего его желания он с такой силой сжал ее, что у нее почти прервалось дыхание. В эту минуту он мог бы произнести слова, которые она мечтала услышать от него — если бы им не помешали.
В холле, куда выходил салон, послышался шум, и мужской голос спросил:
— Леона, где ты?
Это ее брат, виконт Тэтфорд, возвратился домой с пирушки. Леона неохотно высвободилась из объятий маркиза.
— Это Перегрин, — произнесла она с ноткой раздражения в голосе.
Секундой позже, когда ее брат уже входил в комнату, она прошептала так тихо, что ее мог услышать один только маркиз:
— Приходите поговорить с отцом завтра утром — я буду вас ждать.
Именно эта фраза и была причиной того, что в мрачном расположении духа маркиз отправился в свое загородное поместье. Слишком хорошо все было спланировано, откровенно до цинизма. Он чувствовал, что попал в ловушку, что его принуждают сделать предложение прежде, чем он сам примет такое решение.
Да, конечно, он целовал Леону, но она намеренно обольщала его. Она выманила у него эти поцелуи, а потом сочла само собой разумеющимся, что он скажет слова, которых не говорил еще ни одной женщине.
Возвратись в свой дом на Беркли-стрит, маркиз приказал заложить свой самый быстрый фаэтон, переоделся и отправился в Алтон-Парк.
Ему внезапно захотелось уехать из Лондона, забыть о раздушенном атласе женской кожи, вдохнуть свежий воздух сельской местности, ощутить нежный аромат цветов, зная, что он один, — один, и не нуждается ни в чьем обществе.
К моменту своего приезда в Алтей-Парк он был слишком разгневан, чтобы получить удовольствие от того, в чем надеялся найти успокоение. Его мысли начали проясняться, и он понял, что это вино усыпило его здравый смысл. Все эти чертовы тосты, при которых нельзя было не пить: «За победу!», «За уничтожение наших врагов!», «Да падет Наполеон!», «За наш флот!», «За армию!», «За волонтеров!»… Их были многие десятки, и поскольку каждый провозглашался самим принцем, никто из гостей не мог не осушить своей рюмки.
Здоровье у маркиза было отменное, и наутро, когда он проснулся, голова у него не болела, но все равно его угнетала мысль, что Леона ждет его в Лондоне и что ее отец, граф Арлингтон, уже прикидывает, какую сумму маркиз закрепит за своей будущей женой. Еще противнее было представлять себе знакомых, их глубокомысленные улыбки и намеки на то, что они не сомневались в этом с самого начала…
— Будь проклят этот Уильям Питт! Это все он виноват! — пытался убедить себя маркиз, выходя из спальни и медленно спускаясь по великолепной лестнице с резными перилами, на каждом повороте которой, как стражи, были помещены геральдические изображения.
Однако он был человеком справедливым и вынужден был признать, что, по правде говоря, виноват во всем только он сам, и никто больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26