«тарелка» висит прямо над локатором, глазами ее все видят, а приборы ничего не регистрируют.
– Ваши локаторы, наверное, на радиоволнах работают? – сочувственно поинтересовался Гзуг. – Чего ж тогда удивляться – длинноволновое излучение легко обмануть… Командир, по-моему, это не научные корабли, а боевые.
– По-моему, тоже, – согласился Гаффай, равнодушно разглядывая голограмму «тарелочек». – Что-то вроде маванорских канонерок времен гражданской войны прошлого тысячелетия.
Остальные присоединились к мнению командира, а пилот-долок пренебрежительно заявил, что скорость этих примитивных доисторических драндулетов навряд ли превышает шесть-семь… Тут даже бесподобная «Мысль-6» дала сбой, подбирая в лексике Шестоперова словарный эквивалент для единицы скорости. Наконец поступил перевод: «…шесть-семь узлов ». Термин был знаком, но, к сожалению, Кузьма Петрович понятия не имел, чему равен космический «узел»…
– Мне почему-то кажется, что мы видим пресловутых найрухов, – сказал вдруг Хирин Гзуг. – Все данные, как будто, сходятся… Командир, разреши подстрелить ближайшего.
Три перпендикулярных кольца, бессистемно передвигавшиеся до сих пор по всей голограмме, совершили осмысленный маневр, скрестившись на изображении одной из «тарелок».
«Прицел у них такой, – догадался землянин. – Неужели сейчас выстрелит?» Ему было очень любопытно посмотреть, как действует космическое оружие, но на этот раз обошлось без канонады.
– Полагаю, это на самом деле найрухи, – медленно проговорил Гаффай. – Во всяком случае, в прошлую войну у них были корабли такого типа… Нет, не будем связываться… Внимание, врубаю главный двигатель на минимальную тягу. Штурман, взять курс на Второй Спиральный Рукав.
На задней полусфере полыхнули огненные язычки, и Солнце стремительно уменьшилось в размерах, отодвинувшись далеко назад. Не прошло и минуты, как земное светило сделалось неотличимым от тысяч других звездных точек.
– Скорость пол-узла, вышли из системы, – доложил штурман.
– Это мы уже сообразили, храбрец ты наш, – с веселой сварливостью в голосе огрызнулся Визброй. – Ложимся на курс и набираем крейсерскую скорость.
Небесная панорама повернулась градусов на сорок. По левому борту промелькнул и скрылся за кормой голубоватый шар – «Лабиринт» промчался мимо какого-то небесного тела. Картина созвездий непрерывно смещалась и становилась все более незнакомой. Разноцветные светила – одинарные, двойные и прочие, то и дело проносившиеся по голограмме, двигались все быстрее – очевидно, звездолет набирал скорость.
Потом звезды по курсу будто расступились, лишь далеко впереди слабо светилась густая россыпь – жалкое подобие знакомого по земному небу Млечного Пути.
– В ближайшее время ничего интересного не ожидается, – прокомментировал Миран. – «Лабиринт» покинул Третий Спиральный Рукав Галактики, в котором находятся Земля и Солнце, а в наш Второй Рукав прибудем примерно через двадцать суток по времени Ратула. Это около тридцати земных.
– Какая же у нас сейчас скорость? – изумился Кузьма Петрович. – Я догадываюсь, что сверхсветовая…
– Обыкновенная скорость, вот на мониторе цифры – двадцать четыре узла. – Тарениец зевнул. – Другими словами, летим в двадцать четыре тысячи раз быстрее света. Понятно?
Потрясенный в очередной раз Шестоперов неуверенно кивнул. По правде говоря, такие колоссальные скорости, немыслимые с точки зрения земной науки, плохо умещались б сознании, но это были уже его личные проблемы.
– Шли бы отсюда, – не слишком любезно посоветовал Туб Ролианус. – Нечего тут без дела околачиваться.
– Кстати, командир, где разместим пассажира? – спросил Миран.
– В любой свободной каюте… И позаботься насчет питания. А через пару дней, когда подлечишь, приводи его ко мне на собеседование.
– Не раньше чем через пять-шесть. Ему еще лежать и лежать в лазарете.
Гаффай удивленно нацелил на доктора тяжелый взгляд желтых с красноватыми прожилками глаз и осведомился не без раздражения:
– Почему так долго? Ты говорил, что у землянина всего-навсего опухоль в желудке. Такую ерунду за сутки можно залечить.
Разведя руками, доктор ответил, что недостаточно знаком с молекулярными процессами в организмах земных гуманоидов, а потому придется предварительно выполнить кое-какие исследования. Командир недоуменно покачал головой, однако ничего не сказал и отпустил их движением ладони.

