https://wodolei.ru/catalog/stalnye_vanny/120na70/
Садись, ешь, пей и чувствуй себя как дома.
Едва Бадранг и его приспешники вышли за порог длинного дома, Друвп ощутил, как к нему возвращается уверенность в себе, а заодно и аппетит. Усевшись за стол, он налил себе большой кубок вина и отломил ножку жареной чайки. От мягкого хлеба, которым он набил себе рот, исходил чудесный аромат. Отхлебнув вина и вонзив зубы в горячее мясо, Друвп впервые за долгое время позволил себе улыбнуться. Пусть другие играют в благородство. Он занят более важным делом — спасает свою шкуру.
Бадранг стоял посредине загона, загадочно улыбаясь. Рабы нервно переминались с лапы на лапу: между ними, помахивая розгами, расхаживали Хиск и Гуррад. Тиран обратился к пленникам вкрадчивым, почти дружелюбным тоном:
— Что ж, недельку передохнули, пора и честь знать: завтра за работу. Встаньте-ка у коек, а мы вас пересчитаем по головам.
Рабы поспешно повиновались. В загоне воцарилась зловещая тишина: офицеры обходили испуганных пленников, стоявших возле жалких мешков с соломой, служивших им постелью. Гуррад шел с одной стороны, Хиск с другой, они тыкали своими прутьями в грудь каждого и считали.
Старый еж Кустогор стоял рядом с мышонком по имени Удод. Когда Гуррад протянул свою розгу, чтобы ткнуть ею мышонку в грудь, Кустогор отвел ее лапой и смело спросил:
— В чем дело? Что вам от нас нужно?
— Твое имя, кажется, Кустогор? — Бадранг по-прежнему говорил деланно-добродушным тоном. — Скажите-ка, а кто из вас Баркджон?
Отец Феллдо сделал шаг вперед:
— Я Баркджон.
Глаза Бадранга рыскали по сторонам.
— Кейла, есть тут выдра по имени Кейла?
— Да, это я! — поднял лапу Кейла.
Минуту Бадранг пристально разглядывал его:
— Отлично, отлично. Можешь ты мне сказать, кто из вас Туллгрю? Тоже выдра, как и ты.
Прежде чем ответить, Кейла переглянулся с Баркджоном и Кустогором:
— Туллгрю? Нет здесь никакой Туллгрю.
Голос Бадранга посуровел:
— Если будешь лгать, вы все трое умрете. Кто здесь Туллгрю?
Туллгрю не могла видеть своих друзей в опасности. Она подняла лапу:
— Меня зовут Туллгрю.
Подойдя к ней, Бадранг пнул ногой ее тюфяк:
— Убери это и копай.
Туллгрю медленно повиновалась. Баркджон переглянулся с Кустогором; в глазах у них была печаль и обреченность. Туллгрю уже выкопала яму в половину своего роста. Пот заливал ей лицо, помогая скрыть нараставшее изумление.
Бадранг заподозрил неладное:
— Гуррад, Хиск! Вышвырните эту выдру из ямы и копайте вместо нее!
Те стремглав бросились исполнять приказ. Положив свои розги на землю, они вытащили Туллгрю из ямы и что было сил заработали лапами; их подгонял злобный огонек в глазах тирана.
Яма уже скрывала их почти до макушки, но, кроме земли, ничего не встречалось. Бадранг яростно бросил:
— Вылезайте, болваны. Неужели не видите, что там ничего нет?
Хиск и Гуррад вылезли из ямы и поплелись вслед за тираном, который бросился прочь из загона. Туллгрю развела лапами:
— Куда подевалось наше оружие? Баркджон погрозил Кейле лапой:
— Ты знаешь, жулик ты этакий!
Кейла плутовато улыбнулся:
— Я-то знаю, а вот Друвп — нет. Он следил, как Туллгрю закапывает оружие, а я следил за ним. Когда он заснул, я осторожненько сдвинул тюфяк Туллгрю вместе с ней в сторону. Она так устала, что даже не пошевелилась. А я все выкопал и перепрятал.
