- водятся такие
горе-праведники, пустой народ, неужели не смекнут: всего две нации на
земле совместно проживают - приличные люди и неприличные и все тут. Себя
Колодец к приличным не причислял, а вот лекарь точно приличный и бабке
помогает ощутимо. Телевизор разразился погодными страхами. Мордасов
машинально вырубил его, окунувшись в кромешную темноту. Бабка икнула за
стеной. Колодец вошел в ее закуток, поправил ладанку перед иконами,
заверил, что не коптит и лики святых угодников дымной чернотой не марает.
Бабка смотрела на внука, не отрываясь, двух глаз ей не хватало, чтоб
налюбоваться, ей бы дюжину, а то и сотню глазищ и чтоб каждый с плошку.
Мордасов присел на край кровати, поправил пестро-лоскутное одеяло.
- Чего так поздно? - Губы едва разлепились, из смиренно сложенных на
груди иссушенных ладошек похоже кровь ушла навсегда. Мордасов поцеловал
бабкины руки.
- Дела, ба.
- Эх... - кровать скрипнула, взгляд на иконы, на внука, снова на
иконы, призыв в глазах к Господу не оставить заботами дитя заблудшее,
снова шевеление губ.
- Посодють, тя, Сань.
Мордасов ощупал любимый бумажник в заднем кармане, будто напитался от
него недостающих сил, возразил степенно:
- Что ты, ба. Ни в жизнь! Не до меня, я рыбешка мелкая да верткая,
сквозь ячею любой сети проскользну. Не боись, ба, не части с причитаниями,
а то неровен час накличешь...
- Я не глазливая, - бабка виновато глянула на внука, сухая рука
дрогнула, поползла по одеялу, тронула робко цепкие, с заусенецами у
ногтей, пальцы Мордасова, приподнялась, с трудом оторвалась от одеяла и
заскользила к щеке внука в виноватом движении.
- Желаешь банан, ба? Привез, девки из овощухи подприлавили, сегодня
там вроде Иосифа хоронили повторно - народищу. Хочешь ананасную шишку
порублю? Абрикосы или во - персики... вчера надыбал. Чем те угостить? А,
ба?
За окном взъярились коты, злобное визжание похоже поколебало пламя
перед иконами и без того огромные зраки святых, будто расширились.
- Сатаны! - Бабка икнула, дряблая кожа на шее задрожала, заходила
желто-серой волной, икота перешла в кашель, костлявое тельце затряслось
под одеялом. Мордасов поправил подушки, набросил крупно-клетчатый плед
чистой шерсти - даже повздорили с Настурцией полгода назад, кому
достанется, - погладил седую голову и на цыпочках вышел из комнатенки.

Настурция Робертовна Притыка сжимала обеими руками пудреницу, будто
окантовала пестик из коричневой пластмассы лепестками малиновых ногтей;
приемщица осматривала свое лицо с тем тщанием, с каким сотни лет назад
землепроходцы изучали карту гиблых и вовсе неизвестных мест, куда им
предстояло отправиться за славой ли, за смертью или за тем и другим. До
открытия магазина оставались минуты, за дверью под уныло струящимся дождем
мокли сдатчики, пыль на окнах снаружи свалялась в толстых, мохнатых
червяков, вяло сползающих к низу растрескавшейся неопределившегося цвета
рамы. Две минуты миновали, Настурция подняла глаза и свозь стекло
встретилась взглядом с Тузом треф. Неужто День возвращения? Настурция
щелкнула пудреницей. Время летит, ужас. Только вчера вроде ссужал Колодец
свои железные рубли, а вот уж пора рассчитаться, к кредитору тянутся
люди... или бывшие люди... или как их назвать... так жизнь и прошмыгнет.
Туз треф согнул указательный палец крендельком, собираясь постучать в
стекло, мол, открывай, царица. Настурция остервенела, отшвырнула
пудреницу, вскочила, покрутила пальцем у виска; очередь понуро глазела
сквозь вертикальные столбики сбегающей по стеклу дождевой жижи. Настроение
хуже не придумаешь. Настурция искрами негодования расстреливала очередь и
ненавидела ее, всю, целиком, как единое существо; ноздри уже привычно
вздрагивали от тошнотворной смеси запахов, которые ворвутся с улицы с
приходом безмолвных. Настурция тяжело вздохнула и еще раз гневно вперились
в Туза треф, алкаш смешался, упер глаза в объедки собачьей трапезы у
порога.
Очередь терпеливо молчала, на месте Туза треф никто оказаться не
возжелал. Настурция - женщина серьезная и злопамятная, как начнет цены
сбивать да тыкать в никому не понятные прейскуранты, только держись.
