Неподвижное тело Ториса лежало на столе в комнате алхимика, а вокруг кипела работа. Юлианна носилась по всей комнате, подравнивая фитили светильников и раздувая огонь в странной железной бочке, служившей печкой. Рихтер – алхимик и лекарь – шарил на полках, забавно кивая лысой головой всякий раз, когда он заглядывал в одну из своих многочисленных банок или рылся в выдвижном ящичке в шкафу. Попутно он вытряхнул из очередной склянки на ладонь щепотку какого-то бурого порошка и втянул сначала одной, потом другой ноздрей, а потом пошел дальше, передвигая костлявой рукой свои драгоценные сосуды.
Только Казимир стоял неподвижно в темном углу лаборатории, не обращая ни малейшего внимания на приготовления. Все его внимание было сосредоточено на Торисе, и на Ториса был устремлен взгляд его горящих глаз. Мальчик еще дышал, но никто не мог сказать точно, как долго это продлится. От напряжения глаза его начали слезиться и болеть.
Рихтер, остановившись наконец в дальнем углу комнаты, начал бросать в глиняную миску с горячей водой какие-то резко пахнущие травы. Вода немедленно приобрела небывалый оранжево-красный оттенок. Даже края миски, не говоря уже о пальцах доктора, окрасились в этот странный цвет.
Вернувшись к столу, Рихтер принялся накладывать парящую горячую массу из настоя и разбухших трав на грудь Ториса Он действовал осторожно и методично, не пропуская ни одного квадратного дюйма кожи. Красно-оранжевая масса странно контрастировала с сине-черными синяками на ребрах мальчика.
Когда процедура была закончена, Рихтер отступил на шаг назад, держа на весу окрасившиеся руки. Затем он взял Ториса за кисти и сразу отпустил.
Казимир в смиренном молчании наблюдал за дальнейшими действиями алхимика. Он не отвернулся даже тогда, когда старик принялся резать все еще живое тело, жечь огнем, приставлять пиявки. Взгляд его был прикован к грудной клетке друга, которая продолжала подниматься и опускаться. Так прошло несколько часов, но ничто не изменилось, ни в лучшую, ни в худшую сторону.
Наконец Рихтер убрал пиявок, сполоснул руки и принялся бинтовать раны.
– Это все? – сердито спросил Казимир, оттолкнувшись от стены.
– Идем, Казимир, – остановил его голос Юлианны. Девушка взяла его за руку и заставила отвернуться от сгорбившегося над своей работой врача. – Давай перенесем Ториса в постель и немного отдохнем сами.
Казимир устало опустил голову. Рихтер уже завязывал последний бинт, и Казимир осторожно поднял забинтованное тело Ториса на руки. Юлианна пошла вперед, придерживая перед ним двери. Так они поднялись на второй этаж и оказались в скромной маленькой спаленке. Юлианна сняла с кровати покрывала, Казимир уложил Ториса на простыню и закрыл его несколькими одеялами, чтобы тот согрелся.
Девушка положила руку на плечо Казимира.
– Мы ничего больше не сможем для него сделать, – сказала она. Затем рука ее опустилась, Юлианна медленно шла к двери. – Пусть поспит.
Казимир рассеянно кивнул и сел в кресло. Он продолжал смотреть на Ториса, и девушка вздохнула.
– Ты тоже должен отдохнуть, Казимир. Завтра утром ты снова должен будешь исполнять обязанности Мейстерзингера Гармонии.
– Пусть Гармония обойдется без меня, – с горечью пробормотал Казимир.
– Но город не может без тебя…
Казимир с усилием оторвал взгляд от бледного лица Ториса. Глаза его казались глубокими и темными словно колодцы.
– А я не могу без него.
Утренний свет застал Казимира бодрствующим в том же самом кресле. Вокруг глаз его залегли темные тени. Казалось, сон нисколько не помог Торису. Мальчик был обожжен, избит грабителями и изрезан врачом, он сильно осунулся и исхудал, и только его упрямые легкие не сдавались, продолжая свою работу. С утра обоих навестила Юлианна, но серый от усталости Мейстерзингер не обратил на нее ни малейшего внимания. Слуга, который явился с сообщением о собравшихся просителях, добился большего успеха: Казимир швырнул в него башмаком.
К середине утра его оставили в покое.
После полудня Казимир сдался и крепко заснул.
– Ты должен многому научиться, – раздался глубокий голос, разгоняя отрывочные сновидения Казимира. – А сон, надо сказать, не лучший учитель.
Худая, узкая рука коснулась онемевшего плеча Казимира и слегка его встряхнула. Юноша, неожиданно осознав, что он все-таки уснул, вздрогнул и открыл глаза. По его опухшему лицу проскользнула гримаса отвращения – он не мог простить себе этой слабости.
Не обращая внимания на руку, которая все еще лежала на его плече, Казимир повернулся к Торису. Мальчуган все еще спал, хотя за окнами уже стемнело. Сквозь открытые окна в спальню врывался прохладный ночной ветерок.
