Кроме того, за это время стало ясно, что никто не появился, чтобы проверить пленниц.
И теперь я пытался решить, что же делать дальше?
Похоже, возможных вариантов было три:
1. Ничего не делать.
2. Незаметно прокрасться к клетке Билли.
3. Тайком забраться в дом.
Ничего не делать – звучало неплохо. Этот вариант грозил мне минимальными неприятностями – в том числе и летальными. Пока бы я прятался в джунглях, шанс остаться в живых был бы довольно высок. Возможно, это была и самая разумная линия поведения, поскольку я не знал в точности, где могли находиться Уэзли и Тельма.
Но искушение вернуться к клетке Билли было очень велико. Если бы мне удалось сделать это тайком и привлечь ее внимание так, чтобы другие ни о чем не догадались... Боже мой, даже подумать страшно, что могло произойти. От одних мыслей об этом я пришел в сильное возбуждение.
Но почему ограничивать себя одной Билли? Я мог бы подкрасться к любой из клеток. Разумеется, только не к Конни. А как насчет Кимберли? Вот было бы здорово! Нет. Эта вся в делах. Кимберли может схватить за руку, но баловством заниматься не захочет. А если нанести визит Эрин? Эрин мне понравилась. Похоже, и я ей тоже.
Слишком юная, возразил я самому себе. С ней ничего нельзя делать.
Кто это сказал? Она всего на четыре года моложе меня. Это не так много. Когда мне будет тридцать, ей будет двадцать шесть.
Но сейчас ей только четырнадцать. Ну и что? В некоторых странах в четырнадцать лет люди вступают в брак.
И я представил себя возле клетки Эрин. Как я прикасаюсь к ней в темноте, как мы исследуем друг друга через прутья клетки. Мысленно я почти начал ощущать гладкую теплоту ее небольших заостренных грудей.
Но чем больше я возбуждался, тем острее чувствовал свою вину.
Нельзя позволять себе возвращаться тайком к клеткам.
Если я пойду к Билли, то вполне могу потом оказаться и у Эрин.
А это будет очень скверный поступок, несмотря на все доводы, которые я приводил себе в его оправдание. Как я вообще мог подумать о том, чтобы попытаться соблазнить Эрин? Чем же я в таком случае лучше Уэзли?
Я был зол на себя.
Может быть, мне захотелось наказать себя за то великое искушение, которое я испытывал по отношению к Эрин. Или порочное побуждение воспользоваться ее беспомощным положением, словно лучом прожектора, указало на то, что было верным и что необходимо было сделать.
Да, я вернусь к клеткам. Но сделаю это тогда, когда в руке у меня будет связка ключей Уэзли.
И не раньше.
Трех вариантов больше не существовало.
Остался только один.
Номер третий: тайком проникнуть в дом.
Не выходя из темных джунглей, я пошел по периметру лужайки и дошел до участка, примыкающего к боковой стороне дома.
И стал вглядываться.
Прямо передо мной, на расстоянии небольшой пробежки, было окно, через которое я наблюдал за издевательствами над Эрин.
Окно было темным.
Впрочем, света не было нигде. Никаких признаков Уэзли или Тельмы я не заметил. Но они несомненно находились где-то в доме. Я ведь видел, как они входили, и не было никаких оснований думать, что они из него вышли.
Но они могли это сделать.
И могут быть где угодно.
Дожидаться удобного случая, чтобы напасть на меня.
Выскочив из укрытия, я стремглав понесся по высокой траве. Испуг был настолько велик, что мое сознание расщепилось и я разделился надвое: одна моя половина совершала эту безумно-опасную пробежку, тогда как другая изумленно наблюдала за первой с расстояния, как бы насмехаясь над ее глупостью. “Так-так, сам лезешь на рожон”, – подумал я. Но я все бежал и остановился только у боковой стены дома. Прислонившись к ней плечом, я стал судорожно глотать воздух. Дыхание, впрочем, восстановилось довольно быстро, только вот сердце упорно отказывалось притормозить и стучало, как бешеное. Потому что знало, что ожидает нас впереди.
Бросок через газон был самой безопасной частью операции.
Шагнув к окну, я прильнул лицом к сетке и заглянул вовнутрь.
И ничего не увидел.
Вернее, увидел многое. Это была совсем не та темнота, которая окружала клетки. Комнату заливала серая мгла – лунный свет, сочившийся через окно и растекавшийся вокруг.
Его было вполне достаточно, чтобы показать мне, что комната заполнена темнотой.
Темноты было предостаточно, чтобы спрятать двоих – или даже двадцатерых.
Ощупав низ сетки, я обнаружил пару прорезов, которые я сделал прошлый раз бритвой. А что, если и Тельма их нашла? И тут же пожалел, что подумал об этом. Если она или Уэзли заметили дело моих рук на сетке, они догадаются, что у них побывал незваный гость. И подготовятся к его встрече.