Туллгрю изумленно тряхнула головой:
— Где ж ты его спрятал?
— Зарыл в самом центре загона, как раз там, где стоял Бадранг!
Сидя среди объедков своего пиршества, Друвп смаковал вино, когда дверь с грохотом распахнулась. Влетел Бадранг, а с ним — Гуррад и Хиск. Вино пролилось на стол, кубок полетел в стену. Из-под Друвпа вышибли стул, и он растянулся навзничь на полу, когти Бадранга приблизились к его горлу.
— Ты выставил меня на посмешище, Друвп. — В голосе горностая клокотал едва сдерживаемый гнев. — Мне бы следовало тебя убить, но я этого не сделаю. Ты и дальше будешь для меня шпионить. Но сначала ты должен получить хороший урок.
К горлу Друвпа подкатил всхлип, когда Бадранг крикнул своим помощникам:
— Подайте-ка мне розги и встаньте у двери, чтоб он не убежал!
Стоял душный летний вечер, день шел к концу. Вдоль берега горели костры — пираты Трамуна Клогга готовили ужин. Капитан не позволил им встать на постой в замке Бадранга, где шайка тирана могла перебить их сонными, — лучше оставаться на открытом берегу, у самой воды.
Во время отлива Клогг осмотрел корпус своего корабля. Как оказалось, его вполне можно было вытащить на берег и попытаться нарастить борта. Клогг подсел к костру, и от его промокшей одежды пошел пар. Он грыз жареную макрель и шумно пил из кувшина эль из морских водорослей.
В сумерках он не заметил диковинно одетого зайца, пока тот не подал голос:
— Послушай-ка, старина, нельзя ли и мне удружить глоточек эля? Обожаю, знаешь, всякую моряцкую бурду.
Невозмутимый Клогг прижал к себе кувшин и окинул странного зверя негодующим взглядом:
— Пей свое, кролик. Слушай, а ты что, не из моей команды?
Заяц бесцеремонно пихнул его в бок и подмигнул:
— А на халяву?
Трамун повернулся:
— Эй, Гроуч, кто этот пижон? Он, часом, не из шайки Бадранга?
Гроуч, прищурившись, глянул на зайца:
— В крепости, кэп, я его вроде не видал. Хочешь, я его замочу? — И он вытащил длинный ржавый кинжал,
Баллау — а это был именно он — внезапно вытянул лапу над костром:
— Эй, смотрите-ка!
В воздух поднялся огромный столб зеленого пламени в клубах желтого дыма.
Пираты отпрянули от костра. Из разинутого рта Клогга выпал кусок рыбы и исчез за пазухой его мокрой рубахи.
— Разрази меня гром, кролик-волшебник! Как тебе это удается, братишка?
— Не могу и словечка вымолвить, старая акула. Чтой-то у меня в горле пересохло.
Клогг протянул ему кувшин:
— Ну так промочи глотку.
Баллау потер лапой край кувшина и одним духом его опорожнил. Пиратов это просто потрясло:
— Сколько доброго эля-то даром пропало: все равно что в колодец его выплеснуть!
Баллау высоко подпрыгнул и издал пронзительный вопль:
— О-у-у-у-у-у!
Потом он рухнул навзничь на песок и замер.
— Хо-хо-хо, так и знал, — захохотал Клогг. — Больно много эля разом заглотнул, вот и скапустился. Ну, братва, и чего нам теперь с этим дохлым кроликом делать?
— Да он вовсе и не дохлый, кэп. Глянь-ка, оживает!
Длинные лапы Баллау дрогнули; он застонал и, схватившись одной лапой за горло, засунул другую себе в рот.
Глядя на то, как корчится заяц, Клогг прищурился:
— А теперь чего он выкаблучивает, Крестозуб?
— Похоже, кэп, у него что-то в глотке застряло. Ой, глядите-ка!
Пираты изумленно ахнули: Баллау стал вытаскивать изо рта длинную разноцветную ленту. Ей, казалось, не будет конца: заяц перебирал лапами все быстрее и быстрее, а лента, вылезавшая у него изо рта, меняла цвет: то красная, то синяя, потом розовая, коричневая, лиловая и, наконец, ярко-желтая с надписью, выведенной большими черными буквами.
