Корреспондент газеты "Де-мойн Рейджестер"
Майк Кейн еще раз пробежал текст своего сенсационного материала.
"Нашему постоянному корреспонденту в НьюОрлеане удалось взять интервью у одного из членов экипажа вертолета ВМС США "Блэк Тандер", принимавшего участие в спасательной экспедиции к месту аварийной посадки "Атлантиса". По понятным причинам имя офицера мы сохраняем в секрете, назовем его просто мистер М.
По утверждению мистера М., когда его вертолет приблизился к "Атлантису", он увидел раскрытую сверху и с бортов кабину, в которой находились тела четырех членов экипажа. Мистер М. не берется опознать погибших, но среди них не было мисс Саманты Л. Ларрены (27). Тела астронавтов, пол и кресла кабины были сплошь залиты кровью. Мистер М. говорит, что разглядел огнестрельные ранения в голове по крайней мере у одного человека.
Тела погрузили в другой вертолет и отправили на базу Черри Брэнч. Мистер М. сказал, что всех участников спасательного рейда строго предупредили о том, что эта информация является государственной тайной, но как честный гражданин он не мог не предоставить ее нашей газете.
В связи с эксклюзивным интервью мистера М.
(только для "Де-мойн Рейджестер") мы вправе спросить правительство и Президента США: насколько соответствуют действительности утверждения летчика? Подвергся ли "Атлантис" нападению террористов и найдены ли тела трех пропавших членов экипажа? А если нет, то кого с неприличной поспешностью похоронили на Арлингтонском кладбище?
Вот вопросы, которые мы обязаны задать".
Это будет взрыв! Пока никто не читал заметки.
Ему нужно хоть малейшее подтверждение знакомого парня из Пентагона, что это не бред сумасшедшего пилота. Два часа назад он попросил узнать, насколько эти сведения могут быть достоверными.
Тот должен позвонить с минуты на минуту. И Пулитцеровская премия у Майка в кармане.
Звонок раздался, но в дверь. Кейн подошел, взглянул из-за осторожности в глазок. Последнее, что он увидел в жизни, было громадное дуло пистолета.
Мистера М. - двадцатитрехлетнего лейтенанта Элистера Ройса - в тот же вечер нашли повесившимся в небольшом лесу недалеко от дома. Рядом лежала записка, в которой он просил никого не винить в его смерти.
18
Ратников включил передатчик.
"Топ Флэш" относился к тому типу используемых спецслужбами устройств, которые почти невозможно засечь в эфире. Передаваемая информация кодировалась, накапливалась в кристаллической памяти аппарата и выстреливалась в виде импульса продолжительностью от трех до десяти микросекунд. Приемник мгновенно расшифровывал ее и выдавал получателю в форме акустического сигнала, проще говоря, человеческой речи.
- Феникс вызывает Квадро, - сказал Ратников в микрофон по-русски. Феникс вызывает Квадро.
- Здесь Квадро, - прозвучал в ответ предельно ясный и четкий голос из динамика.
На другом конце радиолинии у аналогичного аппарата сидел человек, составивший список из восьми имен подлежавших уничтожению людей ЦРУ список, из которого уцелели только Коллинз и Корин. Ратников знал подлинное имя этого человека, главы и вдохновителя заговора. Остальным членам организации он был известен как невесть где пребывающий мистер Браун, почти Господь Бог.
- Не тратьте время на подробный доклад, - сказал Квадро. - Я получил донесение от источника Альфа. Расскажите, что предпринимается в отношении сбежавших астронавтов. Это наша главная забота.
- Ими занимается Дорен, - произнес Ратни
ков. - Полагаю, они уже убиты или вот-вот будут ликвидированы.
- Да? - с нескрываемой иронией проговорил Квадро. - А как вы представляете собственное будущее в таком случае?
Ратников растерялся.
- Но я думаю, они не успели... Средства массовой информации молчат... если власти скрывают их, источник Альфа знал бы...
- Успели, не успели! - пробрюзжал мистер Браун. - Дилетантство. Мы должны быть на сто процентов уверены, что вы вернетесь в Москву героем.
Вы нужны мне, Ратников, вы нужны делу.
Александр Борисович немного приободрился.
- Каковы ваши указания, Квадро?
- Поиски продолжать. Девушку уничтожить, Шалимова похитить и вывезти в Москву. Здесь мы поработаем с ним методом нейропрограммирования. Мы зомбируем его, сделаем из него виновника и отпустим, ненавязчиво подсказав ФСБ, где его искать. Арестованный, он расскажет им всю правду, но с небольшой поправкой. Вместо вас будет фигурировать он. Программу самоубийства мы также заложим в его мозг. Вы видите, Ратников? Я превращаю вашу ошибку в свою победу. Я убиваю трех зайцев. Вы возвращаетесь героем, вырвавшимся из плена террористов. Вы занимаете высокий пост в Москве. С гибелью так называемых истинных виновников расследование прекращается.
