..”
Пожалуй, чересчур романтическая версия и, вероятно, ложная.
А может быть, особняк был возведен в восьмидесятых каким-нибудь чудаковатым толстосумом, почитателем Скарлетт О’Хары (или Ретта).
Я глядел на него, притаившись на опушке джунглей, и не мог оторваться.
Конечно, найти любой дом было бы для меня крайне волнующим событием.
Но такой!
Возникло ощущение, что я сделал небольшой шажок в “Зону сумерек”. Не хватало только Конни с ее музыкальной темой “дуу-ди-ду-ду” и вступлением в подражание Серлингу: “Некий Руперт Конуэй, восемнадцати лет, решил однажды пройтись по бережку и поискать пропавших дам. Но вместо этих дам он нашел удивительную страну, где все превосходило его воображение...”
Так я глазел на этот особняк уже не помню сколько времени.
Вероятно, это был дом Мата и той женщины, которую я обнаружил в лагуне. Точно так же прогулочная яхта и одна из моторок наверняка принадлежали им.
Пока не появился Уэзли.
Он отнял у них все: дом, яхту, жизни.
И занял их место.
Теперь все это принадлежит ему.
Может, и привел он нас на этот остров – убил наших мужчин и пленил наших женщин – потому, что ему не хватало партнерш для кадрили.
Или домашней прислуги.
Или рабов.
Рекогносцировка
Сколько я ни всматривался, никого заметить не удалось, и я решил, пробираясь джунглями, подойти поближе. Двигался я осторожно, часто останавливался, настороженно оглядываясь и прислушиваясь. Держаться старался подальше от бухты, но время от времени подкрадывался к опушке, чтобы еще раз взглянуть на дом.
Но так никого и не увидел: ни на яхте, ни на моторках или пристани, ни в воде или на берегу, ни в особняке или возле него. Одним словом, нигде.
Не слышал я и голосов или других звуков, таких, как топот ног, выдающих близкое присутствие человека. Конечно, только очень громкий шум мог бы долететь до моего уха сквозь весь этот щебет, писк и пронзительные крики птиц и других животных. (Некоторые из криков звучали почти по-человечьи, но я решил, что они все же были птичьими.)
В очередной раз свернув влево и подкравшись к бухте, я наконец увидел перед собой вместо берега лужайку – широкое поле травы, которое тянулось к тыльной стороне особняка. Судя по всему, за газоном хорошо следили, по меньшей мере, до недавнего времени. Теперь он явно нуждался в подстрижке.
На дальнем конце лужайки стоял красный мотоблок-газонокосилка и вроде как не на своем месте. Возникало впечатление, будто кто-то начал косить траву, но неожиданно был вынужден прерваться, после чего у него не было возможности отогнать мотоблок на стоянку.
Там подальше, за боковой стороной дома, располагалась пара кирпичных хозяйственных построек. Настежь открытые ворота одной из них были достаточно широки, чтобы в них мог въехать этот мотоблок.
Что находилось внутри, я не видел. Просматривалось лишь небольшое пустое пространство сразу у входа – вероятно, место его стоянки.
В тех местах, где ставят газонокосилки, обычно хранят и другое оборудование и инструмент. Такие вещи, как лопаты, кирки, садовые ножницы, топоры, пилы...
Топоры.
Сердце у меня застучало быстрее.
Именно здесь Уэзли и раздобыл топор.
Может, и веревку тоже. Ту самую, на которой повесил Кита.
Его он вздернул в первую же ночь нашего пребывания на острове, стало быть, должен был прийти сюда немедленно после взрыва яхты. Тогда и убил Мата и ту женщину.
Нет. Это невозможно. Их трупы были более свежими. По-видимому, Мат был жив большую часть нашей первой недели на острове, и убили его, когда понадобилось тело, которое можно было бы выдать за труп Уэзли. А женщину убили в ту же самую ночь, когда я нашел ее тело в лагуне.
Вероятно, Уэзли держал их в плену с первого дня и до момента гибели.
Интересно, где он их держал?
В одном из сараев?
На борту яхты?
В самом особняке? Может, в какой-нибудь спальне, или на чердаке, или в подвале?
Где-нибудь еще?
Место, где держали Мата и женщину, почти наверняка стало и темницей, в которую Уэзли заточил теперь Кимберли, Билли и Конни.
Если они все еще живы.
Он взял их живыми. В противном случае я нашел бы их тела.
Взял живыми, чтобы они жили.
Мне не оставалось ничего другого, как верить в это.
Я должен был поддерживать в себе это убеждение, несмотря ни на что. Это была моя веревка над пропастью – только не такой мелкой, как та, что за водопадом. А такой глубокой, в которую падать целую милю. И стоит мне потерять опору, как я полечу вниз до самого дна с истошными воплями.
Они живы, твердил я себе. Надо только найти, где их держит Уэзли, освободить их и ликвидировать их мучителей.
И необязательно проделывать это в указанном порядке.