Но они, вероятно, ничего не заметили. Скорее всего они больше не заходили в эту комнату, после того как в ней побывала Тельма, чтобы собрать одежду, задуть свечи и все такое.
Просунув указательные пальцы в прорези и согнув их вниз, я потянул сетку на себя.
Через несколько секунд я просунул внутрь голову. Без сетки видимость значительно улучшилась.
Темноту теперь я видел намного яснее.
Я стоял и разглядывал комнату, а сетка лежала у меня на затылке.
Вокруг одни черные пятна.
Но вроде ничего не двигалось.
В воздухе висел какой-то прогорклый и гадкий запах сигарет. И еще пахло свечами и кровью. Или мне это показалось – последние два запаха могли существовать лишь в моем воображении.
Я представил себе сидящих посреди комнаты на полу со скрещенными ногами Уэзли и Тельму. Как они улыбаются и терпеливо дожидаются, пока я войду в их логово.
С этой лунной подсветкой меня легко было разглядеть. Я был словно черный бюст Палласа, поставленный на подоконник.
И все же я взял да и полез в окно.
Другое Я, как мне показалось, осталось стоять в сторонке, неодобрительно покачивая головой и словно предостерегая: не сносить тебе головы.
Рюкзачок на спине создавал определенные трудности, и мне пришлось локтем немного отодвинуть сетку, чтобы он не зацепился. Но в конце концов я перелез через подоконник и опустился в комнате.
И тут же шагнул в сторону от окна, чтобы за спиной оказалась стена.
Затем постоял неподвижно, прислушиваясь к звукам в доме. Единственные человеческие звуки исходили от меня: шум дыхания и биение сердца, да еще временами урчание в животе.
Слишком долго уже я не ел.
Еда была у меня с собой, но сейчас было не самое подходящее время для приема пищи.
Я запустил руку в правый передний карман шорт. Сначала извлек зажигалку. Переложив ее в левую руку, я снова полез в карман и на этот раз выудил из него опасную бритву.
Открывать ее я не стал.
Она должна быть готова к применению, но все же не настолько.
Затем я попытался заставить себя воспользоваться зажигалкой.
Она стала такая скользкая, да и большой палец почему-то не слушался.
Ну же, сделай это, понукал я себя. Что тебе терять? Если их нет в комнате, они все равно не увидят. Если же они здесь, то ты уже покойник, только пока не знаешь этого.
И я чиркнул кремнем зажигалки. То же самое сделал и парень, стоявший слева от меня в углу комнаты.
Я подскочил с возгласом “Йа!” Затем до меня дошло, что этот парень – всего лишь мое отражение в зеркале. (Знаю, знаю, я – идиот.)
Погасив огонь, я долго стоял в темноте, ожидая, что кто-нибудь придет поинтересоваться, что это за такой странный вскрик. Но никто не появился.
И я снова включил зажигалку. На этот раз парень в зеркале меня не испугал. Напротив, я даже был ему благодарен – стало в два раза светлее.
Мы оба стояли неподвижно и внимательно оглядывали комнату.
Похоже, кроме нас, в ней никого не было. И я медленно пошел. Пошел и он со своим огоньком.
Когда внезапно моя нога наступила на что-то скользкое, я поскользнулся, но не упал.
Повернувшись, я нагнулся посмотреть, на что наступил. На полу было мокрое красноватое пятно. Это здесь Тельма и Уэзли закончили развлекаться с Эрин. Тельма возвращалась в комнату, чтобы подобрать одежду и задуть свечи, но не потрудилась подтереть кровь, пот и все такое.
А теперь я вступил в кровь.
Шагнув назад, я обнаружил четкий отпечаток подошвы моей туфли.
Тогда я потушил огонек, опустил бритву в карман и, взяв зажигалку в зубы, снял с плеч рюкзачок и поставил его перед собой.
Внутри я отыскал жилетку, которую Конни сделала из полотенца, и, зажав ее между коленями, снова надел рюкзачок.
В абсолютной темноте я поднял ногу и вытер подошву туфли. Затем отступил назад, вытер другую подошву и повторил процесс. После этого я опустился на колени и включил зажигалку. Мое отражение и я поползли вперед, стирая наши следы. Остановились мы у края мокрого, измазанного кровью участка. Следы скольжения можно оставить – подошвы в них не отпечатались, а, значит, их могла оставить чья-то босая нога.
Мы поднялись и медленно пошли назад. Новых следов не появилось.
Оказавшись снова в темноте, я свернул жилетку и отправил ее назад в рюкзачок. Это заняло какое-то время. Кроме того, от жилетки руки стали мокрыми и липкими, и пришлось обтереть их о шорты.
Когда я включил зажигалку, мой двойник вновь появился. Но просуществовал недолго – только пока я подошел к дверному проему и снова погасил огонек.
Переложив зажигалку в левую руку, я достал бритву и шагнул из комнаты в коридор.