- Вы гениальны, Квадро, - с искренним восхищением сказал Ратников.
Довольный смех мистера Брауна прокатился под сводами пещеры.
- Поторопитесь передать Дорену новые инструкции, - приказал он, - как бы этот дуралей и впрямь их не ликвидировал. Конец связи.
- Подтверждаю, - Ратников выключил "Топ Флэш".
Он вышел из приспособленной под пункт радиообмена дощатой будочки под безжалостно палящие лучи прожекторов. Ричардса на базе не было - "Барс" ушел в первый рейс за американским золотом. База осталась как будто без руководства, но руководить тут было и нечем - бесконечно тянущиеся часы были заполнены вынужденным бездействием.
Через час по условленной процедуре выйдет на связь Дорен. Разыскать его раньше невозможно, никаких экстренных каналов вызова не предусмотрено. Только бы он не успел1
Ратников сел на круглый валун у воды и принялся кидать в темное зеркало озера мелкие камешки. Он сказал правду - СВОЮ правду - назвав мистера Брауна гением. Гениальность, величие замысла, широта и масштаб грандиозных идей - вот что покорило в нем Ратникова, вот почему он присоединился к нему, стал его верным единомышленником, а не покорным исполнителем воли. И это Квадро ценил в Ратникове.
Но несмотря на неподдельное чувство сопричастности к помыслам великого человека, Ратников все же считал его... чуть-чуть идеалистом. По его мнению, мистеру Брауну не хватало связи с реальностью, притяжения к живой земле, с живыми людьми. Идея - хорошая вещь, она способна организовывать, сплотить и вести, но в конце всякой идеи обязательно должна стоять единичка с энным количеством нулей, и тогда все становится простым и понятным. Не то чтобы Ратников не верил Квадро, когда тот говорил, что не ищет богатства и личной власти - скорее улавливал тут уязвимое место, некую слабость, ахиллесову пяту главы организации.
А слабостью можно воспользоваться, и вот тогда...
Никто не вечен, и Квадро тоже.
Нет, Ратников не строил планов дворцового переворота. Он умел ждать, он настроился на долгое ожидание, быть может, на годы и годы, пока звезды не сложатся для него в счастливое сочетание. А там - молниеносный удар и...
Только одно всерьез тревожило Ратникова.
Американцы никогда не прекратят поисков своего золота.
Никогда.
19
Обложные тучи предвещали долгое царствие пасмурной погоды. Шебалдин поднял воротник джинсовой куртки, перешел мокрую улицу и направился к ничем не выделяющемуся среди прочих дому на проспекте Космонавтов. Лифт не работал. Полковник взобрался на пятый этаж пешком и надавил кнопку звонка у выкрашенной в бежевый цвет двери. Целую минуту он прислушивался к звукам внутри квартиры, вернее, к их отсутствию, потом донесся звук шлепающих шагов и загремел замок.
Прежде чем отправляться на свидание с бывшей супругой Ратникова, Шебалдин пристально ознакомился с ее биографией, хотя ничего особо примечательного не вычитал Ольга Дмитриевна Воровская, тридцать восемь лет, кандидат технических наук.
Окончила физфак МГУ, работала в НИИ, потом в лабораториях Звездного городка. Вышла замуж за Ратникова (первый брак) семь лет назад, два года назад - развод по обоюдной инициативе, вполне тихий и пристойный ("не сошлись характерами").
Шебалдин подумал, что пять лет - пожалуй, чрезмерный срок для взаимного изучения характеров.
Детьми чета Ратниковых так и не обзавелась.
Ольга Дмитриевна открыла дверь на цепочке, одетая в домашний халат, в тапочках. Шебалдин видел ее фотографии в деле, но персональным впечатлениям всегда доверял больше. На него смотрели серые глаза еще красивой женщины с каштановыми волосами до плеч, выглядящей старше своего возраста. Печать хронической усталости лежала на ее лице, но не такая, какая бывает у женщин, постоянно перегруженных работой и хлопотами по дому.
Ольга Дмитриевна будто устала от самой себя. Она была не накрашена и встрепана, словно только что из постели. В пожелтевших пальцах дымилась сигарета без фильтра.
- Добрый день, - вежливо поздоровался Шебалдин и предъявил служебное удостоверение. - Я полковник Федеральной службы безопасности Шебалдин Станислав Михайлович. Я хотел бы поговорить о вашем муже... Бывшем муже, поправился он.
Женщина молча откинула цепочку, не выразив ни положительных, ни отрицательных эмоций по поводу визита контрразведчика, как если бы всю жизнь того и ждала. Шебалдин шагнул в тесную прихожую, а оттуда в единственную комнату, служившую по этой причине и гостиной, и столовой, и спальней.