Следующие несколько дней Шестоперов действительно провел на больничной койке, накрытой прозрачным колпаком, словно это саркофаг. Бесчисленные анализы и не слишком болезненные, но изматывающие процедуры, которые Миран выполнял при помощи массы хитроумных устройств, утомили старика до последней невозможности. Временами он по странной ассоциации вспоминал последнюю свою охоту, завершившуюся разделкой кабаньей туши. Было в этом лечении нечто, похожее на свежевание: изготовленные на другом конце Галактики механизмы буквально разбирали землянина на кусочки, а затем, освободив от злокачественных клеток, собирали вновь.
Наконец, проснувшись в очередной раз после волнового наркоза, Кузьма Петрович почувствовал себя совершенно здоровым. Врач, осмотрев его, удовлетворенно промурлыкал: мол, «наши дела потихоньку пошли на поправочку».
– Долго еще? – страдальческим голосом осведомился Шестоперов.
– Вот, посмотри сам.
Рядом с кроватью вспыхнули две голограммы его внутренних органов – ну, ни дать ни взять освежеванная туша. Миран пояснил, что левое изображение, на котором подмигивали ядовитой фосфорической зеленью опухоли и метастазы, показывает клиническую картину до начала лечения, тогда как правая голограмма демонстрирует сегодняшнюю ситуацию. Ни малейших признаков болезни на втором изображении Шестоперов не обнаружил и вознамерился безотлагательно покинуть прозрачный саркофаг, в котором провел последние три дня.
– Не спеши, – засмеявшись, остановил его Миран. – Внутри твоих генов могут оставаться мутировавшие цепочки нуклеиновых кислот, и тогда через несколько лет последует новая вспышка злокачественных трансформаций.
– Что теперь прикажешь делать? – агрессивно осведомился Шестоперов. – Валяться здесь до самого Ратула?
– Не больше суток, – заверил его тарениец. – Еще два-три сеанса лучевой терапии – и ты свободен. Сейчас возобновим сканирование твоего генома. А заодно, чтоб не терять время попусту, будешь учиться языкам. Не век же тебе носить телепатическую антенну…
Шестоперов жалобно повздыхал, однако врач был непреклонен, как и все его коллеги на всех мирах всех галактик. На голову землянина опустился опутанный проводами шлем, сознание заполнилось невразумительным бормотанием, и Кузьма Петрович неожиданно для себя уснул.

Когда он вновь открыл глаза, шлема на голове не было. Индикатор времени на переборке медицинского отсека показывал 14.27 – Шестоперов не без удивления обнаружил, что научился разбирать маванорские цифры. К тому же теперь он знал, что распорядок дня на «Лабиринте» привязан к суткам Ратула, которые подразделяются на двадцать часов, причем каждый час состоит из ста минут по сотне секунд в каждой. А 15.00 – это землянин тоже знал – время ужина.
Ровно без двух минут пятнадцать в отсек вкатился робот-стюард, державший верхней парой манипуляторов поднос. Салат, отбивные, жареные клубни, соус, большой стакан фруктового сока, белый и серый хлеб – все блюда были вполне съедобны и отдаленно напоминали болгарскую кухню.
Шестоперов с аппетитом употребил инопланетные кушанья, вернул роботу посуду и сделал заказ на завтра. Механический стюард подъехал к выходу, ткнул нижней клешней в кнопку, и в переборке раскрылось многоугольное – как раз в рост робота – отверстие. Когда робот-лакей очутился в коридоре, лепестки дверной диафрагмы начали закрываться, но вдруг приостановили свое движение и распахнулись вновь, но уже значительно просторнее, чтобы впустить в медицинский отсек огромную фигуру Висада Гаффая.
Ящер подошел в «саркофагу», сделал неуловимое движение – и возле него прямо из пола выросло громадное кресло.
– Как самочувствие? – протелепатировал командир, усаживаясь.
– Благодарю, – неуверенно проговорил Шестоперов на языке долоков. – Я практически здоров.
– Уже освоил речь… Прекрасно. Надо поговорить. – Гаффай мягко предложил: – Расскажи о себе.
«Интересно, придется ли писать автобиографию и заполнять анкеты? – подумал Кузьма Петрович. – Надеюсь, у меня не потребуют заверенную характеристику с предыдущего места службы…»
– Пятьдесят шесть земных лет, то есть около семидесяти лет назад по времени Ратула я окончил летное военное училище, – начал он. – Попал на флот, в морскую авиацию, был пилотом торпедоносца. Когда началась война, наш полк…
Тут Гаффай, извинившись, прервал пассажира и попросил уточнить, что это была за война, какие виды оружия применялись, и что подразумевают на Земле под «флотом», «авиацией» и «торпедоносцами». Чтобы объяснить все это, землянину не хватило заученных во сне слов и пришлось снова надевать «Мысль-6». Хотя Шестоперов очень старался, ему все же показалось, что долок не вполне правильно усвоил, для чего нужны людям морские корабли…
– Ну вот так, стало быть, – продолжил Кузьма Петрович вслух, но усилитель со лба не снял. – В одном из вылетов мою машину сбили, я был ранен. Летать врачи запретили, поэтому с полгода я прослужил в отделе военной контрразведки дивизии, а потом переквалифицировался в оружейника. После войны работал, главным образом, с ракетной техникой класса «воздух-корабль» и «корабль-корабль», ну и со ствольными системами имел дело. Участвовал в локальных конфликтах. Двенадцать лет назад уволился по возрасту в отставку в звании полковника.
