— Если я… за него выйду, — тихо отозвалась Сильвина.
Ее брат поднялся с места и, подойдя к ней, обнял за плечи.
— Я знаю, что прошу очень много. Но, Сильвина, что же делать? Ты знаешь, что Алтон все время начеку и готов наброситься на любого подозреваемого. Каддингтону стоит только шепнуть ему мое имя, и меня тут же засадят в тюрьму, не слушая никаких оправданий.
Молодой человек говорил с такой горечью, что Сильвина повернулась и прижалась щекой к его руке.
— Все в порядке, мой дорогой, — сказала она. — Я это сделаю, ты же знаешь, что я это сделаю. Но что-то в нем меня отталкивает, и вчера… Ну, я просто не могла видеть его дольше.
— Он это переживет, — жизнерадостно отозвался тот. — Да, кстати, вспомнил: сегодня в полдень он зайдет сюда поговорить с тобой.
— Зайдет сюда!
В голосе Сильвины звучал ужас.
— Я же говорила тебе, что не останусь с ним наедине… ты обещал мне!
— Ладно, ладно, — успокоил ее брат. — Он хочет привести кого-то повидать тебя, кого-то, с кем ты была знакома, когда жила в Испании.
— Когда я жила в Испании? — удивленно переспросила она.
— Да. Графа Арманаде Вальена. Это имя тебе что-нибудь говорит?
— Конечно! — воскликнула Сильвина. — Его отец был послом Франции в Мадриде. А потом я видела его еще раз в позапрошлом году, когда мы с папой в первый раз приехали в Париж.
— Ну, насколько я понял, ему что-то от тебя нужно.
— От меня? Но что я могу ему дать?
— Каррингтон тебе все расскажет. Они придут вместе, так что можешь не трепыхаться.
Глядя на ее опущенные глаза, брат хотел было что-то сказать, но, передумав, направился к двери.
— Я буду допоздна на работе. Не грусти, Силь, все будет не так плохо, как ты думаешь, и Каддингтон к тому времени уже остынет. Он чуть с ума не сошел от ярости из-за твоего исчезновения. На твоем месте я больше так не поступал бы.
Сильвина только вздохнула и, после того, как ее брат ушел, еще долго сидела за столом, глядя в стену невидящими глазами и не притрагиваясь к блюдам, которые Бесси расставила на столе.
Наконец она встала и, подойдя к окну, выглянула в садик, лежавший по другую сторону улицы, разделяя два ряда элегантных домиков, каждый из которых был украшен чугунным узорчатым балконом.
Именно этот сад с высокими деревьями в свое время и заставил Сильвину остановить свой выбор на этом доме.
По крайней мере, здесь была зелень, в этом, на ее тогдашний взгляд, монотонно-мрачном и темном Лондоне.
Теперь она находила красоту в самых неожиданных местах: в синем тумане, ложившемся ночью на реку, бледном солнечном свете, блестевшем на влажных от дождя крышах и колпаках дымовых труб, превращая их в расплавленное золото, в цветах и фигурных прудах городских парков…
Мысль о парках напомнила ей о прошедшем вечере, и она невольно прикоснулась пальцами к губам.
До сих пор она ощущала на них губы сэра Юстина, слышала его звучный низкий голос и помнила, как грудь ее наполнялась неизъяснимым восторгом от того, что он близко, так близко, и руки его обнимают ее…
Он поцеловал ее!
При этой мысли по телу ее пробежала легкая дрожь. Девушка решительно вышла из комнаты и, окликнув Бесси, предложила той свою помощь в бесконечных домашних делах, за которые они всегда принимались после того, как Клайд уходил на работу.
Надо было приводить в порядок и гладить его одежду, начищать до зеркального блеска сапоги. Никак нельзя было допустить, чтобы хоть одна пуговица, хоть один стежок были бы не на месте.