После времени открытия, оговоренного на жестяной табличке, прошло
семь минут, Настурция двумя пальцами скинула крючок с петли. Очередь
благодарно потянулась внутрь. Настурция из-под насупленных бровей
сверкнула недовольством. Встали не так! К прилавку не пройти! Очередь
покорно перестроилась. Настурция не подобрела, только шумно, драматически,
как актриса на сцене перед принятием кинжала в свои груди, вздохнула, мол,
олухи, боже мой, неужто не понятно?.. Очередь стоически перестроилась еще
раз и, как видно, не угадала намерения приемщицы. Настурция не выдержала:
- Не понятно?.. Ближе к креслу стать нельзя что ли? - махнула на
колченогое тряпично-деревянное безобразие, призванное воплощать
многовековую идею внимания к ближнему оторванными подлокотниками и
сальными потертостями.
Колодец подъехал, когда Настурция нарочито медленно раскладывала
книжки квитанций под терпеливым и понимающим - не простое это дело, а как
же? - взглядом подмокшей на дожде шушеры. Колодец грохнул дверцей машины и
все подтянулись от грозного звука. Туз треф даже спину прогнул и победно
глянул на сотоварищей по отдаче долгов: не тужи братва, выше голову, отец
родной пожаловал самолично.
Колодец распахнул дверь ногой, вошел хозяйски, застыл посреди
предусмотрительно освобожденной Настурцией комнатенки - все жались к стене
и, если до того, кто и подозревал Настурцию в издевке, сейчас сразу
убедился: Настурция права, все знала наперед, иначе как выкроить место,
чтоб Колодец вот так победно застыл посреди своих владений. Послушались
сдавленные - здрастьица, чуть более вольные - приветики и даже храпануло
единственное - мое почтение.
Колодец молча прошествовал за шторку, кликнул Настурцию; приемщица
удалилась, очередь ждала, от момента официального открытия отщелкало
полчаса.
Колодец стоял спиной к Настурции и раскладывал железные рубли в
столбики, время зря терять не любил: график имел скользящий, кому День
возвращения, а кому День воздаяния, можно и возвращенные деньги пустить в
оборот, если кредитование сегодня пойдет шустро, а так тому и быть. День
возвращения совпал с пятницей и каждому ясно, что это удача.
Колодец извлек паркер Шпына для Настурции, повертел и безмолвно
положил на табурет.
Настурция молчала: в раскладке их отношений теперь приемщица
становилась вроде очереди, а Колодец вроде самой Настурции; и теперь
Настурции положено было больше молчать, стараясь угадать тайные намерения
Мордасова.
- Тебе! - Мордасов поддел табурет носком ботинка.
- Мне? - Настурция поспешнее, чем следовало, цапнула поблескивающий
футляр. - От кого?
- Шпын расщедрился. - Колодец расшпилил английскую булавку на
бумажнике, из шелкового зева торчали боковушки тощих пачек. - Видать
свербит в одном месте.
Слова нехорошие, но их вполне достаточно, чтоб Настурция согнала
хмарь дурного настроения с красивого лица и окунулась в сладостные мечты.
Очередь загомонила, Настурция встревоженно повела плечами. Колодец
театрально отбросил шторку и вышел к народу.
- Та-а-к... - Мордасов воткнул локти в прилавок и подпер голову
кулаками. Зрачки его перемещались с лица на лицо, как у въедливого нижнего
чина, замершего перед строем рядовых. Образовалась тишина. - Восстания
нынче не в моде. Усекли, граждане? - Колодец выхватил взглядом безгрудую,
высоченную женщину с птичьими плечиками и бесцветными глазами, волосами и
лицом. - Опять плисовый жакетик по пятому разу заносим, вдруг Мордасов
забудет? Прошу покинуть очередь.
Женщина бочком поплелась к двери и вынырнула в дождь.
- Та-а-к! - Мордасов прокашлялся, вежливо растягивая слова,
провозгласил:
- Настурция Робертовна, вас ожидают клиенты, прошу выказать им
уважение согласно уровню предприятия отличного обслуживания. - Колодец
направился к шторке, бросив через плечо, - кто ко мне - обождите.
Туз треф опустился в кресло для ожидающих, дряхлая мебелина картинно,
как в замедленной съемке, развалилась у всех на глазах. Туз смущенно
поднялся. На шум вышел Мордасов, увидел разломанное, чмокнул, поднял
палец.
- Никакого уважения к социалистической собственности, граждане.
Подкапываетесь под любимые бережливость и учет. Так мы далеко не уедем.
Между прочим кресло, Туз, актировано, интеварная реальность, вон у него
бирка на заду. Что будем делать?
Туз растревожился не на шутку, принес отдачу в обрез, лишней копейки
не предвиделось.
- Оно разломано, - Туз жалко улыбнулся, - в смысле до меня еще...
Мордасов игры не принял.
- Что значит разломано? Это вы его, гражданин Туз, разломали... при
свидетелях. Народное добро похерили, наплевали на достояние республики.