Р ука с плеча Казимира внезапно исчезла, и послышался глухой топот ботинок по полу. В темноте вспыхнула и поплыла вокруг его кресла свеча, и от ее яркого света Казимир заморгал. Наконец он разглядел узкое худое лицо с моноклем в глазу.
– Мастер Люкас! – невольно ахнул Казимир.
Бард опустил свечу на стол, и ее свет отбросил на его лицо зловещую тень. Усаживаясь на краешек постели Ториса, Люкас хитро улыбнулся. Его пронзительные глаза в упор рассматривали Казимира.
– Зови меня просто Геркон, – сказал бард. – Этой привилегией пользуются все мои ученики.
– У учеников есть учителя, – сонно пробормотал Казимир. – Учителей нанимают. Кто нанял Геркона Люкаса?
– Жители Гармонии, которым нужен правитель, – с легкой злостью в голосе отозвался Люкас. – Пока у них есть только дитя, которое живет в усадьбе правителя.
– Все правители – дети, нетерпеливые и несмышленые дети, – парировал Казимир, окончательно просыпаясь. – А теперь уходи, Геркон Люкас!
Геркон поднял бровь, выронил монокль и, ловко поймав его налету, стал рассеянно протирать его носовым платком.
– Когда ты проиграл состязание, я слишком быстро покинул тебя. То, как ты развенчал Зона Кляуса и его способы управления, доказывает, что я поторопился. Теперь я не отвернусь от тебя, хотя в качестве правителя Гармонии ты оказался довольно беспомощным.
Казимир двинулся вперед вместе со своим креслом. Его глаза впились в лицо барда, а голос стал похож на рычание зверя.
– Я получил власть по закону, я учредил государственную религию, объявил Кляуса вне закона, обратил его собственность в доход городской казны и распорядился, чтобы его похоронили как нищего бродягу. И все это – за два дня. Я бы не назвал это беспомощностью.
Вокруг глаза Люкаса, того, в котором он держал монокль, образовалась грубая складка кожи. Бард заправил под нее свой стеклянный кружок и слегка прикрыл глаза, скептически глядя на Казимира.
– За два дня ты привел в бешенство аристократов и весь Хармони-Холл. Ты смутил народ, пренебрег своими обязанностями и… – он указал рукой на Ториса, – оставил умирать своего лучшего друга.
Казимир скрипнул зубами.
– Я долго искал его, а потом не отошел ни на шаг от его кровати! Мне плевать на богатых и на Хармони-Холл! Они – всего лишь горстка испорченных и развращенных людей по сравнению с сотнями и тысячами бедняков.
– Ты глуп, Казимир. Богатые – это все! Тебе нужно учиться еще очень многому, – устало сказал Люкас. – Это так. Разве я не прав?
– Какое право имеешь ты, простой бард, поучать меня?
– Глупые люди выбирают себе учителей по их дипломам, – спокойно ответил Люкас, снимая с головы свою широкополую шляпу и небрежно проводя пальцами по полям, – а умные люди выбирают учителей по их урокам.
Бард поднялся и надел шляпу на голову.
– Идем со мной. Мы начнем наши занятия прямо сейчас.
Казимир поглубже уселся в кресло.
– Я не оставлю Ториса.
– Оставить его ты не хочешь, а cпать – можешь? – холодно переспросил Люкас.
Казимир отвернулся, скрестив на груди руки.
– Сегодня он все равно не проснется, Казимир, – продолжил бард неожиданно мягким голосом, в котором не слышно было ядовитой злости. – Уверяю тебя. Если он проснется завтра, когда народ восстанет, он потеряет все.
– Восстанет? – спросил Казимир, садясь прямо.
– Ты должен многому успеть научиться. Пойдем со мной.
В последний раз бросив взгляд на Ториса, который продолжал ровно и спокойно дышать, Казимир выбрался из кресла.
– Я попросил служанку подготовить твой плащ и башмаки, – сказал ему Геркон Люкас.


***

По сравнению с влажным воздухом каменной усадьбы, в лесу к северо-востоку от Гармонии было сухо, а ночной ветер нес с собой разнообразные живые запахи. Широкие листья могучих деревьев густым шатром нависали над головами высокорослого барда и его юного ученика, когда они свернули на оленью тропу и двинулись по ней. Геркон Люкас показывал дорогу, и Казимир удивлялся, как легко и изящно его широкополая шляпа минует низко нависшие над тропой переплетенные ветви.
Шагая следом за Герконом Люкасом, Казимир с любопытством его разглядывал. Бард уверенно ориентировался в ночном лесу и, казалось, нисколько не боялся ночных тварей. В Гармонии всем и каждому были известны жуткие истории о стаях оборотней-волколаков, которые охотились за неосторожными путниками буквально у городских стен. Люкас же либо беспечно пренебрегал опасностью, либо действительно ничего не боялся.
"Может быть, он не верит в вервольфов, – подумал Казимир с капризной улыбкой. – Что же, я мог бы показать ему одного такого зверя прямо сейчас”.