Баллау сел и прочел эту надпись вслух:
— «Капитан Трамун Клогг» — это, должно быть, ты, милейший!
Клогг яростно почесал свою бороду:
— Откуда ты это знаешь?
Баллау наклонился ближе к уху Клогга:
— Мы, кролики-волшебники, еще и не такое знаем. На-ка, держи! — И он преподнес Клоггу румяное яблоко, которое вынул — так казалось — из уха пирата.
От восторга Клогг пристукнул своими деревянными башмаками. Новый друг его просто пленил.
— Хныкса, Боггс, принесите-ка нашему кролику вина и жратвы. Ну, братишка, как тебя зовут?
Баллау вежливо раскланялся:
— Килорк!
— Килорк? Что еще за имя такое?
— Да просто слово «кролик» наоборот, корешок мой пузатенький.
— Ха-а-ха-а-ха! А ну отколи нам еще какую-нибудь волшебную штуку.
Баллау пригорюнился, уши его горестно обвисли:
— Увы, спешу и должен идти. А не хотел бы ты увидеть других зверей-волшебников? Мы можем показать вам иллюзионный аттракцион, а также спектакль о неразделенной любви с такими трюками и кунштюками, которые потрясут вас до глубины души!
— А как же, братишка Килорк, — нетерпеливо кивнул Клогг. — И когда ж ты приведешь своих дружков?
— Да хоть завтра сразу после заката мы придем во двор вон той крепости. Только обещай, что никто не причинит нам вреда.
Клогг положил сомнительной чистоты лапу себе на живот, который ценил гораздо больше сердца:
— Клянусь честью пирата, братишка! Тебе и твоей братве будет оказан королевский прием, вас будут на руках таскать и пылинки с вас сдувать, и я этой вот лапой перережу глотку любому, кто на вас косо посмотрит!
— Тогда до завтра, любезный мой папаша Клогго! — Баллау вытянул лапу над костром. Вспыхнуло ослепительное белое пламя, поднялся клуб густого лилового дыма, и заяц исчез.
Притихшие пираты столпились вокруг костра, протирая глаза, ослепленные яркой вспышкой. Хныкса грустно покачал головой:
— Ну вот и нет кролика-волшебника — пых, и с концами. Как думаешь, кэп, сдержит он слово?
Клогг ответил не сразу: пошарив за пазухой, он выудил недоеденный кусок макрели и, жуя, кивнул:
— Придет, куда денется. Слыхал, как он меня назвал? «Любезный мой папаша Клогго». Красиво, правда?
Мурлыкая про себя какой-то мотивчик, Баллау возвращался в лагерь. Его встретила Дубрябина:
— А-а, вот и наш кролик-волшебник Килорк. Ну, как твой дебют в стане пиратов?
— Сама ты кролик-волшебник, толстуха в полосочку. — Баллау схватил большую ватрушку. — Завтра вечером у нас премьера в главном дворе крепости Поганка… в смысле Маршанка.
При свете месяца бродячая труппа «Шиповник» принялась репетировать завтрашнее представление. Феллдо и Бром быстро овладевали актерским мастерством — другого выхода у них просто не было.
15
На расстоянии дня пути к югу от становища землероек Мартин и его друзья устраивались на ночлег. Пришлось обойтись без костра. Кто знает, что их может ждать в незнакомой местности. Уставшая компания растянулась на опушке рощицы, простиравшейся почти до самого обрыва. Грумм погладил свой живот:
— Уж вы меня, значится… извините, просто мой живот, это самое… думает, что мой рот есть разучился.
— Чего бы я сейчас не отдала за самую обычную овсяную лепешку! — откликнулась Роза.
Внезапно Розу ударила по голове лепешка и, отскочив, упала на землю. Пока ошеломленная Роза ее разглядывала, Грумм поднял лепешку и откусил кусочек:
— Ой, да она теплая и медом намазана!
— Эй! А мне можно лепешку? — с вызовом крикнул в темноту Паллум.