Может прикажете мне из своего кармана возмещать?
Очередь молчала: половина ее думала, что происходящее - шутка, а
половина принимала все всерьез, причем представления молчавших людей о
сцене, разыгрывающейся у них на глазах менялось каждую секунду. Колодец
умел поддержать напряжение.
- Настурция Робертовна, - Колодец развел руками - такая, мол, беда. -
Тут клиент угробил кресло. Хорошо, если за этим никто не стоит, в смысле
происков и подкопов. Гражданину Тузу что, а вон старушки приходят, пожилые
можно сказать женщины, наши матери и отцов наших подруги с ногами,
отутюженными починами и энтузиазмом. Им как? Стоять вдоль стен прикажете?
Мордасов удалился, оставив народ в тревожном недоумении. Туз не
догадывался, какова его участь и никто этого не знал; из вспомогательных
пространств вплыла Настурция, шторка облепила ее бедра и все увидели - у
приемщицы отменная фигура. Притыка притянула две кофты, обнаружила дырочку
под мышкой у одной и без слов отшвырнула шалой от смущения сдатчице,
вторую кофту поновей сгребла под прилавок, оформила бумажки и поглаживая
футляр паркера, торчавшего из кармана, мечтательно прошелестела:
- Следующий!

Крупняков царил в четырехкомнатном антикварном райке, на кожаном пуфе
у его ног горбился купец из Литвы на машину Шпындро. После визита Натальи
Крупняков развил бурную деятельность, убедив себя, что Шпындро вскоре
двинут в зону загнивания, а раз так, рвать с четой глупость несусветная.
Крупняков уже выложил все резоны: машина отличная, ни разу не битая,
шестерка с родным движком, хозяин попался нежнейший, как и подобает
человеку, выезжающему за границу - ах не говорил? - так у него в машине,
знаете там всякие штуки-дрюки, елочки для запаха, будто вы в сандаловой
роще прохлаждаетесь, и спираль, чтоб заднее стекло не запотевало и прочие
наклейки и вроде бы мелочи, расцвечивающие скудость жизни и, конечно, вся
эта дребедень перейдет по наследству счастливчику, купившему машину;
посему Крупняков даже не может уяснить себе, отчего вместо решительного -
да! да! - наталкивается на размышления, прикидки и даже опаску; и уж
совсем последнее дело считать, что Крупняков выкраивает свой интерес, он
живет другим - большим искусством можно сказать, а помогает в
купле-продаже по-дружески, давно усвоив, что творить ближнему добро -
наисладчайшая обязанность человека.
Крупняков окутывался клубами аристократического дыма и время от
времени упоминал всуе величественные, отдающие тайным могуществом фамилии,
такие и камень безгласый, безокий и тот заставят краснеть и смущенно
бормотать. Купец вымаливал номер телефона Натальи. Крупняков отказывал.
Люди - выездные, им надо с осторожностью жить, репутация - весь их товар,
уверял он, понимая, что допусти он прямой контакт продавца и покупателя, и
его навар рассосется, как вот этот трубочный дым под дуновением из
распахнутого окна.
Телефон заплясал на инкрустированном столике с эмалевыми медальонами
на ножках. Крупняков поднял трубку - звонили из прачечной - отцедил пару
слов, тускнея глазом. Купцу повинился, что доложилась хозяйка машины,
известила, что нашла желающего. Купец взмок и стал походить на родного
брата херувима с медальона на гнутой ножке, что блестела ближе к толстому
колену Крупнякова. Крупняков натурально утерял интерес к купцу и начал
ощутимо тяготиться чужим присутствием. Купец елозил на пуфике, не отрывая
зада от нагретой кожи, с тем же опасением, что Ахилес не отрывал пяту от
земли. Крупняков отбросил вальяжность, как стоптанные донельзя тапки,
брезгливо и не раздумывая, натянул маску суетливой деловитости. Купец
прел, пригвожденный дурным известием, излившимся из телефонной трубки и
корил себя за несговорчивость.
Крупняков выложил козырного туза:
- До следующего раза, любезный... как говорится с моим удовольствием
и...
Не подняться после таких слов даже мертвый не отважился бы. Купец
закряхтел и, прикрывая ладонями зад, будто и впрямь верил, что только с
тыла его и можно взять живьем, распрямился в немалый рост. Засборенная
кожа пуфа разгладилась.
Крупняков тысячи раз видывал это выражение согласия мелькнувшее в
глазах купца. Лопнул гусар, диагностировал Крупняков и представил, как
смачно опишет торги Наталье, весело смеясь и не забыв присовокупить: "Чаю,
зараза, выхлебал ведро - все мои запасы. Липтонок, жасминовый! Так что уж
компенсируй потерю, амортизацией подмогни".
- Согласен, - выдавил купец и ему сразу полегчало, лицо просветлело,
и подрагивание губ прекратилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38