Обычно, попадая в незнакомую обстановку в процессе расследования, он старался незаметно подмечать все подробности, справедливо полагая, что дом зеркально отражает личность хозяина. Но в данном случае зацепиться было не за что. Никаких фотографий на стенах, любимых пластинок (и проигрывателя нет - только радио и телевизор), следов отделки квартиры по своему вкусу. Ощущение пустоты усиливало и то, что в комнате практически не было мебели, кроме безликого набора, модного у обитателей "хрущоб" лет тридцать назад два кресла, журнальный столик и тахта, сейчас незастланная. На столике красовалась початая бутылка некогда отечественного коньяка (того, что умельцы из ближнего зарубежья выдают за "Апшерон") и захватанная рюмка. Рядом - пепельница, переполненная вываливающимися на стол окурками сигарет "Полет". Сине-белые смятые пачки виднелись там и тут.
"Странно, - подумал Шебалдин. - В деле не было упоминания о том, что она закладывает за воротник, и на работе ее ценят и хорошо отзываются. И по внешности не скажешь, что алкоголичка.
Может, тихая бытовая пьяница из тех, что не любят выносить сор из избы?"
Следуя жесту хозяйки, Шебалдин опустился в предложенное кресло. Перед ним блеснула вторая рюмка, наполнилась коньяком, - все молча, ни слова даже приветствия! Ольга Дмитриевна пригубила напиток, и лишь тогда Шебалдин впервые услышал ее хрипловатый приятный голос.
- Извините, что не предлагаю закурить. Сами видите, какие у меня сигареты. Вы, наверное, к "Мальборо" привыкли.
Шебалдин курил только "Яву", но не стал углубляться в дискуссию о сортах табака.
- Ольга Дмитриевна, я хотел...
- Да, да. - Она махнула рукой, пепел упал с сигареты и рассыпался по халату. Она не заметила этого. - Вы пришли поговорить об Александре.
Только что ж говорить, раз он погиб... Ведь он погиб? - Женщина с неожиданной проницательностью взглянула на Шебалдина.
- Вы как будто сомневаетесь, - неопределенно ответил полковник.
Боровская негромко засмеялась.
- Станислав Михайлович, вы не журналист, которому поручили написать очерк о подвиге героя.
Вы человек контрразведки, а контрразведка не интересуется мертвыми. Ее сфера деятельности - живые.
- Не всегда, - увернулся Шебалдин. - Иногда информация о мертвых значит больше.
Боровская потушила сигарету и сразу зажгла новую.
- Из того, что вы избегаете внятных ответов, я заключаю, что либо вы сами ни черта не знаете, либо играете в прятки, -" сказала она. - Скорее первое, иначе зачем бы вы пришли ко мне... Да не смотрите на меня, как новобранец на сержанта!
Я готова к разговору, мне скрывать нечего...
- Я не думаю, что вы что-то скрываете. И у меня нет списка хитрых вопросов, дабы загнать вас в угол. Ничего конкретного. Просто расскажите о Ратникове. Характер, привычки... Каким он был?
- Зачем? - передернула плечами Боровская. - Неужели ваши компьютеры знают о нем меньше, чем я?
- Больше, Ольга Дмитриевна, - уверил Шебалдин. - Но они не прожили с ним пять лет и не знают того, что известно вам.
Женщина налила коньяк в свою опустевшую рюмку, сделала движение в сторону Шебалдина, но у него не убавилось. Она смущенно (первая явная эмоция с момента прихода полковника) поставила бутылку обратно.
- Начинать, наверное, полагается со знакомства? Тут все было обыкновенно. Я влюбилась. А кто же не влюбится в человека романтической профессии, симпатичного, открытого, заботливого, щедрого?
- Значит, вот каким он вам показался, - пробормотал Шебалдин.
- Почему "показался"? Он и был таким. Поначалу.
Шебалдин промолчал, ожидая стереотипного женского продолжения: мол, поглядишь - хороший человек, а копнешь - подлец и бабник. Но Боровская сказала совсем другое.
- Мне думалось тогда, да и теперь тоже, что Александр был... Не равен себе. Не понимаете? Ну, каждому человеку предназначено занять в жизни определенный объем, каждого ждет своя ячейка.
Для одних - больше, для других - меньше. Вот если человек заполняет ячейку собой так, что не остается в ней пустого места, - все, он состоялся, будь он писатель или слесарь. А у другого все устроено, все ему дано, вот как Александру - а ячейка намного больше его. И нет покоя...
Последнюю фразу она выделила так, что Шебалдин невольно усомнился, заполнила ли свою ячейку сама Ольга Дмитриевна. Она унеслась в какие-то свои неясные мысли, рассеянно чертя огоньком сигареты колечки в воздухе. Шебалдин несмело кашлянул, напоминая о себе.
- Да, - очнулась женщина. - О чем я? Это состояние мятущейся души...
- Но из-за этого не разводятся, - осмелился предположить Шебалдин. Тысячи людей не равны себе, и ничего, живут...
- Да, конечно, - она вздохнула. - Дело не в этом. Трещина пробежала примерно за год до развода. Я не смогла бы в точности утверждать, в чем это заключалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56