Стоило ему произнести эти слова, как рядом с ним на землю плюхнулась вторая лепешка. Не мучая себя вопросом, откуда она появилась, еж захихикал от удовольствия. Паллум был от природы простодушен и смотрел на жизнь с сугубо практической точки зрения.
— Давай, Мартин. Теперь твоя очередь. Попроси и ты!
Зажав в лапе маленький меч Амбаллы, мышонок встал и принял боевую стойку. Вглядываясь в темноту, он вполголоса произнес:
— Я бы тоже не прочь получить лепешку с медом. Неплохо бы ее и чем-нибудь запить — скажем, земляничным крюшоном.
Брошенная сверху лепешка стукнула его по задней лапе; проследить, откуда ее бросили, не удалось. Когда Мартин нагнулся, чтобы поднять ее, из леса послышался голос:
— Лепешки, милые мои, берите, а стаканчики, это самое… кидать или питье на землю лить — это уж дудки!
Грумм замахал своей поварешкой, которую землеройки ему вернули:
— Знаю я это наречие. Это ж, значится… крот, такой же как я!
Из темноты, тяжело ступая, вышла кротиха в огромном, не по размеру домашнем чепце и необъятном переднике в цветочек.
— И вовсе я не такая, как ты. Такой, как я, значится… другой на свете нет, а зовут меня Полликин.
Вытерев лапы о передник, она уселась на траву, как будто была знакома с путниками всю жизнь:
— Ну и жаркий же, это… денек выдался, а? Испекла я, значится, лепешки эти самые и положила в тенечек остыть, вдруг слышу — кому-то лепешек страсть как хочется. Ну я и кинула парочку.
Роза рассмеялась своим чудесным звонким смехом:
— Какая ты добрая, Полликин. Спасибо!
Кротиха встала и деловито отряхнулась:
— Вы-то небось, это… оголодали да и пить хотите? Пойдем ко мне, это самое… домой.
По дороге через лес друзья представились Полликин и рассказали ей свою историю. Когда они дошли до ее жилища, Грумм, задрав голову, посмотрел на него и не поверил своим глазам:
— Ну и дела! Кротиха, это самое… на дереве живет, надо же!
И действительно, Полликин жила на дереве. Это был старый высохший дуб, который когда-то, падая, уперся в высокую скалу да так и остался стоять. Его ствол служил своего рода лестницей, по которой Полликин привела путников в большую комнату, построенную между тремя толстыми сучьями. Пол и потолок в ней были связаны из валежника и хорошо проконопачены мхом, землей и листьями. Стены были искусно сплетены из веток росших вокруг деревьев. Присев на обомшелую ветку, служившую старой кротихе кроватью, путники слушали болтовню Полликин, которая готовила им ужин:
— Эх-хе-хе, одна я теперь осталась на всем белом свете. Дети, значится… выросли, племя мое ушло, так что живу я, это… сама по себе, на дереве. Вот, угощайтесь: чем богаты, тем и рады. Я чего покушать завсегда много держу. Если вам, милые мои, сказать, сколько гостей ко мне приходит, — так вы, это самое… не поверите.
Вскоре наступила тишина: рты были заняты серьезным делом — едой. Когда едоки насытились, старая кротиха снова заговорила:
— Друзья, которых вы, это… ищете, здесь не проходили.
Вздохнув, Роза налила себе мятного чая.
— Надеюсь, они живы и здоровы, Полликин.
Кротиха закрыла глаза и кивнула головой:
— Да уж, милая, сейчас они, значится… очень даже живы и здоровы, уж вы не беспокойтесь.
— Откуда ты знаешь?
— Да я много чего знаю, а откуда — почем мне знать? Всякое в мою голову старую влетает и вылетает, как пчелки эти самые из улья.
Мартин, забыв о еде, во все глаза разглядывал мудрую кротиху:
— Я как тебя увидел, сразу понял, что ты — необыкновенная.