Клайд должен был всегда одеваться модно, в какую бы нищету они ни впали, ведь он стал теперь главой семьи, брат Клайд, которого обожала их мать и чье имя шептала, умирая.
Сильвина никогда не испытывала ревности, несмотря на то, что мать была для нее всем. Казалось справедливым, что Клайд получает все, а она — то, что удается сэкономить.
— Он мужчина, — говорила Сильвина Бесси. — Ему важно показать себя в кругу друзей.
Они с Бесси были готовы обходиться практически без всего, лишь бы Клайд мог посещать балы и ассамблеи, рауты и маскарады, на которые бывал приглашен почти каждый вечер. И даже когда Сильвина получала приглашения ехать с ним, у нее не было желания сопровождать его: она рада была оставаться дома, чтобы читать и заниматься — иногда до поздней ночи.
— Зачем вы утомляете глаза? — бывало, спрашивала ее Бесси.
— Это испанский, — отвечала Сильвина. — Я начала его забывать. Дай-ка сообразить: да, в 1796 году, семь лет назад, Испания объявила Англии войну, и нам пришлось уехать из посольства в Мадриде. Помню, в какой ярости был отец: он был так зол, что даже не мог отдавать приказаний.
Она улыбнулась.
— Это мама позаботилась о том, чтобы все вещи были собраны, а я ей помогала, потому что говорила по-испански лучше нее.
— Вряд ли вам снова понадобится испанский, мисс Сильвина, раз там заправляет Наполеон.
— Наполеону не править вечно, — ответила Сильвина, и в голосе ее прозвучали пророческие нотки.
Ответ Бесси насмешил ее. Та, фыркнув, проговорила:
— Мир полон выскочек, и в нем не находится места приличным людям.
— Это ты, конечно, о себе, Бесси, — заметила Сильвина с насмешливыми искорками в глазах.
— Ну, если я не приличный человек, то хотела бы знать, кто тогда?
Теперь Бесси пыталась отвлечь Сильвину от дурных предчувствий, связанных с ожиданием визита мистера Каддингтона, но та не поддавалась ее уловкам.
— Я терпеть не могу, когда он приходит в наш дом! — заявила девушка. — Мне противно видеть его среди вещей, принадлежавших маме. Даже после его ухода кажется, что в гостиной остается запах его мерзких сигар.
— Чему быть, того не миновать, мисс Сильвина, — сурово сказала Бесси. — Христос терпел и нам велел. Вы сказали, что должны терпеть его ради мастера Клайда. Так что толку терзаться, пока он еще не пришел? Выведите Колумба в сад. Его лапа почти зажила.
— Да, я так и сделаю, Бесси, — ответила Сильвина, оживившись. — Как чудесно будет, когда он совсем выздоровеет и мы сможем снова гулять в парке!
Она подхватила Колумба на руки, прижавшись щекой к его шелковистой головке.
— Идем, мой бедный раненый вояка, — сказала она. — Погуляем по солнышку, представляя себе, что мы в лесу. . Голос Сильвины смягчился, и старая Бесси, наблюдавшая за ней, затаила дыхание при виде того, каким прекрасным стало внезапно просиявшее личико девушки.
А та уже исчезла, сбежав по ступенькам, спеша в небольшой, полный цветов сад, принадлежавший всем жителям Куин-Уок.
Там, среди кустов, цветов и деревьев, Сильвина потеряла счет времени.
Она вспоминала, что чувствовала, находясь в греческом храме, живо представляя себе внимательный взгляд сэра Юстина, взгляд серых и уверенных глаз человека, которому — она знала это — можно доверять. Но все же иногда мелькавшее в них выражение заставляло ее сердце колотиться в груди с такой силой, что трудно было дышать.
Девушка почти видела его в сияющих доспехах и шлеме с плюмажем — облачении странствующего рыцаря.
— Сэр Юстин…
Прошептав его имя, она вспомнила, что время идет и вот-вот явятся гости.