– Но с чего начать? – ломал я голову.
Найти кого-нибудь. Если не своих женщин, то, по крайней мере, Уэзли или Тельму.
– Подымайся и за дело! – приказывал я себе.
Но не мог сдвинуться с места.
Просто не мог заставить себя покинуть укрытие.
Потому что Тельма и Уэзли почти наверняка были где-то рядом, и если хоть один заметит, как я подкрадываюсь, я уже не смогу застать их врасплох.
И тогда, видимо, мне придется расстаться с жизнью.
Если это случится, я не просто стану покойником (чего я надеялся избегать как можно дольше), но и, как пить дать, утрачу последний шанс спасти своих женщин. А если уж я не смогу их спасти, тогда кто же?
Скорее всего я их единственная надежда.
Если не произойдет какого-нибудь чуда, которое принесет спасение извне, они останутся в руках Уэзли на многие недели, месяцы... а то и годы.
А может быть, и до конца жизни.
Ради них (а не ради самого себя) мне нужно быть предельно осторожным и не рисковать. Ни при каких обстоятельствах я не должен попасться в лапы обезумевшей парочки.
– А не смотаться ли к чертовой матери с этого острова за подмогой? – мелькнуло у меня в голове. Это напоминало бы трусливое бегство.
Но, в конечном счете, такой ход представлялся все же наиболее разумным.
Угнать яхту, доплыть на ней до ближайшего обитаемого острова, связаться с властями и вернуться с командой спасателей.
Какое-то время это казалось мне идеальным решением всех проблем.
Можно было дождаться темноты, затем подплыть к яхте, обрезать якоря, завести мотор...
Только вот чем завести?
Даже если Мат и его жена были настолько доверчивы или глупы, что оставляли ключ в зажигании, от Уэзли такого подарка ждать не приходилось. Он наверняка побывал на яхте. Проверил все от носа до кормы и забрал то, что счел необходимым.
Чтобы он оставил ключ, да это просто немыслимо!
Только не такой хитрюга, как Уэзли.
А я совсем не из тех ловкачей, которые с завязанными глазами могут перемкнуть нужные провода и запустить “эвинруд”, или “джонсон”, или что там еще. Без ключа я ни за что на свете на заведу мотор.
А где найти этот ключ?
Видимо, в кармане у Уэзли.
Превосходно. Если я справлюсь с Уэзли и заберу у него ключ, тогда мне вовсе не понадобится угонять яхту и идти на ней за помощью.
Значит, бегство морем отпадает.
Ну и слава Богу. Путь это и разумное решение, но душа к нему у меня не лежала с самого начала.
Да и сомневаюсь, чтобы я смог пойти на такое – оставить остров, так и не узнав, что же случилось с моими женщинами и живы ли они вообще. И даже если бы я узнал, что они живы, я не смог бы уплыть, не попытавшись их спасти.
Иногда просто нельзя совершать разумные поступки, потому что они разбивают сердце.
Попахивает сентиментальностью, да?
Но так уж случилось, что эти три женщины стали очень много значить для меня. (И совсем не потому, что они меня так сильно возбуждают.) И я не смог бы их бросить, даже если бы это был лучший способ их спасения.
Но заставить их немного подождать – это совсем другое дело.
Их пленили (если это было действительно так) по крайней мере дней пять или шесть назад, а то и раньше, и несколько лишних часов не сыграют для них большой роли. Не то что для меня. Для меня эти часы могли решить многое.
Мне необходимо было дождаться темноты. Темнота прикроет меня, и я смогу перемещаться без особого риска быть замеченным. К тому же мои враги могли зажечь свет.
На свет я возлагал большие надежды – он выдаст их местопребывание.
Свет даже мог помочь мне одолеть Уэзли и Тельму. Однако до ночи еще было очень далеко. И я пополз назад в джунгли. Забравшись в густые заросли, откуда уже не видно было ни лужайки, ни особняка, я прилег отдохнуть, подложив под голову рюкзачок.
Уснуть я и не надеялся – слишком сильным было нервное возбуждение. К тому же на мне не было живого места, и все тело ныло от ран. Я рассчитывал просто отдохнуть и подождать наступления ночи.
Прикрыв глаза, я попробовал спланировать дальнейшие действия. Но вскоре стал грезить о женщинах, а когда очнулся, было уже темно.
Неизвестно было, куда могла привести меня эта ночь, поэтому я решил не расставаться со своим рюкзачком. Терять его определенно не хотелось – ведь там лежал дневник. А единственный способ обеспечить его сохранность, это носить его с собой.
И я вновь подошел к лужайке. Окна особняка – те, что на виду, – были темны. Нигде никакого света, если не считать сияния луны и звезд.
Не покидая укрытия, я долго выжидал. Никто так и не появился. И свет не зажигали.
Может, я вышел не к тому дому?
Что, если этот дом не имеет никакого отношения к Уэзли и просто покинут обитателями.
Нет, нет, нет! У причала наша моторка.