Полликин пожала плечами:
— Ничего не могу с этим поделать, мышонок. Ты, значится… воин, как отец твой. Ножичек, что сейчас при тебе, — это не его меч. Тебе, значится… большой путь пройти надо, прежде чем этот меч к тебе вернется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Едва Бадранг и его приспешники вышли за порог длинного дома, Друвп ощутил, как к нему возвращается уверенность в себе, а заодно и аппетит. Усевшись за стол, он налил себе большой кубок вина и отломил ножку жареной чайки. От мягкого хлеба, которым он набил себе рот, исходил чудесный аромат. Отхлебнув вина и вонзив зубы в горячее мясо, Друвп впервые за долгое время позволил себе улыбнуться. Пусть другие играют в благородство. Он занят более важным делом — спасает свою шкуру.
Бадранг стоял посредине загона, загадочно улыбаясь. Рабы нервно переминались с лапы на лапу: между ними, помахивая розгами, расхаживали Хиск и Гуррад. Тиран обратился к пленникам вкрадчивым, почти дружелюбным тоном:
— Что ж, недельку передохнули, пора и честь знать: завтра за работу. Встаньте-ка у коек, а мы вас пересчитаем по головам.
Рабы поспешно повиновались. В загоне воцарилась зловещая тишина: офицеры обходили испуганных пленников, стоявших возле жалких мешков с соломой, служивших им постелью. Гуррад шел с одной стороны, Хиск с другой, они тыкали своими прутьями в грудь каждого и считали.
Старый еж Кустогор стоял рядом с мышонком по имени Удод. Когда Гуррад протянул свою розгу, чтобы ткнуть ею мышонку в грудь, Кустогор отвел ее лапой и смело спросил:
— В чем дело? Что вам от нас нужно?
— Твое имя, кажется, Кустогор? — Бадранг по-прежнему говорил деланно-добродушным тоном. — Скажите-ка, а кто из вас Баркджон?
Отец Феллдо сделал шаг вперед:
— Я Баркджон.
Глаза Бадранга рыскали по сторонам.
— Кейла, есть тут выдра по имени Кейла?
— Да, это я! — поднял лапу Кейла.
Минуту Бадранг пристально разглядывал его:
— Отлично, отлично. Можешь ты мне сказать, кто из вас Туллгрю? Тоже выдра, как и ты.
Прежде чем ответить, Кейла переглянулся с Баркджоном и Кустогором:
— Туллгрю? Нет здесь никакой Туллгрю.
Голос Бадранга посуровел:
— Если будешь лгать, вы все трое умрете. Кто здесь Туллгрю?
Туллгрю не могла видеть своих друзей в опасности. Она подняла лапу:
— Меня зовут Туллгрю.
Подойдя к ней, Бадранг пнул ногой ее тюфяк:
— Убери это и копай.
Туллгрю медленно повиновалась. Баркджон переглянулся с Кустогором; в глазах у них была печаль и обреченность. Туллгрю уже выкопала яму в половину своего роста. Пот заливал ей лицо, помогая скрыть нараставшее изумление.
Бадранг заподозрил неладное:
— Гуррад, Хиск! Вышвырните эту выдру из ямы и копайте вместо нее!
Те стремглав бросились исполнять приказ. Положив свои розги на землю, они вытащили Туллгрю из ямы и что было сил заработали лапами; их подгонял злобный огонек в глазах тирана.
Яма уже скрывала их почти до макушки, но, кроме земли, ничего не встречалось. Бадранг яростно бросил:
— Вылезайте, болваны. Неужели не видите, что там ничего нет?
Хиск и Гуррад вылезли из ямы и поплелись вслед за тираном, который бросился прочь из загона. Туллгрю развела лапами:
— Куда подевалось наше оружие? Баркджон погрозил Кейле лапой:
— Ты знаешь, жулик ты этакий!
Кейла плутовато улыбнулся:
— Я-то знаю, а вот Друвп — нет. Он следил, как Туллгрю закапывает оружие, а я следил за ним. Когда он заснул, я осторожненько сдвинул тюфяк Туллгрю вместе с ней в сторону. Она так устала, что даже не пошевелилась. А я все выкопал и перепрятал.
Туллгрю изумленно тряхнула головой:
— Где ж ты его спрятал?