— Пойдем, Колумб, — сказала она псу, сидевшему на траве у ее ног, — тебе уже пора обедать.
Она подхватила его на руки и, шепча какие-то ласковые слова, понесла через улицу к дому.
Такой маркиз и увидел Сильвину: солнце сияло на ее светлых волосах, муслиновое платье развевалось на ветру, голова заботливо склонилась к песику, лежавшему у нее на руках.
Он осадил лошадей, кинул груму поводья и спрыгнул с фаэтона.
— Поводи лошадей, Джон, — приказал он и поспешно пошел по тротуару.
Сильвина уже поднималась по ступеням, когда он поравнялся с ней.
Услышав чьи-то шаги, она равнодушно взглянула в его сторону — и ей показалось, что сердце замерло у нее в груди.
— Вы!..
Она с трудом выговорила это коротенькое слово.
— А вы надеялись, что сможете от меня скрыться? — спросил маркиз.
— Я не знаю… что… — невнятно начала Сильвина.
— Не войти ли нам? — негромко предложил он.
И не успела она сообразить, что происходит, как уже вошла в дом, и маркиз закрыл дверь изнутри.
Лишившись дара речи, она шла перед ним по узкой лестнице в гостиную, расположенную на втором этаже.
Он снова повернулся, чтобы закрыть за собой дверь, заметив, что она отступила в дальний конец гостиной. Комната эта произвела на него впечатление обставленной с идеальным вкусом.
Сильвина опустила Колумба на его подушку. Наблюдавший за ней маркиз подумал, что ни в ком прежде не встречал такой грации.
— Как вы… н-нашли меня? — наконец выговорила она.
— Почему вы убежали?
— Я хотела… никогда больше вас не видеть.
Улыбаясь, он приблизился к ней.
— — Вы и вправду думали, что это возможно? — спросил он. — Вы должны были понять, что судьба предначертала нам быть вместе — а никто не должен пытаться избежать того, что ему предначертано.
— Я не могу понять… как вы меня нашли, — сказала Сильвина, не глядя на него, — но, пожалуйста, вы должны уйти… сейчас же… немедленно.
Маркиз не отвечал, и Сильвина сказала:
— Забудьте меня… забудьте, что мы встречались.
— Но разве это возможно — после того, что произошло вчера? Или вы уже забыли, Сильвина, наш поцелуй?
Румянец яркой волной залил ее щеки. На долю секунды она вскинула на него взгляд, потом ресницы ее опустились.
— Это было нехорошо и не… нескромно, — запинаясь, проговорила она.
— Это было чудесно, — поправил он ее. — Чудо, недоступное описанию, мгновение, прекраснее которого я не знал.
Сильвина дрожала, не поднимая глаз.
— Я имею самонадеянность думать, что я — первый мужчина, коснувшийся ваших уст. Это правда?
— Конечно, это… правда. — Ответ прозвучал почти яростно.
— Тогда, дорогая, почему вы пытаетесь прогнать меня прочь?
Она отвернулась к камину и обеими руками ухватилась за каминную полку с такой силой, что он увидел — пальцы ее побелели.
— Я… выхожу замуж, — проговорила она так тихо, что он еле расслышал ее.
На минуту эта фраза заставила маркиза замолчать. Потом, подойдя ближе, он сказал:
— Вы выходите замуж — и все же вы влюблены.
— Нет, нет, это… не правда, — быстро откликнулась она.
— Тогда почему вы дрожите, когда я рядом? Ведь это не страх. Сильвина, так почему же так бьется ваше сердце?
Маленькая рука легла на грудь, будто стараясь утишить бушующую в ней бурю.
— Почему, — продолжал спрашивать он, — дыхание так быстро вырывается из ваших полуоткрытых губ? И почему ваши глаза сияют, как звезды — разве не любовь горит в них?
— Нет! Нет! — запротестовала она. — О, пожалуйста… умоляю вас… не заставляйте меня… так чувствовать…
Это был крик ребенка.