Это именно тот дом!
Но, возможно, Уэзли его не использует. Он мог просто совершить налет на этот особняк, взять то, что ему было нужно (включая мужчину и женщину, живших здесь), и вернуться на свою тайную лесную базу.
Если его здесь нет, то я напрасно потерял столько драгоценных часов.
И я вдруг почувствовал, что не могу больше ждать. Я вскочил и побежал через лужайку. Никто не закричал, никто не стал в меня стрелять. Вообще ничего не произошло. Остановился я у боковой стороны дома, рядом с задним углом. Прислонившись к стенке, я попытался отдышаться и успокоиться.
Пока все шло нормально.
Просто обойду вокруг здания, решил я. Проверю, не горит ли где свет.
Если везде темно, попробую забраться внутрь.
Игра
Только я собрался отвалиться от стены, как из окна слева выплыл дрожащий тусклый огонек и повис в темноте. Призрачный и такой слабый, что я принял его поначалу за игру лунного света – или своего воображения.
Но он становился все ярче.
Я глазел на него в изумлении, какое-то время не в силах шелохнуться. Затем заставил себя подкрасться к окну.
Страшно было даже подумать, что там могло оказаться, но я должен был посмотреть. Выпрыгивало сердце, внутри все дрожало, а ноги стали как ватные и подкашивались.
Чего греха таить, когда я придвинулся к окну и заглянул в него, меня всего колотило.
Комната за окном была освещена свечами и керосиновыми лампами. На моих глазах Тельма ходила по комнате и зажигала все новые свечи.
На ней был блестящий ярко-синий атласный халат, который ей был слишком короток. Время от времени, для того чтобы зажечь свечи в настенных канделябрах, ей приходилось становиться на цыпочки. И всякий раз при этом заголялась нижняя часть ее задницы. Зрелище было не из лучших. Крупные ягодицы, обгоревшие на солнце до кирпичного цвета, все в буграх и ямках, выглядели какими-то узловатыми. Вдобавок еще синяки и красноватые полосы, оставленные плетью.
Ноги тоже были покрыты следами побоев – причем их было гораздо больше, чем в последний раз, когда я ее видел.
Когда она повернулась в мою сторону, я увидел, что полы халата не совсем сходились. Она была по пояс голой. Впрочем, прореха была слишком узкой и не позволяла видеть большего. Разве только то, что она вся обгорела на солнце.
Я понял, что Тельма шла прямо на меня, поэтому быстро пригнулся.
Над моей головой негромко затарахтела поднимающаяся вверх рама и послышался тяжелый вздох. А что, если она вздумает выглянуть из окна? Не сможет, успокаивал я себя. Помешает сетка. И все же я испугался, что она меня увидит. Если бы она взглянула вниз, то, возможно, смогла бы увидеть мою макушку даже через сетку. Или услышать стук моего сердца. Но она не подала никаких сигналов тревоги. Только вздохнула еще раз. Через несколько секунд я услышал удаляющийся топот ее босых ног.
Привстав, я вновь прильнул лицом к сетке.
Похоже, Тельма вышла из комнаты, которая теперь была ярко освещена множеством маленьких огоньков. Своей свечой Тельма зажгла их около двух десятков, но они отражались и двоились в зеркале, протянувшемся на всю длину стенки – той, что находилась в глубине комнаты слева, а не той, которая была против окна, так что мое изображение, вероятно, не отражалось в нем.
К зеркальной стенке, примерно на уровне пояса, был прикреплен деревянный брус, похожий на те, которые используются в танцклассах.
Хореографические занятия объяснило бы и длинное, в полный рост, зеркало.
В углу комнаты стоял детский рояль.
Другой угол был занят аудиосистемой. Там, как мне показалось, были проигрыватель, радиоприемник, пара колонок и усилитель.
На потолке я заметил светильники.
И еще лампы со шнурами, извивающимися по полу к стенным розеткам.
Так что дом явно электрифицирован.
Должно быть, где-то есть генератор, который Уэзли и Тельма сломали. Или, может быть, они не умеют им пользоваться.
Хотя возможно, что они добровольно отказались от электричества. Может, боятся, что оно их как-то выдаст. Или просто предпочли свечи.
Большая часть пола была свободна. Полагаю, чтобы танцорам оставалось место для курбетов.
Впрочем, комната была не только танцевальным залом. Видимо, она служила также кабинетом или библиотекой. Здесь стояло несколько маленьких столиков с настольными лампами, а у стены справа – с полдюжины глубоких мягких кресел. Эта стена от пола до потолка была в книжных полках.
Неожиданно мой глаз уловил какое-то движение в зеркале.
В нем отражался дверной проем посредине стены с книгами.
Уэзли я увидел прежде, чем он успел войти.
Если я могу видеть его в зеркале, вероятно, и он может меня видеть.
Я пригнулся и затаился. Сердце безумно заколотилось.
Послышалось несколько тихих звуков:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50