Одновременно с этой мыслью пришла и вторая: Казимир почему-то знал, что никогда не решится напасть на Люкаса. Правда, он не очень любил черноусого певца, но в то же время питал к нему немалое уважение. Он держал себя так, как никто из людей, которых Казимир когда-либо встречал. Своим волчьим нюхом Казимир мгновенно чувствовал страх и неуверенность, и все без исключения – Кляус, Густав, Юлианна, Торис – одни больше, другие меньше, но источали этот волнующий запах. Люкас был совсем другим. От него исходил запах довольства, уверенности, здравомыслия и мрачной силы. Бард был первым человеком, которого Казимир встречал, кому было уютно в его человечьей шкуре.
Достигнув небольшой, устланной листьями поляны, Геркон остановился. Казимир, отводя от лица листья разросшегося папоротника, встал рядом с ним. Люкас, словно позабыв о своем воспитаннике, вслушивался в шорохи ночного леса.
После недолгого молчания Казимир спросил:
– Что-нибудь слышишь?
– Тише! – откликнулся Люкас, поднося палец к губам. Глаза его бессмысленно блуждали по темным кружевам листвы над головой. Потом Казимир увидел на его лице улыбку, словно неслышный голос прошептал ему на ухо что-то веселое.
Неожиданно бард выпрямился, с шумом втягивая в легкие сухой прохладный воздух. Взгляд его упал на сумрачное лицо Казимира.
– Весть о неумелом правителе Гармонии достигла даже Скульда, – заметил он.
– Ты привел меня в лес, чтобы сказать это? – отозвался Казимир не слишком любезно. – Я уже укрепился на троне и…
– Казимир, Казимир… – прервал его бард, укоризненно качая головой и похлопывая юношу по спине.
– Твое правление обречено, что бы ты ни решил, как бы ты ни решил и почему бы… Юлианна рассказала мне о том, как ты собираешься воевать с трущобами. Ты собираешься править с отеческой заботой и добротой, заботясь о подданных, словно о собственных детях.
– Сомневаюсь, что у меня это получится. Я имею в виду – быть отцом… В конце концов, я рос сиротой, – с насмешкой отозвался Казимир. – Однако предположим, что у меня все получится. Что же в этом плохого?
– Отец воспитывает детей, чтобы они сбросили его с престола, – без раздумий сказал Люкас. – Большинство детей проделывают это пассивно, годами скрывая свое недовольство в надежде на наследство. Некоторые предпочитают действовать активно, убивая своего родителя и захватывая его земли.
Люкас ненадолго замолчал, окидывая Казимира задумчивым взглядом.
– В любом случае сыновья вырастают и устраняют своего отца. Неужели ты хочешь, чтобы жители Гармонии поступили с тобой подобным образом?
– Но это глупо.
– Неужели? – переспросил Люкас. – Неужели ты еще не понял, Казимир? Ты будешь обращаться с бедняками как с маленькими детьми, стараясь облегчить их жребий, снабжая их деньгами, давая им знания и надежду. Одновременно ты отказываешься обращать вниманию на аристократов из Хармони-Холла, ведешь себя с ними, словно с неуклюжими подростками, подталкивая их к независимому существованию. Всех своих сирот ты отвел в храм Милила и поставил над ними жреца, а ведь он тоже станет соперничать с тобой, добиваясь большей власти и влияния. Если тебя не прикончат аристократы, то это сделают восставшие бедняки. А уж если по странному капризу судьбы и те и другие замешкаются, то тебя убьют священники – жрецы бога Милила, – после чего ты, конечно, будешь причислен ими к лику святых.
– Поэтому я не должен быть своим подданным отцом, – ядовито парировал Казимир – Я должен стать их матерью, дядей, соседом, продавцом из рыбной лавки, галантерейщиком или шутом…
– Тихо! – воскликнул Люкас, раздраженно тряся головой. – Ты должен править своими подданными так, как хищник правит своей жертвой.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Казимир. – Я что, должен за ними охотиться и пожирать их?
– Совершенно верно, – подтвердил Люкас коротко кивнув. – Хищник почти никогда не страдает от своей добычи так, как страдает отец от своих сыновей. Правитель, словно хищный зверь, должен загонять своих подданных, набрасываясь на отбившихся от стада.
Казимир глубоко вздохнул и сказал:
– Любой правитель, который станет действовать по твоему рецепту, будет свергнут и убит,
– Разве заяц может победить волка? – ответил ему Люкас, мрачно сверкнув зубами в темноте.
– Он мог бы, если бы у него были волчьи когти и клыки или, на худой конец, волчья жажда крови и битвы. Но зайцы предпочитают бежать, а не сражаться.
Высокорослый бард неожиданно опустил ладони на плечи Казимира, и глаза его засверкали безумным яростным огнем.
– Разве ты не видишь, Казимир? Стражники на твоей стороне, на твоей стороне тюрьмы и законы! У тебя есть зубы и когти, чтобы убить их всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46