— Зарыл в самом центре загона, как раз там, где стоял Бадранг!
Сидя среди объедков своего пиршества, Друвп смаковал вино, когда дверь с грохотом распахнулась. Влетел Бадранг, а с ним — Гуррад и Хиск. Вино пролилось на стол, кубок полетел в стену. Из-под Друвпа вышибли стул, и он растянулся навзничь на полу, когти Бадранга приблизились к его горлу.
— Ты выставил меня на посмешище, Друвп. — В голосе горностая клокотал едва сдерживаемый гнев. — Мне бы следовало тебя убить, но я этого не сделаю. Ты и дальше будешь для меня шпионить. Но сначала ты должен получить хороший урок.
К горлу Друвпа подкатил всхлип, когда Бадранг крикнул своим помощникам:
— Подайте-ка мне розги и встаньте у двери, чтоб он не убежал!
Стоял душный летний вечер, день шел к концу. Вдоль берега горели костры — пираты Трамуна Клогга готовили ужин. Капитан не позволил им встать на постой в замке Бадранга, где шайка тирана могла перебить их сонными, — лучше оставаться на открытом берегу, у самой воды.
Во время отлива Клогг осмотрел корпус своего корабля. Как оказалось, его вполне можно было вытащить на берег и попытаться нарастить борта. Клогг подсел к костру, и от его промокшей одежды пошел пар. Он грыз жареную макрель и шумно пил из кувшина эль из морских водорослей.
В сумерках он не заметил диковинно одетого зайца, пока тот не подал голос:
— Послушай-ка, старина, нельзя ли и мне удружить глоточек эля? Обожаю, знаешь, всякую моряцкую бурду.
Невозмутимый Клогг прижал к себе кувшин и окинул странного зверя негодующим взглядом:
— Пей свое, кролик. Слушай, а ты что, не из моей команды?
Заяц бесцеремонно пихнул его в бок и подмигнул:
— А на халяву?
Трамун повернулся:
— Эй, Гроуч, кто этот пижон? Он, часом, не из шайки Бадранга?
Гроуч, прищурившись, глянул на зайца:
— В крепости, кэп, я его вроде не видал. Хочешь, я его замочу? — И он вытащил длинный ржавый кинжал,
Баллау — а это был именно он — внезапно вытянул лапу над костром:
— Эй, смотрите-ка!
В воздух поднялся огромный столб зеленого пламени в клубах желтого дыма.
Пираты отпрянули от костра. Из разинутого рта Клогга выпал кусок рыбы и исчез за пазухой его мокрой рубахи.
— Разрази меня гром, кролик-волшебник! Как тебе это удается, братишка?
— Не могу и словечка вымолвить, старая акула. Чтой-то у меня в горле пересохло.
Клогг протянул ему кувшин:
— Ну так промочи глотку.
Баллау потер лапой край кувшина и одним духом его опорожнил. Пиратов это просто потрясло:
— Сколько доброго эля-то даром пропало: все равно что в колодец его выплеснуть!
Баллау высоко подпрыгнул и издал пронзительный вопль:
— О-у-у-у-у-у!
Потом он рухнул навзничь на песок и замер.
— Хо-хо-хо, так и знал, — захохотал Клогг. — Больно много эля разом заглотнул, вот и скапустился. Ну, братва, и чего нам теперь с этим дохлым кроликом делать?
— Да он вовсе и не дохлый, кэп. Глянь-ка, оживает!
Длинные лапы Баллау дрогнули; он застонал и, схватившись одной лапой за горло, засунул другую себе в рот.
Глядя на то, как корчится заяц, Клогг прищурился:
— А теперь чего он выкаблучивает, Крестозуб?
— Похоже, кэп, у него что-то в глотке застряло. Ой, глядите-ка!
Пираты изумленно ахнули: Баллау стал вытаскивать изо рта длинную разноцветную ленту. Ей, казалось, не будет конца: заяц перебирал лапами все быстрее и быстрее, а лента, вылезавшая у него изо рта, меняла цвет: то красная, то синяя, потом розовая, коричневая, лиловая и, наконец, ярко-желтая с надписью, выведенной большими черными буквами.