– Чем у вас командует полковник? – спросил долок и, выслушав ответ, прокомментировал: – По-нашему, командор. Что ж, совсем недурно… – И неожиданно добавил доверительным тоном: – Я кончил прошлую войну эскадренным адмиралом – это на две ступени выше командора.
– Вице-адмирал, – перевел Кузьма Петрович в привычную табель о рангах.
Человек и ящер улыбнулись. Они явно симпатизировали друг другу. Такая внезапная дружба возникает у военных нередко – например, если в поезде дальнего следования встречаются офицеры из разных гарнизонов. Пара-другая вопросов, распитая в полутемном прокуренном купе бутылка, обязательно обнаруженные общие знакомые – и незаметно рождается теплое чувство, основанное на армейском братстве. Может, никогда больше не суждено им повидаться, а тем более сражаться плечом к плечу, но память о знакомстве остается надолго…
– Тут вот какое дело, – дипломатично заговорил Гаффай. – В вашем секторе Галактики мы оказались случайно, и теперь никто не знает, когда к Солнцу отправится следующий корабль. Может быть, через год. а может – позже. Так что имей в виду: домой вернешься не скоро.
– Что поделать. – Не слишком огорченный Кузьма Петрович развел руками. – За лечение от смерти приходится чем-то расплачиваться… – Он вдруг спохватился: – Послушайте, а в каком качестве я буду жить у вас на Ратуле?
– В том-то и проблема. Чтобы жить, надо работать, а чтобы жить хорошо, надо делать карьеру. Ну, с работой у нас трудностей нет, механиком всегда сможешь устроиться. Будешь получать на первых порах, скажем… пять, самое большее восемь тысяч дофуров в год. На пропитание этого хватит, хотя на такие деньги не разгуляешься.
Динозавр забарабанил когтями по прозрачному колпаку «саркофага», безразлично глядя в переборку над головой землянина. «Явно ведь на что-то намекает, – заинтересовался Шестоперов. – Хочет предложить работу поприбыльней?» Старик подыграл отставному адмиралу:
– Если не ошибаюсь, фитаклид говорил, что меня могут взять в ваш экипаж…
Гаффай энергично закивал громадной головой:
– Вот и я о том же. Хирин в одиночку не справляется, поэтому мне нужен младший огневик, то есть оператор артиллерийских и торпедных установок. Будешь летать с нами по всему скоплению, повидаешь десятки планет. К тому же заработки у нас солидные – не меньше двадцати пяти тысяч дофуров. Столько даже не каждый инженер на орбитальной верфи получает.
Таинственные дофуры мало что говорили землянину, поэтому Кузьма Петрович поспешил уточнить:
– Это в год или в месяц?
– В год. У нас нет такого понятия – месяц.
– И что же можно купить на эти деньги?
– Тридцать тысяч – это двухэтажный особнячок со всеми удобствами, десять тысяч – машина среднего класса. За двадцать дофуров можно плотно ужраться в хорошем кабаке, за пятерку – в любом порту снимешь шлюху на полную катушку… Первое время, конечно, поживешь в стандартной многоэтажке, а потихоньку поднакопишь деньжат и справишь новоселье.
– Не вэтом дело. – Шестоперов отмахнулся. – Я неприхотлив, мне хоромы ни к чему. А в экипаж «Лабиринта» я согласен – всю сознательную жизнь мечтал стать космонавтом.
– Вот и отлично! – Ящер просиял. – Стало быть, договорились. Ну, поправляйся. Как только Ушафиан разрешит, Рин познакомит тебя с техникой. Думаю, до конца перелета освоишь.
Они попрощались тепло, как давние приятели. Долок направился к выходу, однако Кузьма Петрович не исчерпал еще резервов своей любознательности и спросил:
– Я только не понял, какие задачи выполняет наш корабль. Научные исследования, должно быть?
Командир-долок почему-то долго не отвечал. Потом проговорил, глядя опять же поверх головы собеседника:
– В прежние времена «Лабиринт» был войсковым транспортом. Теперь это – грузопассажирский рейдер ратульской Ассоциации Свободной Космической Торговли. В нашем звездном скоплении есть несколько государств, однако космическим транспортом межзвездного радиуса располагает только Ратул. Флот нашей Ассоциации осуществляет практически все коммерческие перевозки между различными планетными системами… – Он снова запнулся. – Кроме того, Ратул имеет некоторое количество легких боевых кораблей, однако в вооруженных силах традиционно служат лишь долоки, таренийцы, фитаклиды и очень немного ремедов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43