Тогда маркиз сказал:
— Посмотрите на меня. Сильвина. Качая головой, она отвернулась от него.
— Посмотрите на меня, — приказал он. Она не двигалась. Тогда он положил пальцы ей под подбородок и повернул к себе ее личико.
— Посмотрите на меня, посмотрите мне в глаза и скажите, что не любите меня. И, клянусь вам, я уйду.
Алтон почувствовал, что она вся задрожала от его прикосновения. Сделав над собой усилие, девушка храбро посмотрела на него. У нее возникло странное ощущение, что он тоже дрожит.
Каждый увидел в обращенном к нему взгляде нечто столь магическое, столь волшебное, что оба застыли, завороженные.
Невозможно было сказать, сколько так прошло секунд или минут, но наконец они не выдержали напряжения. Что-то тихо и бессвязно пробормотав, Сильвина очутилась в объятиях маркиза, и он прижал ее к себе.
Склонив голову, он нашел ее губы, и на этот раз его поцелуй не был нежным прикосновением уст, как накануне вечером.
Это был поцелуй требовательный, «властный — поцелуй безраздельной власти над ее душой, — теперь она безвозвратно принадлежала ему.
Они слились в этом объятии, стали единым существом: мужчина и женщина, завершившиеся друг в друге, — и весь мир был ими забыт.
Маркиз прижимал ее к себе все крепче и крепче — и тут пробили часы на каминной полке.
Этот звук не сразу проник в сознание Сильвины. Потом с криком ужаса она вырвалась из его рук.
— Вы должны уйти! Вы должны немедленно уйти! — сказала она со страхом. — Пожалуйста, молю вас, не спорьте, не прекословьте, а уходите немедленно!
Маркиз хотел ей что-то сказать, но она пальцами коснулась его губ.
— Я не могу объяснить… Для этого нет времени. Но если вы чувствуете ко мне хоть малейшую склонность, докажите ее… своим уходом… скорее… скорее…
Он увидел в ее глазах отчаяние и, удержав ее руку у своих губ, поцеловал ее.
— Я ухожу, потому что вы просите об этом, Сильвина, — сказал он. Задушевный тон его голоса говорил, как он взволнован. — Но вы знаете, что я вернусь.
— Да… но сейчас уйдите, — молила она. — Это вопрос жизни и смерти — иначе бы я не умоляла вас.
Алтон отпустил ее руку и, взяв цилиндр, открыл дверь и застыл на пороге.
— Вы уверены, что я должен вас оставить? — спросил он.
— Совершенно… совершенно уверена. Спешите… о, пожалуйста… поспешите!
Ее нескрываемый ужас заставил Алтона против его воли спуститься по лестнице и выйти из дома.
Сильвина даже не попыталась проводить его, а только стояла посередине гостиной, прижав руки к груди, неподвижная и напряженная, пока не услышала, как за ним закрылась парадная дверь.
Тогда она выбежала из комнаты и по ступенькам поспешила на следующий этаж, к себе в спальню.
Там она на минуту остановилась, борясь с желанием броситься на узенькую белую кровать и зарыться лицом в подушку.
Справившись с собой, она подошла к туалетному столику и уселась перед зеркалом, пристально вглядываясь в свое отражение, как будто ожидала, что оно изменилось как по мановению волшебной палочки.
Сильвина и вправду выглядела теперь совершенно по-другому. Казалось, в глазах ее задержался солнечный свет, теплые губы дрожали, на щеках горел румянец. Она поняла, что поцелуй сэра Юстина сделал ее такой красивой, какой она еще никогда в жизни не была.
Она все еще рассматривала свое лицо в зеркале, когда в дверь постучали. Она не ответила, и дверь открылась.
— Джентльмены здесь, мисс Сильвина, — объявила Бесси.
— Уже! — ахнула Сильвина. — О, я молю небо, чтобы они не встретили его в дверях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26