Баллау сел и прочел эту надпись вслух:
— «Капитан Трамун Клогг» — это, должно быть, ты, милейший!
Клогг яростно почесал свою бороду:
— Откуда ты это знаешь?
Баллау наклонился ближе к уху Клогга:
— Мы, кролики-волшебники, еще и не такое знаем. На-ка, держи! — И он преподнес Клоггу румяное яблоко, которое вынул — так казалось — из уха пирата.
От восторга Клогг пристукнул своими деревянными башмаками. Новый друг его просто пленил.
— Хныкса, Боггс, принесите-ка нашему кролику вина и жратвы. Ну, братишка, как тебя зовут?
Баллау вежливо раскланялся:
— Килорк!
— Килорк? Что еще за имя такое?
— Да просто слово «кролик» наоборот, корешок мой пузатенький.
— Ха-а-ха-а-ха! А ну отколи нам еще какую-нибудь волшебную штуку.
Баллау пригорюнился, уши его горестно обвисли:
— Увы, спешу и должен идти. А не хотел бы ты увидеть других зверей-волшебников? Мы можем показать вам иллюзионный аттракцион, а также спектакль о неразделенной любви с такими трюками и кунштюками, которые потрясут вас до глубины души!
— А как же, братишка Килорк, — нетерпеливо кивнул Клогг. — И когда ж ты приведешь своих дружков?
— Да хоть завтра сразу после заката мы придем во двор вон той крепости. Только обещай, что никто не причинит нам вреда.
Клогг положил сомнительной чистоты лапу себе на живот, который ценил гораздо больше сердца:
— Клянусь честью пирата, братишка! Тебе и твоей братве будет оказан королевский прием, вас будут на руках таскать и пылинки с вас сдувать, и я этой вот лапой перережу глотку любому, кто на вас косо посмотрит!
— Тогда до завтра, любезный мой папаша Клогго! — Баллау вытянул лапу над костром. Вспыхнуло ослепительное белое пламя, поднялся клуб густого лилового дыма, и заяц исчез.
Притихшие пираты столпились вокруг костра, протирая глаза, ослепленные яркой вспышкой. Хныкса грустно покачал головой:
— Ну вот и нет кролика-волшебника — пых, и с концами. Как думаешь, кэп, сдержит он слово?
Клогг ответил не сразу: пошарив за пазухой, он выудил недоеденный кусок макрели и, жуя, кивнул:
— Придет, куда денется. Слыхал, как он меня назвал? «Любезный мой папаша Клогго». Красиво, правда?
Мурлыкая про себя какой-то мотивчик, Баллау возвращался в лагерь. Его встретила Дубрябина:
— А-а, вот и наш кролик-волшебник Килорк. Ну, как твой дебют в стане пиратов?
— Сама ты кролик-волшебник, толстуха в полосочку. — Баллау схватил большую ватрушку. — Завтра вечером у нас премьера в главном дворе крепости Поганка… в смысле Маршанка.
При свете месяца бродячая труппа «Шиповник» принялась репетировать завтрашнее представление. Феллдо и Бром быстро овладевали актерским мастерством — другого выхода у них просто не было.
15
На расстоянии дня пути к югу от становища землероек Мартин и его друзья устраивались на ночлег. Пришлось обойтись без костра. Кто знает, что их может ждать в незнакомой местности. Уставшая компания растянулась на опушке рощицы, простиравшейся почти до самого обрыва. Грумм погладил свой живот:
— Уж вы меня, значится… извините, просто мой живот, это самое… думает, что мой рот есть разучился.
— Чего бы я сейчас не отдала за самую обычную овсяную лепешку! — откликнулась Роза.
Внезапно Розу ударила по голове лепешка и, отскочив, упала на землю. Пока ошеломленная Роза ее разглядывала, Грумм поднял лепешку и откусил кусочек:
— Ой, да она теплая и медом намазана!
— Эй! А мне можно лепешку? — с вызовом крикнул в темноту Паллум.