Не буди лиха
Комнату за комнатой, коридор за коридором, лестницу за лестницей обыскивал я огромный дом. Долгие и утомительные экскурсии по старинным особнякам рабовладельцев, выстроившимся вдоль Миссисипи, в которых я томился прошлым летом, оказались не напрасными: по общей планировке этот особняк был схож со многими из виденных мною. Мне даже казалось, что я здесь уже побывал, потому что почти всегда мог безошибочно предсказать, что будет дальше.
Хотя зажигалка постоянно была у меня в руке, я ее не использовал.
Я исследовал дом в темноте, крадучись и часто останавливаясь, чтобы прислушаться.
Спустя какое-то время я положил бритву назад в карман – мне нужна была свободная рука, чтобы нащупывать дорогу.
В доме стояла мертвая тишина.
Лишь его половицы без устали постанывали и поскрипывали под моими ногами.
От меня самого шуму было очень мало. Хотя мое дыхание и биение сердца так же, как участившееся урчание голодного желудка, казались мне громкими, по сравнению с возмущенными жалобами дерева, попираемого моими ногами, они были тихими.
Казалось, пол в доме вошел в сговор с Уэзли и Тельмой. “Еще бы, – подумал я. – Ему нравится, что по нему катаются голые тела, он наслаждается ощущением голой кожи и обожает, когда его доски умащивают кровью, потом и спермой. А я явился, чтобы положить конец всему этому. Поэтому он и выкрикивает свои предупреждения...”
(Иногда в голову лезут такие странные мысли. Когда ты один в темноте и в любую минуту можно оступиться и полететь вниз, или удариться о стену, или споткнуться о лампу, или наткнуться на того, кто желает перерезать тебе горло, трудно сохранить ясность ума.)
Чтобы описать каждый неловкий шаг и столкновение, страхи, которые я испытывал, обследуя особняк, и ложные тревоги – кошмарные сценарии, мелькавшие у меня в голове, – ужас, который охватывал меня всякий раз, когда я поворачивал за угол или входил в новую комнату, понадобилось бы много часов.
Тогда мне показалось, что само обследование дома длилось бесконечно.
Я уже думал, что всходит солнце.
Но в реальности я, вероятнее всего, бродил по дому не более часа, прежде чем нашел Уэзли и Тельму.
Мне уже начинало казаться, что их все-таки нет в доме. Может быть, они ночевали на яхте. Но затем, когда я поднимался по лестнице на третий и последний этаж, то услышал тихий раскатистый звук. Остановившись, я прислушался. Звук замер, но затем послышался вновь. И опять наступила тишина. Затем резкое похрапывание.
Сопит какое-то животное?
Но, послушав подольше, я понял, что звуки эти издает спящий человек.
Спящий и храпящий.
Дальше я поднимался еще медленнее, осторожно ставя ноги на каждую ступеньку и плавно перенося на них вес. Но большинство из ступенек все равно скрипели. Всякий раз, когда это случалось, я съеживался, замирал на месте и прислушивался, дожидаясь очередного храпа.
Наконец я добрался до верхней площадки лестницы.
И очутился посредине широкого коридора, окруженный стенами с открытыми дверями. Со своего места я мог видеть четыре залитые лунным светом комнаты – по одной возле каждого угла.
Звуки храпа, теперь более отчетливые, похоже, доносились из двери, находившейся передо мной и правее. Остановившись возле балясины перил, я обернулся лицом в направлении звуков.
В темноте вход в комнату выглядел смутно бледным.
Я с большой осторожностью стал к нему подкрадываться.
Так вот где устроились Уэзли и Тельма.
Имея в своем распоряжении весь дом, почему они предпочли спать в столь отдаленной комнате? Мне показалось это очень странным, особенно учитывая раны Уэзли. Зачем было взбираться на третий этаж, когда на первом было множество хороших и удобных комнат?
У входа я остановился и заглянул внутрь.
В глубине комнаты два ярких от лунного света окна.
Ах вот оно что!
Это комната с видом.
С такой высоты, вероятно, можно было видеть клетки поверх крон деревьев.
Наблюдать за женщинами.
Отсюда они вполне могли бы увидеть огонек моей зажигалки.
Если бы смотрели.
Однако, судя по всему, они не смотрели. Если бы они увидели этот огонек, то вряд ли просто так взяли бы да и завалились спать.
Кроме храпа, из комнаты доносилось глубокое ровное дыхание.
Они здесь и спят.
Видимо.
Отчасти я был рад, что нашел их. По крайней мере, была решена загадка их местонахождения.
Но другая часть меня не одобряла эту находку.
И что, черт побери, я должен был теперь делать?
На ум пришло только два возможных варианта поведения:
1. Убираться к чертовой матери из дому.
2. Войти в комнату.
Если быть откровенным, мне жутко хотелось уйти. Я чувствовал, что если останусь, обязательно случится что-то нехорошее.
Я подумал, может, выбраться из дома и поджечь его. Это был бы сравнительно безопасный и эффективный способ покончить с Уэзли и Тельмой.
Не такая уж и плохая мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50