Стоило ему произнести эти слова, как рядом с ним на землю плюхнулась вторая лепешка. Не мучая себя вопросом, откуда она появилась, еж захихикал от удовольствия. Паллум был от природы простодушен и смотрел на жизнь с сугубо практической точки зрения.
— Давай, Мартин. Теперь твоя очередь. Попроси и ты!
Зажав в лапе маленький меч Амбаллы, мышонок встал и принял боевую стойку. Вглядываясь в темноту, он вполголоса произнес:
— Я бы тоже не прочь получить лепешку с медом. Неплохо бы ее и чем-нибудь запить — скажем, земляничным крюшоном.
Брошенная сверху лепешка стукнула его по задней лапе; проследить, откуда ее бросили, не удалось. Когда Мартин нагнулся, чтобы поднять ее, из леса послышался голос:
— Лепешки, милые мои, берите, а стаканчики, это самое… кидать или питье на землю лить — это уж дудки!
Грумм замахал своей поварешкой, которую землеройки ему вернули:
— Знаю я это наречие. Это ж, значится… крот, такой же как я!
Из темноты, тяжело ступая, вышла кротиха в огромном, не по размеру домашнем чепце и необъятном переднике в цветочек.
— И вовсе я не такая, как ты. Такой, как я, значится… другой на свете нет, а зовут меня Полликин.
Вытерев лапы о передник, она уселась на траву, как будто была знакома с путниками всю жизнь:
— Ну и жаркий же, это… денек выдался, а? Испекла я, значится, лепешки эти самые и положила в тенечек остыть, вдруг слышу — кому-то лепешек страсть как хочется. Ну я и кинула парочку.
Роза рассмеялась своим чудесным звонким смехом:
— Какая ты добрая, Полликин. Спасибо!
Кротиха встала и деловито отряхнулась:
— Вы-то небось, это… оголодали да и пить хотите? Пойдем ко мне, это самое… домой.
По дороге через лес друзья представились Полликин и рассказали ей свою историю. Когда они дошли до ее жилища, Грумм, задрав голову, посмотрел на него и не поверил своим глазам:
— Ну и дела! Кротиха, это самое… на дереве живет, надо же!
И действительно, Полликин жила на дереве. Это был старый высохший дуб, который когда-то, падая, уперся в высокую скалу да так и остался стоять. Его ствол служил своего рода лестницей, по которой Полликин привела путников в большую комнату, построенную между тремя толстыми сучьями. Пол и потолок в ней были связаны из валежника и хорошо проконопачены мхом, землей и листьями. Стены были искусно сплетены из веток росших вокруг деревьев. Присев на обомшелую ветку, служившую старой кротихе кроватью, путники слушали болтовню Полликин, которая готовила им ужин:
— Эх-хе-хе, одна я теперь осталась на всем белом свете. Дети, значится… выросли, племя мое ушло, так что живу я, это… сама по себе, на дереве. Вот, угощайтесь: чем богаты, тем и рады. Я чего покушать завсегда много держу. Если вам, милые мои, сказать, сколько гостей ко мне приходит, — так вы, это самое… не поверите.
Вскоре наступила тишина: рты были заняты серьезным делом — едой. Когда едоки насытились, старая кротиха снова заговорила:
— Друзья, которых вы, это… ищете, здесь не проходили.
Вздохнув, Роза налила себе мятного чая.
— Надеюсь, они живы и здоровы, Полликин.
Кротиха закрыла глаза и кивнула головой:
— Да уж, милая, сейчас они, значится… очень даже живы и здоровы, уж вы не беспокойтесь.
— Откуда ты знаешь?
— Да я много чего знаю, а откуда — почем мне знать? Всякое в мою голову старую влетает и вылетает, как пчелки эти самые из улья.
Мартин, забыв о еде, во все глаза разглядывал мудрую кротиху:
— Я как тебя увидел, сразу понял, что ты — необыкновенная.
Полликин пожала плечами:
— Ничего не могу с этим поделать, мышонок. Ты, значится… воин, как отец твой. Ножичек, что сейчас при тебе, — это не его меч. Тебе, значится… большой путь пройти надо, прежде чем этот меч к тебе вернется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31